Людмила Петрушевская - Два царства (сборник)
Вера осталась жива, Стеша отдала ей патефон, а про репродуктор сказала, что он сломался. Он и сломался действительно в тот самый момент, когда пожарники поднесли его к неподвижно стоящей Вере и стул выпал из ее рук.
Месть
Одна женщина ненавидела свою соседку, одинокую мать с ребенком. По мере того как ребенок вырастал и начинал все больше ползать, та женщина стала словно бы невзначай оставлять на полу то бидончик с кипятком, то банку с раствором каустической соды, а то роняла коробку с иголками прямо в коридоре. Бедная мать ни о чем не догадывалась, потому что девочка еще очень плохо ходила, а ползать по коридору мать ее не выпускала, так как была зима. Но должно было настать то время, когда ребенок мог выйти из комнаты на простор коридора. Мать делала соседке замечания, что это на самом ходу стоит банка или: «Раечка, вы снова упустили иголки», — на что соседка спохватывалась и жаловалась на свою страшную память. Когда-то они были подружками, еще бы, две одинокие женщины в двухкомнатной квартире, у них было много общего и даже гости бывали общие, в дни рождения они ходили друг к другу с подарками. Кроме того, они все друг другу рассказывали, но тогда, когда Зина стала ходить с уже большим животом, Рая ее возненавидела до потери сознания. Она просто заболела от ненависти, начала являться домой поздно, не могла спать по ночам, ей все время чудился мужской голос за стеной у Зины, ей казалось, что она слышит слова и стуки, в то время как Зина жила совершенно одна. Зина же, наоборот, еще больше привязалась к Рае и даже ей однажды сказала, что это большое счастье, что у нее такая соседка, как старшая сестра, которая никогда не бросит в тяжелую минуту. Рая действительно помогала Зине шить детское приданое и отвезла ее, когда пришло время, в родильный дом, только приехать за ней и новорожденным ребенком не смогла, так что Зина лишний день просидела в роддоме без приданого и наконец унесла оттуда ребенка в казенном драном одеяльце с обещанием вернуть. Рая отговорилась болезнью и так и отговаривалась все время болезнью и ни в магазин ни разу не сходила для Зины, ни купать ей не помогала, а только сидела с какими-то примочками на плечах. И на ребенка она даже и не смотрела, хотя Зина все время приносила его на руках то в ванную, то в кухню, то гулять, да и дверь в ее комнату была всегда открыта — заходи и смотри.
Зина заблаговременно перешла на надомную работу, освоила вязальную машину, поскольку родни у нее не было, а про хорошую соседку это было только красное словцо, на самом деле она не могла ни на кого положиться, сама взялась, самой и нужно было нести груз. Когда дочка была маленькая, Зина отвозила работу и ездила за получкой одна, оставляя ребенка спящим, а когда девочка стала спать мало и выросла, начались хлопоты. Зине приходилось брать ее с собой. А Рая упрямо возилась со своими плечевыми суставами, даже сидела из-за них на больничном, но просить ее посидеть с ребенком Зина не решалась. А Рая начала подготовку к убийству ребенка, и все чаще Зина, ведя топающую девочку за обе руки по коридору, видела в кухне на полу стакан как бы с водой, или видела на табуретке горячий чайник с висящей набок ручкой, но подозрений у Зины никаких не было. По крайней мере она все так же весело щебетала со своей девочкой, говоря ей: «Скажи мама». Но, уходя в магазин или на работу, Зина стала запирать ребенка, и это не прошло даром. Рая страшно разозлилась. Зина как-то ушла, девочка за дверью проснулась, видимо, выпала из кроватки и приползла плакать под дверь. Рая знала, что девочка ходит плохо, что она выпала из кроватки и, наверное, сильно расшиблась, поскольку страшно кричит, и что она лежит при этом под самой дверью. Рая не могла больше слышать эти крики, надела резиновые перчатки, взяла из ванной хранившуюся там пачку каустической соды, развела ее в ведре и стала мыть полы в коридоре, причем плеснула раствор под дверь, где лежала девочка. Крик перешел в вопль. Рая вытерла полы в коридоре, все вымыла — ведро, щетку и перчатки, — оделась и ушла в поликлинику.
