Тим Лотт - Любовные секреты Дон Жуана
– Почему ты решила, что у меня произошел «разрыв»? – Я постепенно приходил в себя, мне стало любопытно.
– Люди говорят. Келли – кажется, так ее звали? Она сошлась с…
– С Хуго Бансом. Все правильно. Я это переживу.
Она внимательно посмотрела на меня, словно оценивала мою искренность. Женщинам, которые смотрят, как Наташа Блисс, наверное, приходится выслушивать много всякой чепухи. Это было написано на ее лице. Нет, не враждебность, а сдержанность, легкая вуаль надменности. Смотри – но не трогай. Я всегда думал, что такие женщины не в моей весовой категории. Возможно, поэтому она и обратила на меня внимание: я не заигрывал с ней, никогда даже не пытался – я считал, что это пустая трата времени, все равно что ставить на аутсайдера на Национальном первенстве.
Но иногда и аутсайдеры выходят в финал.
Она предложила заменить меня на совещании, и я согласился. Мою руку она отпускала очень медленно, как будто лаская.
Потом целый месяц ничего не происходило. Мы пересекались на совещаниях, перебрасывались ничего не значащими фразами около автомата с холодной водой. Я очень увлекся ею, но считал, что шансов никаких. Кроме того, я все еще любил Келли и надеялся, что она вернется.
Келли не была уверена в своих отношениях с Хуго. Я получил от нее пару писем, полных сомнений и надежды на то, что она «еще что-то значит» для меня.
На самом деле Келли просто пыталась оставить себе путь к отступлению, поступая со мной так, как я поступал с Хелен. Конечно, она скучала, но я главным образом был страховым полисом на случай, если она ошиблась в Хуго. Я тогда еще не понимал, что разорванные старые отношения – лишние проценты на дебетовом счету страданий. Я представлял себе, как верну ее. Мои сексуальные фантазии о Наташе были лишь жалким отголоском романтических мечтаний о единственно истинной любви – любви неразделенной.
И я был сильно удивлен, когда на рождественской вечеринке, в винном баре Бофуа в Ватерлоо, Наташа, в облегающем серебристом платье с глубоким вырезом сзади и практически таким же спереди, подошла ко мне, стоявшему одиноко в сторонке, прижала меня к стене и начала целовать. Сначала мое сознание зафиксировало невероятность происходящего, а потом я ответил на поцелуй.
Я был на седьмом небе. Не только от того, что Наташа целовала меня, но и потому, что она делала это на глазах всех остальных мужчин, каждый из которых лелеял мечту об одном лишь мгновении такого счастья. Мои воображаемые горизонты расширялись – как и мой вполне реальный член. Наташа Блисс целовала меня.
Остаток вечера прошел в тумане сладострастного наслаждения. Я смутно помню, как спросил ее, почему она это сделала: потому что (а) у нее было плохое настроение или (б) ей меня жалко. Она прошептала мне на ухо, что и то, и другое, конечно, но прежде всего потому, что хочет переспать со мной. Я глубокомысленно кивнул, как если бы она попросила чашку чая, и продолжил целовать ее. Потом мы поехали ко мне.
Даже зная Наташину репутацию, даже догадываясь по ее жестам и манере себя вести, что вряд ли она не уверена в себе в постели, я был поражен. Я прекрасно сознавал, что женщины могут испытывать сильную сексуальную потребность. Понял это еще со времен Хелен. Но все равно они оставались в моем воображении розовато-нежными, эфемерно-расплывчатыми существами. Большинство женщин, с которыми я встречался, хотели, чтобы их соблазняли, чтобы с ними играли, чтобы добивались их возбуждения, им неизменно было нужно, чтобы для них вновь и вновь разыгрывали сцены из старомодной утонченной любовной пьесы. Поэтому создавалось ощущение, что они дают, а мужчина берет. Как бы ни была женщина увлечена, она всегда стремилась не более чем отвечать на мои усилия.
Наташа знала, чего хотела, и брала это. Она не занималась со мной любовью, она не соглашалась на секс. Она меня трахала. Мечта любого мужчины. Ей нравились большие зеркала и жесткое порно. Она была Самантой из «Секса в большом городе» задолго до того, как «Секс в большом городе» появился. Она поражала воображение, она была откровением.
Но она меня пугала.
Все время, пока мы занимались сексом – а это происходило долго, – часть меня наблюдала со стороны, отдалившись от покрытого потом, изогнутого тела, и какой-то пещерный, непокорившийся человек во мне рассуждал…
Так не должно быть.
Для воспитанного на вековых представлениях о покорности женщин мужика встреча со следующей ступенью эволюции была подобна землетрясению. Я делал все, что от меня требовалось, – Наташа казалась всем довольной. Но сам я не был вовлечен в процесс полностью. Какая-то часть меня по-прежнему пребывала в шоке.
