Михаил Анчаров - Записки странствующего энтузиаста

- Можно.

- Почему же вы этого не делаете?

- Потому что увижу будущее, которое сложится без моего участия. Я уже там бывал и все видел. Теперь я хочу придумать, как на него повлиять. Опыт черпается в прошлом, а влиять можно только на будущее, Брэдбери ошибался.

Он вздыхал, вздыхал, потом сказал печально:

- Значит, после восьмого класса вы уже знали, что будет война. Почему же вы на нее не повлияли?

- А как?

- Верно… Чем может повлиять мальчишка?

- Прошлый мальчишка не мог. А нынешний — узнает то, что я сейчас для него придумаю. Если придумаю…

- А ну рискнем… — сказал он.

Он встал, остекленел с вытаращенными глазами и бревном упал на пол. Еле откачали.

- Я хотел передвинуться на миллиметр, — сказал он.

- Вы забыли, что это надо делать со скоростью света.

- Ах, да… — сказал он. — Я забыл… А как вы это делаете? Хрен я ему окажу.

- А возвращаясь, надо одолеть огромное расстояние, — говорю. — На Земле такого нет.

- Вот! — воскликнул он. — Вы пришелец!

- Да ни в коем разе, — говорю. — Пришельцы еще не прилетали.

- Ну ладно, — сказал он разочарованно. — Не надо… Не очень-то и хотелось… Так, может, вы доктор и есть?

- Если придумаю — буду.

- А что? Намечается идея?

- Так… Кое-что… — говорю. — Надо проверить.

- Ну хоть намекните… В какой области?

- Уже намекал… Область гигантская, — говорю. — В ней гигантский опыт поведения, который совершенно не берут в расчет.

- Что же? Наука?

- Что вы, что вы! — говорю. — Как раз ее опыт только и учитывают. Нет, — говорю, — искусство. Опыт искусства не учтен. Потому что, хотя наука и искусство по закону равны, но наука гораздо равнее.

Дорогой дядя, после этого мы расстались. И больше в этот день он не появлялся. Не наделал бы чего.

Этот Субъект, конечно, понял — чтобы вернуться из прошлого, а тем более залететь в будущее, нужны такие расстояния, которых на Земле нет. Но откуда я их беру и как я это делаю, я ему, конечно, не сказал. Эдак любой подонок начнет целенаправленно влиять на будущее. В гробу я видел такое будущее.

Дорогой дядя, этот Субъект — мой союзник, но, конечно, и он не понял моего открытия. Потому что они здесь думают, будто память — это вроде магнитной записи. И ищут в мозгу магнитофон.

Они не знают, что передвигаться со скоростью света на микрорасстояния, на расстояния, равные электрону, это значит — вспомнить свое прошлое.

Он не понял, что, когда мы вспоминаем свое прошлое, мы на самом деле там бываем.

Дорогой дядя!

…Когда еще мы жили на Буцефаловке, там рассказывали давнюю байку, которую кто-то где-то прочел. Все хоть и не верили, что это было, но не могли от этой истории отлепиться и рассказывали, рассказывали… И она стала буцефаловской байкой.

Будто при феодализме жила королева, которую народ любил за доброту, а ее хищник-муж за это, конечно, не любил. Уж он лажал ее, лажал, зверел-зверел, а все без толку. Любил ее народ. Тогда король за это за все приказал ей проехать голой по городу — чтоб опозорить. Самолюбивый был. А она видит, что он дошел — не повесилась, а пожалела его. Содрали, значит, с нее одежонку и усадили на лошадь, а она распустила волосы и прикрылась как могла.

А когда она поехала по городу, то улицы были пустые. И все ставни закрыты. Народ ушел в свои квартиры и схлопнулся. И выразил свое презрение к королю, любовь к бедной королеве и свое непокорство — ему видней, кого любить.

И король умер от зубовного скрежета. Потому что уровень шума, производимого его зубами, превышал возможности его же черепа.

- Не лязгай, — говорила Буцефаловка. Почему я это вспомнил?

Дорогой дядя, что я знал о своей жене? Да ровно ничего. Я даже не знал, откуда она взялась. До того, как в лифте чужого дома она сообщила, что хочет от меня ребеночка, я и видел ее два раза. Первый, когда я тащил ее по шоссе на кровати, потом вместе с автомобилем, а второй — на пляже, когда этот тип объяснил, что она женщина. И еще я узнал, что она жила на даче, на которой празднуют юбилей. И все.

Я ее ни о чем не расспрашивал. Я ленив и не любопытен. И точка. Но я увлекающийся и любознательный. А эта пара понятий — оппозитна к первой. Знание я люблю, но если ради знаний надо кого-нибудь пытать, то это мне не любо, и я обхожусь. А если я увлечен, то лень куда-то улетучивается, и мне не надо заставлять себя действовать, а, наоборот, надо удерживаться.

