Энн Пэтчетт - На пороге чудес
Они остановились и прислушались.
Свист повторился.
Марина повернула голову и обнаружила слева от себя столб, который она сначала приняла за ствол дерева. Приглядевшись, она увидела четыре столба, точнее сваи, а в пяти футах над головой — настил с крышей из пальмовых листьев. Четверо лакаши перегнулись через край настила и смотрели на них.
Доктор Нкомо поднял голову, помахал им, и все четверо помахали в ответ.
— Это приглашение, — сказал он Марине. — Мы поднимемся к ним, да?
Марина едва расслышала его слова из-за воды, налившейся в уши.
Она первая залезла наверх.
В просторной комнате — доме лакаши — было удивительно сухо, если принять во внимание отсутствие боковых стен. Правда, крыша была на несколько футов шире, чем настил, и свисала со всех сторон.
Марина и доктор Нкомо невольно поглядели наверх, восхищаясь таким барьером между ливнем и ними.
На полу сидела женщина и каким-то сложным способом сплетала между собой три очень длинных пальмовых листа — делала «сменную черепицу» для их крыши. Она так погрузилась в работу, что, казалось, не замечала появления гостей.
Но Марина была уверена, что за минуту до этого она тоже глядела на них с настила.
Шум воды, барабанящей по пальмовым листьям, был бесконечно приятнее, чем шум воды, бьющей по твоей голове, и Марина была благодарна той женщине за ее работу. Двое мужчин, тридцати или пятидесяти лет, подошли к доктору Нкомо и похлопали его по груди и спине. Хлопки были более сдержанными и почтительными, чем вчерашние, когда здоровались с Истером.
Потом, неумолчно болтая между собой, они подержались за пряди намокших Марининых волос, бросили быстрый взгляд на ее уши и оставили ее в покое. Толстая женщина лет шестидесяти-семидесяти рубила кучку белых корней — прямо на полу и таким же ножом, каким недавно долбили лодку мужчины. Поскольку мужчин было двое, на полу лежал и второй такой нож. Прыщавая девочка-подросток с обкусанными ногтями бесцельно шарила глазами по комнате, словно искала телефон. Мимо Марины пробежала девчушка двух-трех лет, одетая в уменьшенную версию платья-рубашки из грубой ткани, которые носили все женщины лакаши. Голый годовалый малыш быстро полз по полу.
Марина прикинула его скорость и оставшееся расстояние до края, тут же метнулась к нему через комнату и схватила мальчугана за ножки, когда его левая рука уже повисла в воздухе.
— А-а-а! — засмеялись лакаши.
Марина посмотрела через край, где вода Ниагарским водопадом лилась с крыши на лианы и в земляную яму. Она взяла малыша поперек живота и отнесла на середину комнаты. Малыш тоже улыбался.
В чем же курьез?
В том, что она искренне думала, что ребенок упадет с настила, как недавно думала, что Истер никогда не вынырнет на поверхность реки? Неужели лакаши обеспечивали себе таким образом разумное потомство, позволяя неосторожным детям падать и разбиваться?
Она взяла ребенка под мышки и посмотрела на его лицо.
Он был более тщедушным, чем средний ребенок в США, но очень здоровым; он брыкался ножками и смеялся от удовольствия. Трехлетняя девчушка перестала на минуту бегать, схватила бесхозный нож и стала бить им в пол возле пожилой женщины. Тем временем младенец пустил на Марину обильную струю, намочив ее и без того промокшую рубашку.
Мужчины захохотали еще громче, а женщины более сдержанно. Они качали головой, дивясь на глупых иностранцев, которые даже не знают, как правильно держать младенца. Нож девчушки застрял в доске пола; запыхтев, она с трудом вытащила его и воткнула снова в шести дюймах от спины пожилой женщины.
— Вы можете забрать у ребенка нож? — спросила Марина у доктора Нкомо.
Доктор Свенсон, несомненно, стала бы настаивать на уважении к природному порядку вещей, при котором дети падали с настилов и калечились, а трехлетние дети опасно играли с ножом, ведь этот порядок когда-нибудь поможет им прокормить себя. Эти дети и до приезда Марины обходились без серьезных травм. Они будут благополучно жить и после отъезда доктора Свенсон и ее экспедиции.
Но доктор Нкомо все-таки с готовностью забрал нож из неумелых рук девчушки и отдал его кому-то из мужчин. Девчушка уткнулась носом в пол и зарыдала. Женщина, плетущая «черепицу» для крыши, встала и что-то сказала доктору Нкомо, показав на Марину и на него. Девочка-подросток подошла и забрала малыша.
