Николай Дежнев - Год бродячей собаки
— Мне? — удивился Дорохов. — Но у меня же нет в этом деле никакого опыта!
— С вами будут работать мои помощники. Ну, а отсутствие опыта в данном случае только плюс: за вами не тянется след грязных предвыборных технологий. Вы, конечно, слышали о таких: ночные звонки с просьбами проголосовать за вашего конкурента, ассоциирование его с сексуальными меньшинствами и сектантами. Это все глупости, мы, как честные люди, пойдем на выборы с открытым забралом.
— Да, но выборы только недавно прошли! — продолжал недоумевать Дорохов.
— Не совсем так! Где-то они признаны недействительными, и назначен новый тур, да и депутаты, как и прочие люди, смертны — глядишь, кто-нибудь да помрет. К таким вещам надо быть готовым…
Дорохов не понял, к чему именно призывал Пол быть готовым, — к собственной смерти или к участию в выборах, но уточнять не стал. Ксафонов тем временем продолжал:
— Но это лишь часть моего предложения. Вторая часть… — он неожиданно улыбнулся, он вообще был улыбчив. — Надо что-то делать с вашим благотворительным фондом! На те копейки, что вы собираете, можно разве что выпить за упокой души безвременно почивших в нищете, и не больше. Если вы согласитесь, я бы предложил создать нечто другое, назовем это, к примеру, Институтом интеллектуальных инициатив. Этакая, на западный манер, бесприбыльная благотворительная организация, финансовое благополучие которой обеспечивается игрой на мировых биржах. С вашим талантом не составит труда зарабатывать на колебании курсов акций крупнейших компаний. Небольшой начальный капитал — миллионов сто-сто пятьдесят, больше не надо, — я легко соберу. Вести игру будем тонко, через подставных лиц и уж, во всяком случае, не привлекая к себе внимания. Ведь всегда кто-то выигрывает, так вот этим «кто-то» станем мы. — Пол помедлил, бросил рассеянный взгляд в окно. — Вырученные деньги, в первую очередь, надо потратить на открытие сети детских домов и хоть немного поднять уровень пенсий. Старики и дети — именно по тому, как они живут, можно судить, есть ли у общества совесть. — Ксафонов неспешно закурил, озабоченно коснулся рукой лба. — А знаете, почему я иду в Думу?.. Потому что устал. Устал от грязи, от той бессмысленной суеты, что, как в унитазе, бурлит в коридорах власти и воняет на всю Россию. У них, видите ли, один раз стреляли в де Голля — и сразу же «День шакала», а у нас — сплошные стаи шакалов, стоит только столкнуться с государственными учреждениями. И если де Голль остался жив, то наши люди умирают от того, что у них не выдерживает сердце! — Пол нервно дернул шеей, нахмурился. — Надо, чтобы к управлению страной пришли новые, честные и обеспеченные люди, пекущиеся не о своих карманах, а о народе. Во всем мире политика — это продолжение жизни, а у нас зачастую смысл жизни сводится к наблюдению за перипетиями этой самой политики. — Ксафонов улыбнулся широко, открыто и сказал почти просительно, как говорят дети: — Соглашайтесь, а? Уж больно дело хорошее!
Вечером, после ресторана, где обсуждали детали проекта, Ксафонов привез Андрея домой и распрощался у подъезда. Один из телохранителей поднялся с Дороховым на этаж и подождал, пока тот не скроется за дверью. «Так надо! — сказал Пол, пожимая на прощание руку. — Когда затеваешь большое дело, нельзя забывать и о деталях, особенно, если это твоя собственная безопасность». Он рассмеялся, поощрительно похлопал Дорохова по плечу.
И все-таки я бы на его месте сделал что-нибудь с клыками, думал Андрей, стаскивая в прихожей пиджак и ослабляя петлю галстука. В голове гудело. Маша спала, по крайней мере свет в спальне был погашен. Дорохов налил себе виски, со стаканом в руке и сигаретой вышел на балкон. Падал реденький снежок, на улице было сыро и знобко. Ксафонов в ресторане говорил про какие-то деньги, пытался вспомнить Дорохов, наблюдая, как внизу сторож с собакой обходит огороженную забором территорию. Не вспомнил. Зато новая мысль посетила его раскалывающуюся от боли голову: почему вокруг так много охранников? Не свободная страна Россия, а какая-то затянутая в хаки банановая республика…
Волна дурноты подкатила, обрушилась разом, но не от выпитого, — эх, если бы от водки, как это было бы славно! Ничего, говорил себе Андрей, перебирая руками по стене в направлении дивана, — все как-нибудь образуется! Ничего, — он рухнул на подушки, сбросил на ковер модные полуботинки, — все путем! Ничего, — он закрыл глаза, губы скривила бессмысленная, горькая усмешка, — главное, скоро весна!..
