Амритрай - Современная индийская новелла
— Куда, куда, — раздраженно передразнила Радхика, — откуда не возвращаются, вот куда. Вечно у тебя шуточки на языке, тебе бы только подразнить да разозлить меня! Отвечай, ты сделаешь то, что я скажу? Если не сделаешь, — в голосе Радхики зазвучали угрожающие нотки, — я в твоем доме ни к пище, ни к воде не прикоснусь, так и знай.
Радхика сердито пробормотала что-то еще и захлюпала носом.
— О судьба моя несчастная! — горестно причитала она, прижав к глазам край сари. — Распроклятая служанка последняя, и та не стесняется без конца возражать мне. Почему я должна выслушивать от всякого сброда, что ему в голову придет? Сил моих больше нет! Не жизнь, а сплошная мука!
Долго еще сетовала Радхика на свою горькую долю, пока муж не спросил с состраданием:
— Да расскажи ты толком, что, собственно, произошло, какая стряслась беда? Разберемся как-нибудь, может, горю сумеем помочь.
— Сегодня же дай расчет этой мерзавке. И чтоб духу ее здесь больше не было! Пусть устраивается где хочет и как хочет. Я-то и голубила ее, и сладких кусков не жалела, а она, подлая, вон как…
— Да кто же эта подлая? — перебил жену Годжанон.
— Как будто не знаешь! Она, она, твоя Менки, кто ж еще! Слишком длинный язык у нее стал. На каждом шагу перечит мне. Она, видите ли, больше не желает оставаться в нашем доме. У-у, тварь неблагодарная! Словом, выдай, что ей причитается, и прогони на все четыре стороны, сейчас же прогони. Ну что же ты стоишь как вкопанный? Иди, иди, рассчитай ее.
— В таком случае, — заметил с улыбкой Годжанон бабу, не спеша расстегивая чапкан[64], — можно ожидать сокращения расходов на бетель. Да тихо ты, тихо, имей терпение. Ишь как распалилась! Полей-ка себе холодной воды на голову, слишком уж ты разгорячилась.
От насмешливых слов мужа Радхикадеби пришла в ярость.
— Перестань чепуху молоть! — гремела она. — Твои дурацкие остроты под стать базарному торговцу. Если ты действительно благородных кровей, ты должен сейчас же прогнать эту гадину, не то я к пище не прикоснусь в твоем доме и яд приму.
Радхикадеби едва не плача ушла в комнату и бросилась ничком на постель.
Годжанон был озадачен. Вот напасть-то! До чего же все-таки своенравна эта женщина. Ни за что бы не женился на ней, если б родители не настояли. Ему все время приходилось потакать ее капризам и прихотям, что, впрочем, не очень-то умиротворяло Радхику. «Кшане руштах, кшане туштах, рушта тушта кшане кшане»[65]. Вспомнив это древнее изречение, Годжанон почел за лучшее не продолжать разговор с женой и позвал Менки, чтобы у нее узнать о случившемся. Та явилась мрачная, как грозовая туча в сезон дождей.
— Что случилось, Менки? — спросил Годжанон. — Почему ты безобразничаешь?
В былые дни Менки при хозяине не смела рта раскрыть, но сейчас она без тени робости ответила ему:
— Вот и наймите служанку, которая не будет безобразничать, а меня увольте, господин. Я больше не хочу оставаться здесь.
— Скажите на милость, — усмехнулся Годжанон, — и эта туда же! Какова хозяйка, такова и служанка. Ни ту, ни другую ни о чем спросить не смей. Так что же все-таки вы там не поделили?
— Все поделили. Я ясно сказала: я здесь не останусь.
Нашла коса на камень! Годжанон бабу начинал сердиться. Он помолчал немного и спросил:
— Так ты в самом деле надумала уходить?
— В самом деле.
— Ну что ж, будь по-твоему. Если ты так решила, никто силой тебя удерживать не собирается. Я спросил тебя потому, что ты долго служила у нас.
— Не вечно же оставаться в одном месте. Служила, пока служилось, а теперь оказалась неугодна хозяевам, так не лучше ли уйти?
Годжанон не стал ее уговаривать. В тот же день Менки получила полный расчет и оставила дом, к которому так привыкла за долгие годы службы.
Вечером Радхикадеби позвала мать Бойкунтхии и поинтересовалась:
— Ты не знаешь, эта Менки поела что-нибудь напоследок или так и ушла голодная?
— А кто же ее накормит, матушка хозяйка? О такой, как она, никто заботиться не станет. Подумать только, благодетелей своих охаяла! Ведь она у вас как сыр в масле каталась и над всеми возвышена была. Вот и верь после этого людям.
— Ну да бог с ней, ушла так ушла. Я это просто к тому, что негоже отпускать кого-либо голодным в день Лакшми. Кстати, тебе не известно, куда она могла отправиться?