Однажды пришел этот тип, с которым я ее увидел первый раз, разыскал нас как-то и спросил:

- Неужели у вас нет интереса к ее прошлому?

- Ни малейшего, — сказал я и продолжал жевать белковую булку, от которой не толстеют.

- А от кого она ушла? Вы знаете?

- Так ведь ушла, — говорю.

- А я кто такой? Вы знаете?

- Пусть это останется вашей тайной, — говорю.

- Но послушайте…

- Зачем?

- Но ведь нельзя же так жить, ничего о ней не зная!

- Все-таки зачем вы пришли, — говорю, — или какой сукин сын вас прислал?

- Я пришел вам сказать, что она не женщина.

- А кто же?

- Биологический робот, биоробот.

- Какая разница? — говорю. — Значит, вообще никаких проблем. Он помолчал, а потом вздохнул и сказал:

- Кроме одной, — сказал он. — Она принадлежит тому, кто ее создал. Она стоит денег.

- А сколько стоят знания, — спрашиваю, — которые этот сукин сын получал якобы бесплатно?

Он опять помолчал, обдумывая.

- А что, если этот человек всю эту историю расскажет в Академии публично? — спросил он.

- Бедняга, — говорю. — Я же его уничтожу.

- Каким образом? — надменно поинтересовался он.

- Я на его докладе публично издам непотребный звук… Вот такой… Представляете? Он представил себе — что будет. Он побледнел:

- Вы этого не сделаете…

- Потом он будет проходить по бесконечным коридорам, и вслед ему будут издавать этот звук… Пуки-пуки, знаете ли… Никто не удержится. Ни в одном законе это не запрещено. Ни один суд не примет жалобу. Да и в суде может все повториться.

- А если с вами проделают то же самое?

- Я первый приму в этом участие, — говорю. — Вы не понимаете — с художниками не ссорятся. Передайте это своему сукину сыну.

Он сказал:

- Ав-в-ва… И выбежал.

Ну, думаю, — началось. Моя жизнь состоит из приключений. Когда мать моего ребенка вернулась с прогулки, я рассказал ей о посещении и спросил:

- А ты, правда, биоробот? Она ответила:

- Как все мы.

Дорогой дядя, я попросил ее объясниться. В дальнейшем я передам тебе своими словами то, что я от нее узнал. Но это будет позднее.

- И этот сукин сын смеет утверждать, что может создавать биороботов со свободным поведением? — сказала мать моего ребенка. — Для этого ему нужно создать рибосому.

- Кишка тонка, — согласился я. — Если я верно понял, для этого нужна Предыдущая Вселенная.

- Ты верно понял. Теперь ты понимаешь, почему он сказал — ав-в-ва?

- Нет.

- Потому что этот сукин сын — он сам. Это во-первых.

- Это я понял. А во-вторых? — спрашиваю.

- А во-вторых, это муж Кристаловны.

- Вот это номер.

Богатство — идея идиотская, но понятная. Но биороботы? Зачем? Идея тоже идиотская, но еще и непонятная.

- А ведь это ты болван, а не он, — сказала мне мать моего ребенка. — Даже сказочный Люцифер жаждет, чтобы ему лизали задницу, а уж Ферфлюхтешвайн-то или муж Кристаловны… А какое же поклонение от электробритвы или пылесоса? Человек не может жить среди кнопок.

- Или среди зомби, — говорю.

- Это кто?

- Полудурки. О них тоже кое-кто мечтает.

Если этот ученый жулик, научившись делать золото, понял все же, что поклоняются за что-то другое и кто-то другой, и решил сотворить биоробота, то он начал не с того конца. Ему нельзя было сотворять женщину.

- А почему ты ему не поклонялась? — спросил я мать своего ребенка.

- Потому что, — сказала она. Помолчали.

- Знаешь, — сказала мать моего ребенка, — позвони куда-нибудь… Ведь ты имеешь право на четверть золотых плит в стенах дома Кристаловны.

- Да пошли они… — сказал я. — Почему я должен им звонить? Они мне задолжали, а не я им. Если они порядочные люди…

- А если нет? — сказала она. — У тебя будет сын.

- Золото ему не нужно, — говорю. — Где золото, там товар, товарно-денежные отношения.

- Я согласна продуктами, — сказала она.

- Ах, если б ты стала миллиардершей, — говорю, — то какой дворец ты бы заказала построить, душа моя?

- Я? — задумчиво сказала мать моего ребенка, бессмертная обезьяна. — Я бы заказала, чтоб горная бурная река проходила у меня прямо через кухню, и тогда можно форель ловить сковородкой. Это не я придумала, но мне нравится.

Я запечатлел на ее лилейных плечах легкий, как зефир, этот, как его… безенчик, кажется, а может, не безенчик, я забыл, и тогда прозрачная слеза выкатилась из ее очей, прокатилась по ланитам и упала на эти, как их, на перси.