Алексей Колышевский - Афера. Роман о мобильных махинациях
– Executive, – самодовольно уточнил Сидоров. – Разумеется, покупают, чтобы продать. Вы просто так это сказали или вы все-таки решили проявить благоразумие и мы можем обсудить нашу сделку?
– Нашу сделку, – повторил Картье, смакуя два этих слова, словно выдержанный бренди. – Ну что ж, вы, я вижу, человек настойчивый, Василий Каримович. Кстати, почему Каримович, почему такое отчество?
– Это семейная история. У деда на войне был боевой товарищ, по национальности татарин, звали его Карим. Вытащил деда на себе раненого с поля боя, так что мой отец был назван в честь этого парня.
– Да уж, – задумчиво сказал Картье. – Вот люди были. Не чета нам с вами, подлым и рассчетливым дельцам. Но время диктует нравы, не так ли? Извольте, я продам вам. Я принципиально не против, если предложите интересную цену. Это будет переуступка через третью сторону, так что с оформлением у вас сложностей не возникнет. Первоклассный товарец, спешу заметить. «Гигафон» уже согласен на миллион восемьсот, я разговаривал с Нечипоруком минут за двадцать до вашего визита, и он мне сказал, что все обсуждаемо, наши переговоры в понедельник утром.
– Два, – не моргнув, предложил круглый дурак Сидоров, увеличив в десять раз стоимость покупки, сделанной Картье, но еще даже им не оплаченной. Ай да Виктор, ай да…
– Это несерьезно, – отмахнулся Картье, – я уверен, что сдеру с Нечипорука два с длинными вожжами, денег тот не пожалеет. Вы же знаете, чьи в «Гигафоне» деньги. – Картье поднял глаза к потолку. – Это бизнес первых лиц государства, там не считают и любят инвестировать во что ни попадя, лишь бы движуха была. Любят там движуху, Василий Каримович.
Никакого Нечипорука из «Гигафона» Картье лично знать на знал, но человек этот был реален, занимал в «Гигафоне» очень высокую позицию, «решал вопросы» и являлся доверенным лицом хозяйки компании. А хозяйка компании была, между прочим, супругой одного, гм… политического деятеля. Таким образом «переговоры в понедельник» были классическим и восхитительным покерным блефом Картье, который в довесок к его сложившемуся уже образу любил покер и играл в него замечательно. Математический склад ума помогал и в картах.
Но и Сидоров не был знаком с Нечипоруком! И в покер Сидоров не играл, вообще избегая азартных игр. Если уж совсем начистоту, то он был скучным и тупым ублюдком, этот Сидоров. И еще довольно жадным. Впрочем, не настолько, чтобы его глупость перевесила его скупердяйство. Считая себя большим бизнесменом с интуицией и аналитическим складом ума, он решил, для виду поломавшись, дать Картье два с половиной миллиона долларов. «Игра стоит свеч, – с мужеством инициативного мудака размышлял Сидоров, – всякая инвестиция в мобильном бизнесе рано или поздно окупится. Да и что это я? Из своего кармана, что ли, стану платить? Ведь это деньги «МДС», то есть деньги наших абонентов, а их у нас миллионов тридцать. Списать у каждого по нескольку центов со счета, вот тебе и деньги на покупку чего угодно. Биллинг – великая вещь. Пусть все ворчат, что мы воруем их деньги, все равно все как разговаривали, так и будут разговаривать».
– Ну вот что, господин Картье. – Сидоров вылил пузырек «Джоника» в стакан, колой разбавлять не стал, выпил так, залпом, не предлагая Картье составить ему компанию и здоровья Виктору не пожелав. – Я предлагаю вам два с половиной миллиона долларов и полную переуступку всех прав от вашей – как там она называется? – конторы в пользу прямого контракта «МДС» – «NTT DOCOMO». Это последнее предложение, большего я просто не в состоянии сделать, так как мои полномочия по заключению сделок ограничены именно этой суммой. Все, что выше, должно получать одобрение совета директоров, а это долго, муторно и вовсе не факт, что акционеры пойдут на покупку. Они вообще не любят тратить, – усмехнулся Сидоров. – Итак, ваше решение?
«Ну вот и все. Как-то даже скучно. Я думал будет сложно, придется серьезно напрягаться, а все получилось скучно, банально и быстро». – Картье ощутил в душе странную пустоту. Он не ощущал такого с тех самых пор, как в его жизни появилась Лена. Она заполнила собой все его естество, он любил ее, как никого и никогда не любил, а теперь вдруг все это волшебство словно испарилось. Картье даже глаза закрыл и перестал дышать, прислушиваясь к себе. Ничего. Невероятно! Неужели простота сделки, замысла так его опустошила? Вероятно. Значит, скоро все вернется. Только вновь увидеть ее – и все вернется. Картье поглядел на часы: половина второго. Она должна была сразу же прийти к нему, но ее все не было. Хотя все, что ни делается, все к лучшему. Пора заканчивать с этим… Каримовичем.