После врача она сходила в кино, походила по магазинам и вернулась домой вечером. В комнате Зины было темно и тихо. Рая посмотрела телевизор и легла спать, но не могла уснуть. Зины не было всю ночь и весь последующий день. Рая взяла топор, вскрыла дверь и увидела, что в комнате пыльно, что на полу у кроватки застывшее пятно крови и широкий след к дверям. От потека каустической соды не осталось никакого следа. Рая вымыла соседке пол, прибралась у нее и стала жить в лихорадочном ожидании. Наконец через неделю пришла Зина, сказала, что девочку схоронила, что устроилась на работу по суткам, и больше ничего она говорить не стала. Ввалившиеся глаза и желтая, обвисшая кожа говорили сами за себя. Рая не стала утешать Зину, жизнь в квартире теперь замерла, Рая одиноко смотрела телевизор, а Зина то работала сутками, то отсыпалась. Она словно сошла с ума, везде развесила фотографии дочери. Боли у Раи усилились, она не могла поднимать руки и ходить, не помогали даже уколы в суставы. Врачи определили отложение солей. Дело дошло до того, что Рая не в состоянии была сварить себе обед и даже поставить чайник на огонь. Когда Зина бывала дома, она кормила Раю с рук, но Зина все реже приходила домой, отговариваясь тем, что ей тяжело. От боли в плечах Рая перестала спать. Узнав, что Зина работает санитаркой где-то чуть ли не в больнице, Рая попросила у нее достать сильное болеутоляющее типа морфия. Зина сказала, что не может: «Я на такие дела не хожу».
— Тогда надо принять побольше этих. Отсчитай мне тридцать штук.
— Нет, не буду, — сказала Зина, — от моих рук ты не умрешь.
— Но мои руки не поднимаются, — возразила Рая.
— Так дешево ты не отделаешься, — сказала Зина.
Тогда больная нечеловеческим усилием дотянулась до флакончика ртом, зубами вынула пробку и высыпала все таблетки в рот. Зина сидела у постели. Рая умирала очень долго. Когда наступило утро, Зина сказала:
— А теперь слушай. Я тебя обманула. Леночка моя жива, хорошо бегает. Она живет в Доме ребенка, а я там санитаркой. А под дверь ты плеснула не каустиком, а обыкновенной питьевой содой, я подменила каустик. А кровь на полу — это Леночка ушибла нос, когда выпала из кроватки. Так что ты не виновата, ты ни в чем не виновата, никто бы этого не доказал. Но и я не виновата. Мы в расчете.
И тут она увидела, что на мертвом лице медленно проступает улыбка счастья.
Черный пудель
Один человек жил со своей женой в маленькой квартире, и у них был черный пудель, за которым они оба ухаживали по всем правилам, стригли его, купали, и кто первым приходил с работы, тот сразу шел выгуливать собаку.
Однако этот муж стал замечать, что жена все норовит пораньше прийти с работы и на подольше пойти гулять с собакой. Прогулки эти принимали затяжной характер, и муж начал беспокоиться, не произошло ли чего с женой, не гуляет ли она с кем-нибудь еще, а не только с собакой.
Однажды он решил положить этому конец и сам пришел с работы пораньше, взял собаку и отправился ее выгуливать. Они шли по маршруту, хорошо знакомому собаке, вдоль дома, во двор, к скверу, по скверу и затем к телефонам-автоматам, которые стояли в ряд на другом конце сквера.
Черный пудель подошел к одному из телефонов-автоматов и замер у двери, оглядываясь на хозяина и как бы приглашая его позвонить.
«Значит, она с кем-то разговаривает по автомату, — решил хозяин, — мало ей телефона в доме, еще бы, ведь я вечерами сижу рядом, и при мне не поговоришь. А с кем бы ей хотелось так говорить в мое отсутствие? Не с подругами же».
И на следующий вечер он пораньше пришел с работы, стал приводить все на кухне в порядок и наконец наточил ножи, о чем жена его просила давно. Затем, прихватив один из остро заточенных ножиков, он в преддверии прихода жены отправился вон и пошел на скверик, где принялся разгуливать по дальней аллейке, причем поглядывал на телефоны-автоматы.
И вдруг он увидел, что у двери автомата, привязанный к дверной ручке, уже сидит черный пудель, а в автомате стоит и разговаривает по телефону как ни в чем не бывало его собственная жена, причем спиной к скверу.
«Почему здесь? — раздумывал муж, приближаясь к автомату. — Ведь меня нет дома, почему же она не говорит там по телефону? Потому что ждет меня с минуты на минуту, привыкла, что я все время сижу при ней дома. А с тем ей надо поговорить подольше, и чтобы никто не мешал».
Так он размышлял, приближаясь к автомату, а затем зашел в соседнюю кабинку и, для вида набравши номер, стал слушать, что говорила его жена. Она говорила как раз о своей любви, о том, что тоскует, о том, что ждет не дождется и тому подобное.
Все это как громом прозвучало в ушах у бедного человека, в один момент была разрушена вся его жизнь, и разрушена той, которая не вызывала никаких подозрений никогда и ни у кого, и единственно в чем отклонилась от нормы — это в своих продолжительных, безудержных прогулках с собакой, что и было показателем какой-то трещины в их жизни и тем следом, который навел мужа на открытие.
