Маргерит Дюрас - Плотина против Тихого океана
— Поцелуй меня, — сказала мать. — И уезжай.
Она не сопротивлялась, когда он тряс ее за плечи.
— Через неделю, — кричал Жозеф. — Как раз когда вы перестанете поносить меня… Через неделю я вернусь! Вы что, меня не знаете? — Он повернулся к Сюзанне: — Да скажи же ты ей, черт возьми, скажи!
— Не волнуйся, — сказала Сюзанна, — через неделю он вернется.
— Уезжай, Жозеф! — сказала мать.
Жозеф наконец решился пойти в свою комнату за вещами. Машина ждала его, теперь уже с погашенными фарами. Женщина не стала сигналить второй раз. Она не торопила Жозефа, совершенно не торопила. Она знала, как ему трудно. Она бы наверняка прождала всю ночь и не стала бы больше сигналить.
Жозеф вернулся в теннисных туфлях. В руках у него был сверток с одеждой, который он, видно, приготовил заранее. Он бросился к матери, схватил ее в объятия и изо всей силы поцеловал в волосы. Он не подошел к Сюзанне, но заставил себя посмотреть на нее, и в его глазах она прочла страх и, кажется, даже стыд. А потом он стремительно проскользнул между ними и бегом сбежал по лестнице. Вскоре на дороге опять зажглись фары, они светили в направлении города. Машина бесшумно тронулась с места: свет фар начал смещаться, он постепенно удалялся, оставляя за собой все более широкую полосу ночи, и наконец, исчез совсем.
Мать, закрыв глаза, сидела в шезлонге. В бунгало было так тихо, что Сюзанна слышала ее хриплое, прерывистое дыхание.
Пришел капрал вместе с женой. Они все видели. Они принесли горячий рис и жареную рыбу. Капрал, как всегда, заговорил первым. Он сказал, что рис и рыба на столе наверняка остыли, вот он и принес все горячее. Его жена, которая обычно не задерживалась в бунгало, прикорнула с ним рядом в углу гостиной. Они наконец поняли, как все изменилось после возвращения хозяев из города, и в их глазах появилось тупое голодное выражение. Они надеялись, что мать подаст им хоть какую-нибудь надежду на то, что они и дальше будут есть. И конечно, только ради них час спустя после отъезда Жозефа мать решилась заговорить. Она посмотрела на них и обратилась к Сюзанне:
— Садись, надо доесть.
Лицо у нее было красное, а глаза словно остекленели. Сюзанна принесла ей чашку кофе и таблетку. Капрал и его жена смотрели на нее так, как месяц назад она сама смотрела на лошадь. Она выпила кофе и проглотила лекарство.
— Тебе не понять, что это такое, — сказала она.
— Но он же не умер…
— Я и не жалуюсь. Ему больше нечего было здесь делать, я уже ничего не могла для него придумать.
— Он будет приезжать.
— Самое ужасное, что…
Рот ее кривился так, словно ее сейчас вырвет.
— Самое ужасное, — повторила она, — что у него нет никакого образования, и я не представляю себе, чем он мог бы заняться, совершенно не представляю.
— Она поможет ему.
— Он бросит ее, он сбежит отовсюду, как сбежал из всех школ, куда я его отдавала. Только я одна могла бы его удержать.
Сюзанна помогла ей раздеться и сделала знак капралу и его жене, чтобы они уходили. И только в постели мать начала плакать, плакать так, как не плакала еще никогда, словно лишь теперь по-настоящему осознала свое горе.
— Вот увидишь, — рыдала она, — это только начало. Не понимаю, почему он не пальнул в меня дробью перед отъездом, ведь у него это так хорошо получается…
Ночью у матери случился приступ, от которого она чуть не умерла. Но и это тоже было только начало.
* * *Сюзанна думала о Жозефе. Он стал совершенно другим человеком, и дело тут не в этой женщине и не в его отъезде. Она вспоминала о том, что произошло два года тому назад. Как раз на следующей неделе после того, как рухнули плотины.
В тот день возле бунгало остановился новенький блестящий автомобильчик. Жозеф вместе с Сюзанной вышли на веранду и оттуда смотрели на него. Из автомобиля вышел мужчина среднего роста, брюнет в пробковом шлеме, ничем особо непримечательный. Под мышкой он нес портфель. Решительной походкой он направился к бунгало. Стоял июль, время большого прилива и время инспекций. Именно в эту пору землемеры слетаются на равнину. За это им платят солидные деньги и обеспечивают их автомобилями. Они никогда не приезжают на автобусе.
— Здравствуйте, — сказал мужчина. — Где ваша мать? Я бы хотел с ней поговорить.
— Вы землемер? — спросил Жозеф.
Мужчина стоял у веранды и несколько удивленно смотрел то на Сюзанну, то на Жозефа. На Сюзанну он смотрел удивленно, потому что видел ее впервые и, возможно, счел, что она вполне заслуживает внимания. На Жозефа же потому, что его грубость была столь очевидной, что всегда и везде сбивала с толку, пугала, тревожила. Сюзанна не встречала в жизни такого грубияна, как Жозеф. Люди, не знавшие его близко, не понимали, каким тоном с ним говорить, с какой стороны к нему подойти, как реагировать на его грубость, обескураживавшую даже самых уверенных в себе. Перегнувшись через перила и обхватив рукой подбородок, он рассматривал землемера, и вряд ли кто-нибудь когда-нибудь обращался с ним столь бесцеремонно.
