Питер Хёг - Ночные рассказы
Вечером следующего дня собравшиеся на площади жители города утвердили решение городского совета, и на этом собрании Николай Хольмер обратил внимание присутствующих на то, что данное народное собрание и все его решения не являются законными с точки зрения конституции. «Но, — добавил он, — говорю я это только для порядка. Я смотрю на это собрание как на народное собрание Афин, мы здесь сейчас представляем собой высший законодательный орган. Я считаю, что с настоящего момента в городе не действует ни один другой закон, кроме имеющегося у города права охранять свои семьи от смертельной угрозы извне», — и так сильно было чувство сплочённости у присутствующих, что все пребывали в полном молчании, и вместо несмолкаемых аплодисментов к бургомистру катилась беззвучная волна целеустремлённого единения.
Эта волна достигла и Кристофера, сына Николая Хольмера, который из окошечка под крышей амбара усадьбы своего отца смотрел на город. Единственный, кроме членов совета, Кристофер заранее знал, о чём пойдёт речь на собрании. В тот день, когда Николай Хольмер получил письмо от своего друга детства, он отправил телеграмму в интернат, где мальчик жил уже три года, вызвав его домой. Кристофер был единственным сыном купца, и на самом деле лишь надежды на будущее мальчика составляли смысл жизни торговца и его предприятия. То, что Николай Хольмер говорил на площади, он говорил, по существу, ради своего сына. И тем не менее Кристофер, глядя в этот момент на город, не видел перед собой ничего, чувствуя в душе глухое отчаяние.
Предки Николая Хольмера на протяжении двухсот лет были преуспевающими купцами, создававшими, поддерживавшими и медленно приумножавшими семейное состояние благодаря мелким, тщательно продуманным сделкам. За этой осторожностью скрывался глубокий страх перед бедностью, которая ежедневно напоминала семейству Хольмеров о себе открывающимся из окон
видом на расположенные внизу кварталы Вадена. Ни у одного человека в роду этот страх не был сильнее, чем у Николая, но у него он проявился очень рано в виде недоверия к бережливости. Едва он научился говорить, как поднял голову от жидкой похлёбки за вечерним столом и сказал своей сестре: «Когда я вырасту, я буду класть в суп фрикадельки». Его не выпороли, потому что детей в Вадене не бьют, даже за такую заносчивость. Но его отправили в постель, а его мать пришла к нему, села у его кровати и спела ему дрожащим голосом:
Укройтесь в смирения обители
И плачьте в тиши о Спасителе.
Младенца Иисуса узрите тогда,
Ведь мудрость в смирении нам дана.
Нрав Николая воспротивился такому смирению, и он отвернулся к стене. Он понял, что Спаситель, как и его собственные предки, был неудачливым торговцем шерстью, бродившим по пыльным дорогам, чтобы продать товар, на котором ничего нельзя было заработать и который ничего другого не принёс ему, кроме запоздалой славы. И с самого детства Николай знал, почему это так, — ведь Спаситель призывал к безделью. Куда бы он ни пришёл, люди оставляли свои рыбачьи сети и орудия, чтобы следовать за ним и слушать, как он проповедует евангелие праздности о том, что какой смысл собирать в житницы и завоёвывать мир, ибо подобно тому, как птицы полевые питаются, а сами не сеют и не жнут, так и вы будете питаться.
Не желая следовать таким поучениям, которые если и могут куда привести, так только к несомненному банкротству, Николай Хольмер обратился к поискам пути, который вёл бы наверх, и в своём воображении создал собственную мечту об успехе. Ему представлялось, что появится ангел, который подаст ему знак, и тогда они вместе начнут это восхождение.
Ангела он увидел в семнадцатилетнем возрасте — играющим в мяч на лужайке позади городской частной школы для девочек. На лужайке парили и другие небесные создания, одетые в длинные синие юбки и белые блузки, но ангел был только один, и, когда девушка отправилась домой, Николай последовал на расстоянии за ней, но не потому что робел, а от великого уважения, которым всегда переполняется узривший Бога.
