Раймон Кено - Упражнения в стиле
Низко-пренизко кланяясь своему горячо любимому сюзерену, вилланы одновременно бурчали страшные-престрашные угрозы, не переходящие, впрочем, в действия и не выходящие за пределы усов, буде они таковые носили.
Выбравшись на большую дорогу, Сфен перешел на галоп и наконец замолк, так и не найдя себе достойного собеседника, ибо дорожное движение как таковое отсутствовало; он не хотел беспокоить своего всадника, чувствуя, что тот задремал; поскольку Сфен и Пострадаль разделяли эту предосторожность, герцог д’Ож кончил тем, что крепко заснул.
Он жил на барже, стоявшей на приколе у набережной в большом городе, и звали его Сидролен. Ему подали омара сомнительной свежести под майонезом сомнительного цвета. Выламывая ракообразному клешни с помощью щелкушки для орехов, Сидролен пожаловался Сидролену:
— Не фонтан, совсем не фонтан. Ламелия никогда не научится прилично готовить.
И добавил, по-прежнему обращаясь к самому себе:
— Однако куда ж это я ехал верхом на коняге? Никак не вспомню, хоть убей. Вот они — сны-то! Ведь в жизни своей не садился на лошадь. На велосипед я, правда, тоже никогда не садился, и вот поди ж ты, во сне на велосипеде не езжу, а на лошади почему-то езжу. Тут наверняка что-то кроется. Нет, этот омар явно не фонтан, о майонезе я уж и не говорю, а что, если научиться ездить верхом? В Булонском лесу, например? Или лучше на велосипеде?
— И тогда водительские права не нужны, — замечают ему.
— Ладно, ладно.
После омара ему приносят сыр.
Твердый, как гипс!
Потом яблоко.
Червивое, как гриб!
Сидролен вытирает губы и шепчет:
— Опять фиаско!
— Ничего, это не помешает тебе, как всегда, задрыхнуть после обеда, — замечают ему.
Сидролену нечего возразить: шезлонг уже ждет его на палубе. Он накрывает лицо носовым платком и... не успевает сосчитать до трех, как оказывается под крепостными стенами столичного города Парижа.
— Чудненько! — воскликнул Сфен. — С прибытием вас!
Герцог д’Ож пробудился от сна со смутным ощущением чего-то несвежего в желудке. В этот момент Стеф, скакавший молчком с самой провинции, почувствовал желание высказаться и высказался в следующих словах:
— О, город альмаматеринский и достославный!
— Тише ты! — прервал его Сфен. — Если нас с тобой услышат, то нашего доброго господина обвинят в колдовстве.
— Б-р-р! — сказал герцог.
— И его пажа itu[25].
— Б-р-р! — сказал Пострадаль.
И Сфен, желая напомнить Стефу, как следует выржаться приличному коню, заржал.
Герцог д’Ож остановился в «Кривобокой сирене», которую как-то порекомендовал ему прохожий грубадур.
— Фамилия, имя, степень знатности? — спросил хозяин заведения Мартен.
— Герцог д’Ож, — ответил герцог д’Ож, — имя мое Жоашен, и сопровождает меня преданный паж Пострадаль, сын графа де Прикармань. Конь мой зовется Сфен, второй же зовется Стеф.
— Место жительства?
— Замок Ковш-Эг, недалече от моста.
— Ну, с анкетой вроде бы все в ажуре, — заключил Мартен.
— Надеюсь! — отозвался герцог. — Ибо ты уже начал раздражать меня своими идиотскими расспросами.
— Нижайше прошу простить меня, мессир, но таков приказ короля.
— Уж не собираешься ли ты еще выведывать у меня, с какой целью прибыл я в столичный город Париж?
— А чего тут выведывать?! Мессир прибыл, дабы спознаться с нашими шлюхами, самыми красивыми во всем христианском мире. Наш святой король ненавидит их от всей души, но они так пылко участвуют в финансировании предстоящего крестового похода...
— Много болтаешь, дурак! Я прибыл, дабы проверить, как обстоят дела со строительством собора вашей Богоматери.
— Южная башня сильно продвинулась, скоро начнут возводить северную и галерею, которая их соединит. А еще там перебирают кровлю, чтобы она давала побольше света.
— Заткнись! — взревел герцог. — Если ты все выболтаешь, мне ничего не останется, как вернуться домой, к чему я отнюдь не расположен.
— Так же, как и я, мессир, а потому спешу подать вам ужин.
Герцог крепко поужинал, затем отправился на боковую и с большим аппетитом поспал.
Он еще и не думал кончать спать, как вдруг его разбудила громким окликом с берега парочка кочевников. Сидролен ответил им знаками, но они явно ничего не уразумели, ибо спустились с откоса, прошли по мосткам и взобрались на баржу.