А еще большая часть меня хотела, чтобы это была Келли.
Опять-таки, знай я тогда то, что знаю сейчас, признался бы Наташе, что еще не готов к этому, не готов к ее силе и страсти, не готов к жизни. Но сердце мое было разбито, и я пытался залечить раны.
Проснувшись на следующее утро, я почти не сомневался, что Наташа ушла. Что я приду в офис в новом году и она сделает вид, будто ничего не было. Но она осталась. И не только осталась, но смотрела на меня так, как никогда не смотрела в офисе. Во взгляде появилась поволока, – я бы сказал, она смотрела с нежностью. И даже с радостью.
В этом смысле Наташа не была такой продвинутой – впрочем, не уверен, что подобрал правильное слово, – как Саманта из «Секса в большом городе». Она не научилась отделять чувства от секса.
В те Рождественские дни мы встречались пять или шесть раз. Выяснилось, что офисная репутация Наташи как любительницы мужчин, этакой оторвы, если пользоваться школьной терминологией – а отношения в офисе, как правило, несильно отличались от школьных, – совершенно не соответствовала действительности. Мужчины просто все это выдумали. Совсем как мальчишки, придумывавшие истории про Шерон Смит в те времена, когда мне было тринадцать.
Как оказалось, к тридцати годам у Наташи только дважды были серьезные отношения, да еще пара случайных связей. Последняя связь закончилась полгода назад. Ее потянуло ко мне, потому что она распознала знакомую боль. Хотя позже мы выяснили, что у нас много общего и помимо этого.
Мы происходили из одной среды – ее отец был инженером-электриком, и нас обоих потеснили разнополые Хуго, в изобилии населяющие рекламный мир. В душе мы презирали то, чем зарабатывали на жизнь, лелея тайное желание, в котором было почти стыдно признаться: написать настоящий роман. Она много работала, видела все нелепости и умела мастерски высмеивать то, к чему одновременно относилась очень серьезно. Она позволяла людям смеяться над собой и над проектами агентства, и это, как ни странно, обеспечивало ей верность коллег и увеличивало их производительность.
Поразительно, но к моменту нашего возвращения в офис я почувствовал, что Наташа влюбляется в меня. Это было невероятно, это было безумие, но это было так.
И тогда мой страх удвоился. Для любви нужно подходящее время, готовность ее принять и слепая удача. А я все еще любил Келли. Наташина страсть, желания, чувства были сильными, первобытными и в то же время достигали такого уровня, какого я не встречал ни у одной женщины. Я был опустошен, выпотрошен. Конечно, в Рождество я вел себя как положено – шутил, смеялся, участвовал во всех ее затеях, но не переставал думать о Келли.
Вот тогда я впервые столкнулся с тем, что позднее назову Законом Мартина. Чем более ты равнодушен к женщине – особенно если речь идет о привлекательной, сексуальной, умной женщине, о которой мечтают тысячи мужчин, – тем больше тебя хотят. Конечно, если равнодушие не поддельное.
В отличие от Мартина, я своим равнодушием не дорожил. Наташа была потрясающая женщина, и я хотел полюбить ее, и в другой период жизни полюбил бы, – возможно, я немного любил ее и тогда, но не мог отдаться ей целиком, а такой женщине, как она, нужно было именно это. Она хотела получить все и готова была отдать все. Я же мог предложить так мало.
Тем не менее наши отношения дожили до весны. Кажется, в середине марта Наташа сказала, что любит меня. Я сказал, что тоже ее люблю. И я не обманывал, – во всяком случае, я любил ее образ, ее живость, ум, красоту, силу. Просто я еще не расстался с Келли. По-прежнему хотел ее, и, несмотря на физическую, сексуальную, психологическую привлекательность, Наташе не хватало самого главного: она была не Келли. Я даже пытался использовать Наташу для того, чтобы вернуть Келли. Но Келли, хоть и разозлилась (где справедливость!), все же осталась с Хуго. Она не собиралась отпускать его. Конечно, она расстроилась, что ее страховой полис истекает. Но, по-видимому, он ей уже был не очень-то и нужен.
Между тем Наташа, я думаю, не имела ни малейшего понятия о терзавших меня сомнениях. Я действовал на автопилоте. А что я должен был ей сказать: «Наташа, прости меня, но я все еще люблю Келли?» Иногда необходимо говорить правду, а иногда лучше промолчать – если надеешься, что эта правда долго не протянет. Но правда оказалась живучей. В какой-то момент Наташа почувствовала мою отстраненность и привязалась ко мне еще больше, отчего страх и равнодушие окончательно овладели мной. Это были взаимоисключающие условия.