У родителей девушки была усадьба, которая была больше и находилось выше дома семейства Хольмеров, и если в его роду все отличались умеренностью, то про её семью было известно, что она добилась своего положения благодаря своей непомерной жадности, которая ничего не выпустит из рук и уж конечно ни в коем случае не откажется от своей дочери. Эти люди добивались в жизни всего, другим семьям они помогали подняться или низвергали их в бездну, они оказывали влияние на правительства и продвигали вперёд датскую историю, но очень скоро оказалось, что любовь между их дочерью и Николаем Хольмером такова, что молодые люди рука об руку шли прямо навстречу любому препятствию, с тем чтобы либо разбиться, либо снести его с пути. Они сняли две маленькие комнатки возле гавани, и однажды, через семь месяцев после их знакомства, девушка надела свободное белое платье, вставила в волосы большой золотистый георгин, взяла Николая под руку и, прогулявшись по Вадену, продемонстрировала всему городу свою беременность.
До этого момента Николай не думал о деньгах. Ему, одурманенному любовью, на протяжении семи месяцев казалось, что единственными достойными обсуждения вопросами в мире является любовь и наличие крыши над головой, и для него было загадкой, почему так получилось: то ли любовь погрузила его в состояние глубокого наркоза, то ли она подняла его над всем миром, прояснив его взор. Но в тот день, когда его и её родители узнали, что она беременна, обе семьи сообщили, что прекращают все отношения с молодыми. Тогда Николай на мгновение представил себе, что может потерять свою жену и своего ребёнка, перед его глазами растаяло изображение ангела, и он увидел живых существ, слабеющих от голода и болезней. Этот кошмар представлялся ему лишь очень недолго, потом семьи смягчились, потому что так уж было принято в Вадене: что дети и молодёжь сочетали, того взрослые да не разлучат,[35] особенно если, как в этом случае, речь шла о такой выгодной для обеих сторон партии.
Но было уже поздно, Николая уже швырнуло назад к паническому страху его семьи и его детства перед бедностью. Тогда он посмотрел на женщину своей жизни и сказал себе: «Я её обеспечу».
Это стало одним из самых быстрых восхождений, которые когда-либо видела Дания. Благодаря копилке опыта своей семьи Николай знал о торговле всё, и теперь эти знания объединились с новым бесстрашием, граничащим с презрением к смерти, и в этом состоянии он вложил накопленные семьёй деньги в нечто, что походило на финансовое самоубийство: в частную компанию, строящую в Ростоке колоссальное судно — парусник со стальным корпусом, который призван был возобновить уже проигранную борьбу парусных кораблей с пароходами, приняв участие в ежегодной гонке из Европы в Австралию за первым, самым ценным урожаем пшеницы. В первый год корабль «Винсент» совершил плавание вокруг мыса Доброй Надежды за 200 дней, и продажа зерна в Лондоне принесла вкладчикам 7000 % — самый большой доход за всю историю этого рынка. Следующий год был ещё более удачным. На третий год корабль бесследно исчез у берегов Мадагаскара, но к тому времени Николай уже изъял свои деньги из предприятия, и в его распоряжении уже были собственные грузовые суда. Через два года они с женой и маленьким Кристофером переехали в белую усадьбу с четырьмя флигелями, и в тот же год Николай построил в Хельсинки парусник «Кронос», самый большой парусный корабль в мире, который в следующем году, во время такого же зернового плавания в Австралию, из которого Хольмер однажды отправился в свой устремлённый ввысь финансовый полёт, побил рекорд скорости знаменитого чайного клипера «Катти Сарк». Два года спустя он расширил фундамент, на котором зиждилось благополучие его семьи, далеко за пределы Дании, создав филиалы в Бергене, Стокгольме и Риге. А с двух складов в Куксхавене в устье Эльбы фирма внимательно всматривалась в Северное море.
Хотя Николай Хольмер в эти годы видел свою жену каждый день, обитал он тем не менее в каком-то ином мире — в мире инвентарных ведомостей, списков судов и калькуляций. В том одиночестве, в котором её оставил муж, она начала слышать голоса. Слабое эхо этих голосов достигло слуха самого торговца, когда он начал замечать незнакомое, затравленное выражение её лица. Он понял, что, видимо, ей его не хватает, и, оценив намётанным глазом свои перспективы, подсчитал, что самое большее через пять лет он уже должен полностью обеспечить свою семью, через пять лет он сможет предоставить себя в распоряжение любви. Но голоса так долго ждать не могли, и однажды весной они уговорили её перерезать вены. Николай Хольмер сам нашёл её в спальне. Пытаясь в последний раз проявить заботу об окружающих, она сделала так, чтобы вся кровь стекла в одну из больших фарфоровых ваз, привезённых когда-то для неё с Дальнего Востока, и ни одна капля не пролилась мимо.