— Я сделала что-то не так? — спросила Марина.
— Она что-то сказала про вашу одежду, — ответил он. — «Одежда» — единственное слово, которое я знаю. Впрочем, я не очень уверен.
Пожилая женщина тяжело поднялась с пола и стала расстегивать на Марине рубашку. Марина покачала головой и схватила ее за пальцы, но женщина просто дождалась, когда Марина уберет руки, и продолжала свое занятие. Ее прикосновения были терпеливыми и настойчивыми.
Марину не беспокоило, что ее грязная, промокшая рубашка пропиталась еще и детской мочой, но объяснить это никак не могла. Она отошла назад, женщина последовала за ней. Она была немного ниже Марины, как все лакаши, и Марине осталось лишь смотреть на пробор в ее седых волосах и на длинную косу.
Живот женщины прижался к бедрам Марины, большой и твердый.
Внезапно Марина обратила внимание, что у старухи тонкие руки и худое лицо. Торчал только живот.
Тем временем Марина все отступала и отступала, и вот уже ей грозила опасность свалиться с помоста. Она остановилась, раздумывая, как ей выпутаться из этой ситуации, а женщина продолжала возиться с пуговицами, толкая ее животом. И тут Марина почувствовала, как в животе брыкается ребенок.
— Господи, — пробормотала она.
— По-моему, она хочет выстирать вашу рубашку, — сказал доктор Нкомо, изрядно смущенный. — Когда они что-то задумают, их уже невозможно остановить.
— Она беременная. Я почувствовала, как ребенок бьет ножками, — сообщила Марина. Ребенок брыкнул еще раз, словно радуясь такому признанию.
Женщина подняла лицо к Марине и покачала головой, словно говорила: «Дети, что с ними поделаешь?»
На ее лбу лежали глубокие морщины, шея обвисла. На переносице возле глаза темнела плоская родинка неправильной формы, возможно, меланома.
Расстегнув пуговицы, женщина помогла Марине снять рубашку.
Что сказал бы по этому поводу Андерс?
«Их яйцеклетки не стареют, понимаешь?»
Сколько детей родила эта женщина, сколько их в этом доме на сваях? Девчушка, у которой отобрали нож? Женщина, плетущая крышу? Мужчины, дожидающиеся, когда можно будет снова долбить лодку?
Подошла другая женщина и маленькой, не очень чистой тряпкой обтерла руки и спину Марины, обтерла ее живот и шею.
Дотронулась до лифчика и что-то сказала старушке.
Та буквально уткнулась носом в ложбинку между грудями и внимательно рассматривала кружевную отделку белых чашечек.
Доктор Нкомо взял на руки девчушку, деликатно повернувшись спиной к Марине, а мужчины-лакаши скрестили на груди руки и с интересом следили за происходящим.
Марину не волновало ни то, ни другое.
Ее ударил ножкой ребенок, матери которого было не меньше шестидесяти, а то и все семьдесят.
Девочка-подросток встала перед Мариной и подняла кверху руки.
Марина не сразу сообразила, что это не игра, а инструкция, и тоже подняла руки. Девочка явно намеревалась надеть на Марину платье-рубашку, но это у нее не получалось из-за их разницы в росте, и Марина натянула его сама.
В это время одна из женщин стащила с нее брюки и стала обтирать ее ноги. Марина покорно перешагнула через брюки, и их унесли.
Теперь Марина была одета, как все женщины-лакаши, в просторное платье-рубашку, достаточно широкое, чтобы в нем можно было проходить всю беременность. У лакаши платья были рассчитаны на материнство.
Без «молний» и пуговиц Марина выглядела как остальные женщины — кандидатом в сельский дом для умалишенных.
Марине платье оказалось значительно коротко; женщины показывали пальцем на ее колени и смеялись, как будто в этом было что-то скандальное.
Потом они сели на пол.
Марина села с ними и опять положила руку на живот женщины, дожидаясь, когда снова зашевелится ребенок.
Тем временем та, что плела крышу, зачесала волосы Марины назад и заплела их туже, чем когда-то заплетала их Маринина мать. Девочка-подросток откусила зубами перо пальмового листа и перевязала кончик косы.
Под рукой Марины плавал плод.
Судя по всему, срок беременности составлял около шести месяцев.
Марина сообразила, что не дотрагивалась ни до одной беременной с тех пор, как переменила профиль обучения.
Неужели такое возможно?! В конце концов, все те бесчисленные животы, которые она трогала во время интернатуры, — как она могла их забыть?
— Вы ведь знали о лакаши и о том, почему здесь работает доктор Свенсон. Андерс вам писал? — спросил доктор Нкомо.