— Откуда же мне знать, матушка хозяйка? — ответила мать Бойкунтхии, поджав губы. — Я только одно знаю: где б она ни была, добром это не кончится. Так всегда бывает с тем, кто совесть теряет. Каждый должен знать свое место. Хозяева кормят нас, поят, одевают, мы и живы-то их заботами. А если случится, что господа и побранят кого, то тоже ничего страшного, нас от этого не убудет. Разве я не права? А она-то как дерзко с самим бабу разговаривала, даром что женщина. Удивительное дело! — Мать Бойкунтхии пододвинулась вплотную к Радхике и зашептала ей на ухо: — А слышь, матушка хозяйка, колечко-то она подобрала, ее-то разве…
— Перестань! — оборвала служанку Радхика. — И не смей никогда мне говорить про нее такое. Какая бы ни была Менки, она не воровка, я ее знаю.
— Вот и я про то же, матушка хозяйка, — моментально перестроилась мать Бойкунтхии. — Ты даже не знаешь, какой ты есть человек. Каждое твое словечко — правда истинная. Она была честная женщина, никогда не зарилась на чужое. Э-э, да что там толковать об этом. На бедняжку просто, видать, затмение нашло. Это ж надо случиться такому несчастью, а? Удивительное дело!
Ночью Радхикадеби потихоньку всплакнула в подушку. Одному богу известно, как нехорошо было у нее на душе. Иному, наверное, не бывает так тяжело даже тогда, когда у него умирает родная сестра.
4Прошло два месяца. Радхикадеби за это время совершенно отвыкла от бетеля. Она не прикасалась к нему и даже не вспоминала о нем. Никто больше не спешил к ней со шкатулкой, никто не ходил по пятам с урной. Зубы, губы, рот Радхики перестали быть темно-красными от постоянного жевания бетеля и обрели свой первозданный цвет. Отказ хозяйки от старой привычки вызвал бесконечные пересуды. Чего только ни говорилось по этому поводу, какие только ни делались намеки, но Радхикадеби все пропускала мимо ушей. Прислуга за ее спиной обсуждала внезапную перемену, не скупясь на колкие шуточки. Мать Бойкунтхии не раз уговаривала Радхику, протягивая ей сверточек бетеля:
— Пожуй, пожуй, матушка хозяйка! Можешь ногами меня пинать, коли не понравится.
— Нет, нет, — неизменно отвечала Радхика, — жевать бетель — скверная привычка.
Странное поведение госпожи не давало матери Бойкунтхии покоя. Она раз пять ходила к слуге Бономалии и шептала ему:
— Удивительное дело! Можно подумать, что на этой Менки, как говорится, свет белый клином сошелся. Слышь, Бономалия, как ушла любимица, так хозяйка бетель в рот не берет. Менки его на меду замешивала, что ли? У нее бетель, видишь, сладкий, а у других горше полыни, что ли? Уж я подступалась и так и этак, мол, матушка хозяйка, ты же без бетеля жить не могла. Хорошо ли совсем-то отвращаться от него — ведь во рту пресно будет. Пожуй, говорю, хоть сверточек, отведи душу. По всем правилам готовлено, со специями и прочими снадобьями. Попробуешь, вразумляю, сразу во рту вкуснее станет. Куда там! Как говорится, хоть кол на голове теши, все понапрасну. Удивительное дело! Бывают же на свете такие бестолочи.
— А тебе-то не все равно, — отвечал Бономалия, — жует хозяйка бетель или не жует, ты-то из чего убиваешься? Потеха да и только! Душечка по миру шатается, а хрюшечка тоскою мается. Но если тебе уж совсем невмоготу видеть хозяйкины страдания, то найди эту самую Менки и приведи ее обратно.
— Ох, прямо ума не приложу, как мне быть. Эта нахалка ушла отсюда — ровно со света сгинула. А на хозяйку взглянешь — сердце кровью обливается. Вот ты сам скажи, Бономалия, женщина она или не женщина? А что надо женщине, как не бетель жевать? Что еще отобьет запах во рту? Ты, должно, знаешь Кумодини из соседней деревни, дочку тамошнего хозяина Донеи? Так та вот тоже — о бетеле и слышать не желает. А видал, какие у нее от этого зубы? Как кость белы!
Сам Годжанон бабу не раз говорил жене:
— Ты в самом деле разлюбила бетель? Странно, очень странно!
— Ничего странного тут нет, — отвечала Радхикадеби. — Ты-то вот бросил курить.
— Сравнила тоже! Курить мне доктор запретил. Отвыкай, говорит, от табака, если не хочешь печенку испортить. Я курить бросил по настоянию врача, а не из тоски по Менки.
— Какой вздор! — возражала Радхика. — Не родился еще тот человек, ради которого я стала бы ломать свои привычки. Просто надоело. Кстати, не ты ли жужжал без конца, что от бетеля у меня зубы стали черные, как оселок? В общем, Менки тут ни при чем. Все ей приписывать — значит меня чернить и порочить. Если ты не прекратишь таких разговоров, ты пожалеешь об этом!