Весна с приходом не торопилась. К вечеру заметно похолодало, с очистившегося от серой хмари неба, кружась, начали падать редкие снежинки. Ветер стих, и Петербург будто съежился и замер в предчувствии подступавших к городу морозов.
Миновав Цепной мост, легкие сани свернули на Фонтанку, остановились у длинного, выкрашенного светлой краской трехэтажного дома, где, после роспуска зажившегося на белом свете Третьего отделения, размещался Департамент государственной полиции. Дорохова ждали и сразу же провели в большой, пустоватый кабинет барона Велио, совсем недавно назначенного на должность директора департамента, а заодно уж товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов. Назначения эти вызвали в обществе массу толков и пересудов, поскольку всю свою жизнь барон прослужил по ведомству почт и телеграфа и к делам полиции отношения не имел. Тем не менее, как говорили знающие люди, новый директор довольно быстро освоился со своим высоким положением и чувствовал себя в кресле первого полицейского страны весьма и весьма уверенно.
Когда дверь кабинета открылась, сидевший за столом плотный, седой мужчина отложил в сторону бумаги и, поднявшись навстречу Андрею Сергеевичу, протянул ему белую, пухлую руку. Это был полковник Медников, заместитель барона по департаменту полиции, временно расположившийся в кабинете своего начальника. Сам Велио, занятый делами министерства и корпуса жандармов, бывал на Фонтанке наездами, и кабинет с видом на набережную частенько пустовал. Медников усадил гостя в кресло, не переставая приятно улыбаться, однако не составляло труда заметить, что никакого энтузиазма по поводу прикомандирования Дорохова к департаменту полковник не испытывал. Это было и понятно: какому начальнику понравится, когда в его епархии появляется чужак, да еще напрямую ему не подчиняющийся. Поэтому Андрей Сергеевич поспешил уверить Медникова в том, что не только не обладает какими-либо контрольными полномочиями, но и сам противился этому назначению и согласился лишь из уважения к Горчакову. Упоминание имени канцлера и министра иностранных дел возымело свое магическое действие, и начавшаяся несколько прохладно беседа закончилась весьма просто и дружественно. К тому же в числе упоминавшихся по ее ходу лиц у собеседников нашлось много общих знакомых, так что даже стало непонятно, почему они раньше не встречались в петербургском обществе.
— Ну, право же не знаю, что вам и предложить! — Медников вертел в руках приказ статс-секретаря министерства Коханова, в котором говорилось о временном прикомандировании Дорохова. — Если, Андрей Сергеевич, хотите, можете оставаться при канцелярии барона, а нет — воля ваша, выбирайте себе любую службу. Сейчас в департаменте проходит реорганизация, так что дела хватит всем. Сами знаете, стоит только поглубже копнуть наши бюрократические залежи, и на свет появляется масса откровенных глупостей и недоделок…
Заместитель директора департамента улыбнулся, как бы приглашая Андрея Сергеевича разделить с ним прозвучавшую в словах иронию и тем посмеяться над самими собой. Дорохов не замедлил это сделать:
— Дело известное, — заметил он с полуулыбкой и тут же продолжил: — Видите ли, полковник, из разговора с Горчаковым я вынес ощущение, что Александра Михайловича весьма и весьма тревожит безопасность государя-императора и — в этой связи — деятельность террористических организаций и отдельных нигилистов. И Лорис-Меликову канцлер так прямо и сказал: не приведи Господь, что с ним случится, никакие ваши реформы не понадобятся, все в России пойдет прахом. — Андрей Сергеевич посмотрел в глаза Медникову. — Так что, если не возражаете, я, пожалуй, посмотрел бы, как в департаменте обстоит дело с сыском.
— Воля ваша, воля ваша! — развел руками полковник, и опять изжитая было натянутость вернулась в их отношения. — Думаете, удастся помочь? — губ Медникова коснулась едва заметная ироничная улыбка. — Я, лично, на своих людей целиком полагаюсь. Тут, дорогой мой Андрей Сергеевич, требуются специальные навыки, нужна особая жилка. Многие люди способны играть на фортепьяно или клавесине, но лишь единицы могут извлекать из этих инструментов божественную музыку. Вот и среди моих дознавателей попадаются удивительные виртуозы!.. Да что далеко ходить, я вас сейчас познакомлю с одним из них, пожалуй, самым талантливым. Правда, человек он несколько странный и необычный, вы сами это скоро увидите… — Полицейский сделал паузу, как бы раздумывая, стоит ли Дорохову обо всем говорить, но, тем не менее, продолжил: — Пьет, скотина!