— Зачем вам нужна моя мать? — спросил Жозеф.
Землемер попытался выдавить из себя любезную улыбку. Сюзанне эта улыбка была знакома. Люди часто так улыбались Жозефу. Например, мсье Чжо. Это была растерянная, робкая улыбка.
— Сейчас время инспекций, — вежливо сказал землемер.
Жозеф вдруг расхохотался, словно его пощекотали.
— Инспекций? Вы будете инспектировать? Если вы хотите инспектировать, можете не стесняться. Инспектируйте все, что вам угодно, черт вас побери.
Землемер так резко наклонил голову, словно его стукнули дубинкой.
— Давайте приступайте, — не унимался Жозеф. — Чего вы ждете? Уж не думаете ли вы, что моя мать станет выполнять за вас вашу работу?
То, что говорил Жозеф, восхищало Сюзанну. Она столько наслышалась об этих землемерах, об их баснословном богатстве, об их неограниченной, почти божественной власти. Землемер, который сейчас стоял возле Жозефа, вызывал смех. Ей захотелось вмешаться, сказать что-нибудь в том же роде, что и Жозеф.
— Валяйте, — сказала Сюзанна, — вы что, оглохли?
— Если вам нужна лодка, мы охотно вам ее одолжим, — сказал Жозеф.
Землемер поднял голову, стараясь избежать взгляда Жозефа. Потом он попробовал было перейти на серьезный тон:
— Я хочу вам заметить, что исполняю здесь служебные обязанности и что в этом году истекает срок предпоследней отсрочки, предоставленной вашей матери для обработки трети вашего участка.
В этот момент появилась мать, привлеченная громкими голосами.
— Что здесь происходит?
Но едва взглянув на их гостя, она тут же узнала его. Десятки раз он заставлял ее ждать в своей приемной, в Каме, и она отправила ему, наверно, не меньше дюжины писем.
Жозеф повернулся к матери и сделал ей знак не вмешиваться:
— Оставь! — сказал он ей совершенно другим тоном.
Впервые он решил принять участие в деловых переговорах. И сделал это так, словно между ними давно было решено, что в это дело вмешается он. Мать, впрочем, не поняла, что на ее глазах происходит рождение нового Жозефа, вернее, Жозефа в его новом качестве.
Землемер не снял свой шлем перед матерью, он лишь слегка кивнул ей и пробормотал какое-то приветствие. Мать была одета в одно из тех неописуемых бесформенных платьев, к которым она в то время пристрастилась, что-то вроде очень широкого балахона, который болтался на ней, как на вешалке. Впервые после того как рухнули плотины, она причесалась, и ее седая, очень тугая коса, перехваченная на конце резиновым жгутом, вырезанным из автомобильной камеры, наивно и забавно болталась у нее за спиной.
— A-а, я ждала вас, — сказала мать, — я знала, что вы вот-вот появитесь.
Жозеф снова сделал ей знак, чтобы она молчала. Нечего ей вообще с ним разговаривать.
— Наша плотина выдержала, — объявил Жозеф. — Мы собрали потрясающий урожай, вам такой и не снился.
Мать взглянула на сына, открыла было рот, собираясь что-то сказать, но промолчала. Потом вдруг выражение ее лица совершенно изменилось, она теперь просто светилась от удовольствия, и все следы усталости исчезли как не бывало.
Удивленный землемер смотрел на мать. Он, конечно же, ожидал, что она придет ему на помощь, что она ничего подобного не допустит.
— Я не понимаю… Мне сказали, что вам не повезло…
— Как бы не так! — сказал Жозеф. — Нам повезло куда больше, чем вам. На вас только посмотришь, и сразу видно, что вы неудачник.
— Да, это просто бросается в глаза, — подхватила Сюзанна.
Лицо у землемера стало пунцовым, он провел рукой по щеке, словно потирая след от пощечины.
— Мне не на что жаловаться, — сказал он.
— А нам уж тем более! — воскликнул Жозеф.
Он откровенно потешался. Сюзанне этот момент врезался в память навсегда: она вдруг поняла, как трудно ей будет встретить такого мужчину, как Жозеф. Многие считали его немного чокнутым. И правда, он производил странное впечатление, когда принимался ни с того ни с сего менять все детали в своем «ситроене». Даже мать иногда сомневалась, нормальный ли он. Но она, Сюзанна, всегда знала, что он совершенно нормальный. И вот сейчас, когда он разговаривал с землемером, это было яснее ясного. И ведь как правильно он повел себя с ним. Возвышаясь на балюстраде, голый по пояс, сам в восторге от своей выдумки, он почти с неприличным удовольствием топтал застегнутого на все пуговицы, красного как рак землемера, и вся до сих пор неоспоримая и тираническая власть того прямо на глазах разбивалась вдребезги.