– Ну что ж, вы умеете убеждать, ничего не скажешь. Ничепорук теперь на меня обидится, ну да бог с ним. На обиженных воду возят. Короче говоря, да. Я согласен. Но как же мы оформим сделку? Ведь нужна какая-то бюрократическая процедура, вся эта возня и придирки юристов.
– Вообще-то со мной здесь целая команда юристов, – развязавшимся после «Джоника» языком похвастался Сидоров, – только свистни.
– Ну так свистите, – устало пробормотал Картье, – уже совсем поздно, а у меня еще романтические планы на остаток ночи.
Сидоров, которому женщины с неохотой давали даже за деньги, хмыкнул и потянулся за телефоном. В душе у него журчали весенние ручьи и пахло эдельвейсами.
7
После оформления (а все прошло очень гладко, без сучка. В контракт, заготовленный заранее, только вписали сумму) Картье ощутил еще большую пустоту, нежели часом ранее. Чувство это было столь пронзительным, что всерьез напугало его, словно накрыло прибрежной волной, с илом, с грязью, с размолотыми балками пирса, несущими увечья и смерть.
– Приглашаю взбрызнуть это дело, – облизнулся Сидоров после улаживания всех формальностей. – По русскому обычаю нельзя не выпить, иначе фарта не будет. Внизу, кажется, еще работает бар.
Пришлось идти и пить с этим… А то как же? Иначе невозможно, иначе обида смертная на всю оставшуюся жизнь. Картье глотал дюжий испанский бренди, бренди не брал Картье очень долго, и долгое время Картье пытался вынырнуть из той волны, ан из волны вынырнуть не получалось, и вот, когда уже совсем не осталось воздуха и он согласен был схлопотать балкой по кумполу (он предпочел бы такую смерть, чем слушать побасенки Сидорова, сальности из его якобы богатого опыта полового общения да ухарские песни в стиле мужицкого примитивизма), волна наконец сжалилась над Картье и выбросила его на берег: пучеглазого, судорожно хватающего ртом воздух, дрожащего. Бренди вмял Виктора в кресло, обездвижил. Сидоров все заливался дурным соловушкой, раза два принимал воинственную позу боксера, впрочем, к Виктору это отношения не имело, то были армейские рассказы, и парализованый Картье слушал их, тупо кивая, мечтая бацнуться переносицей о край стола, чтобы уж враз и прекратить все свои мучения, но способ заткнуть фонтан Сидорова нашелся более изощренный. Тот спросил Виктора, служил ли он.
– Я недолго служил, меня увезли с контузией в госпиталь, – просто сказал Картье, и Сидоров сразу умолк, марсова гримаса сползла с его лица, словно перекати-поле, прошелестела по жирненькой груди, стекла по брючкам и лужицей, откуда-то из-под стола, неприятно испарилась.
– Как же это было? – растерянно спросил он. – Вы разве были «там»?
– Спецназ ВВ, Дикая дивизия, – неохотно признался Виктор, который не любил вспоминать об этом и нигде, никогда об этом не писал, тем паче при оформлении на работу. (Прошедших горячие точки не брали, их боялись, считая ненормальными.) – Не должны были отправлять, а вот отправили. Невероятное ощущение, когда сидишь на грязном бронетранспортере и сам весь грязный, и рядом твои грязные и злые товарищи, и катится этот транспортер по грязной дороге, куда чьи-то грязные руки прямо в грязь заложили грязный фугас, от которого тянутся в ближайшие кусты незаметные проводки. И фугас этот взрывается аккурат под тобой, и все, кто внутри бронетранспортера, летят вместе с тобой вверх, но ты падаешь на землю, а их так и уносит, словно они связка воздушных шаров, которую потерял раззява-продавец, и нипочем их уже не поймать. – Картье достал сигарету. – Да, я там был, но ненавижу говорить об этом.
– Понимаю, – очень смущенно сказал Сидоров, который в армии никогда не служил, если не считать военных сборов в институте, а любил приврать «по пьяни», пересказывая слышанные им от других истории.
– Я, пожалуй, пойду, – затянувшись и сразу еще сильнее опьянев, сказал Картье. – Мне что-то нездоровится. Когда же первый транш?
– Завтра, – честно ответил Сидоров, у которого и в мыслях не было «нагревать» Виктора. – Как я и говорил, сумму разделим на три части и начнем платить с завтрашнего дня. Ко вторнику все полностью выплатим.
– Хорошо, – равнодушно ответил Картье, вяло пожал руку Сидорову и уныло побрел себе восвояси, а Сидоров смотрел ему вслед и думал о чем-то своем, и ковырял в носу, и выдрал из ноздри жесткий, остро торчащий волосок.