Одна из особей была мужского пола, другая, наоборот, женского.
— Эскьюз ми, — сказала особь мужского пола, — но ми есть заблудшие.
— Нашел с чего начать! — заметил Сидролен.
— Начхать? Пуркуа? Ми есть заблудяги... или, как это... забулдиги.
— Очень печально!
— Кемпинг, пожалюста! Битте... кемпинг пасарáн? Но пасарáн?
— Эх, хорошо говорит! — прошептал Сидролен, — только вот понять бы, на каком наречии: староевропейском или нововавилонском?
— А! О! — вскричала мужская особь, выказывая живейшее удовлетворение. — Ви ферштеять европейски?
— Йес, натюрлих, — отвечал Сидролен. — Но снимите же свою поклажу, благородные чужестранцы, и выпейте по стаканчику, перед тем как уйти.
— А! О! Стаканшик! Брависсимо!
Просияв, благородный чужестранец скинул рюкзак, затем, с полнейшим пренебрежением к мебели, предназначенной для сидения, сложился втрое и опустился на пол, весьма ловко подсунув под себя ноги. Сопровождавшая его юная особа сделала то же самое.
— Может, они японцы? — спросил себя вполголоса Сидролен. — Да нет, волосы-то белокурые. Финны, наверное.
И он обратился к мужчине:
— Вы не финн, случайно?
— Чайна? Ноу Чайна! Моя есть маленьки друг на весь мир.
— Ясно. Космополит, значит?
— Йяволь. Где есть ваша стаканшик?
— Ишь ты, космополит, а про стаканчик не забыл.
Сидролен хлопнул в ладоши и позвал:
— Ламелия! Ламелия!
Приход последовал незамедлительно.
— Ламелия, налей-ка по стаканчику этим благородным чужестранцам.
— Чего им?
— Укропной настойки с минералкой, чего же еще!
Уход последовал незамедлительно.
Сидролен наклонился к кочевникам:
— Итак, птенчики мои, вы, значит, заблудяги?
— Да, мы блудим, — ответила девушка, — очень много блудим.
— Да вы, милая моя, никак француженка?
— Не очень: канадка.
— А ваша стаканшик? — спросил скрюченный кочевник. — Надо шнель чин-чин.
— Вот зануда! — сказал Сидролен.
— Ну нет, он славный парень.
— И вы, конечно, направляетесь на туристическую турбазу для туристов?
— Мы ее ищем.
— Вы почти у цели. Надо пройти вверх по реке еще каких-нибудь пятьсот метров.
— А! Финиш? Прибивати? — воскликнул парень, резво вскочив на ноги. — Только пятьсот километр! Алле, шнель!
Он взвалил себе на спину рюкзак, который, судя по внешнему виду, весил не меньше тонны.
— Мы ждем укропную настойку с минералкой, — заметила девушка, не двинувшись с места.
— Уэлл, си!
Он сбросил со спины свою тонну и вновь уселся на пол в непринужденной позе «глотос».
Сидролен улыбнулся девушке и одобрительно заметил:
— Ну и дрессировочка!
— Дрессировочка? Я не понимает.
— Я хочу сказать: слушается с полуслова.
Девушка пожала плечами:
— Вы что, слабы на голову? Он остался, потому что он свободен, а вовсе не потому, что дрессирован. Если бы он был дрессирован, он тут же отправился бы на туристическую турбазу для туристов. Но он остался, потому что он свободен.
— А в этой юной головке кое-что есть, — прошептал Сидролен, с новым интересом вглядываясь в канадку, особенно в светлый пушок на ее ногах и в подметки ботинок. — Ей-богу, кое-что есть!
Тут как раз принесли укропную настойку с минералкой. Все выпили.
— А каким манером вы кочуете? — спросил Сидролен. — На повозке, на велосипеде, на машине, на вертолете? Пешком, верхом, вплавь?
— Стопами, — ответила девушка.
— Автостопами?
— Конечно, автостопами.
— Я-то сам иногда кочую на автотакси. Правда, это менее экономично.
— Я плевает на деньги.
— Понятно. А как вам моя укропная настойка?
— Неплохой. Но я предпочитает чистую воду.
— Здесь она никогда не бывает чистой. Речная пахнет помойкой, водопроводная — хлоркой.
— Вы не хотите, чтобы он спел?
— Это еще зачем?
— Чтобы отблагодарить вас.
— За укропную настойку?
— За гостеприемство.
— Очень мило с вашей стороны. Спасибо.
Девушка повернулась к своему спутнику и скомандовала:
— Спой!
Парень порылся в своем имуществе и извлек на свет Божий крошечное банджо. Попробовав струны и взяв несколько вступительных аккордов, он открыл рот, и они услышали следующие слова:
— «Люблю Пемполь, люблю его утесы и колоколен звон многоголосый...»[*]
