Натан Дубовицкий - Ультранормальность. Гештальт-роман

Его поддержали приветственными возгласами как его друзья-анархисты, так и либералы, националисты, зеленые, панки, хиппи – представители всех возможных политических направлений, находившиеся на импровизированном Гайд-парке.

– Их задача в том, чтобы мы перестали существовать как государство.

– Ура!!!

Стрельцов некоторое время собирался чтобы произнести нечто ценное и важное, что он обдумывал несколько последних дней, но понял, что и тут аудитория далека от понимания истинной природы этого опасного и сложного процесса.

– Да пошли вы все нахер! – Федор кинул микрофон модератору.

Под бурные аплодисменты и крики «ура!» и «долой Дракона!» он покинул сцену и направился к своей палатке, стараясь не привлекать внимание. Свое новое место жительства он нашел быстро: возле палатки торчало «дерево» – обрубок деревянного столба, к которому крепились удлинители, запитанные от дизельного генератора. Оппозиционеры с обилием электронных устройств толпились вокруг него и заряжали свои телефоны, планшетные компьютеры, ай-секи и электронные книги.

Когда он откинул входную занавеску, сделанную из двойной синтетической ткани и сетки от комаров, ныне совершенно непригодной, он обнаружил, что его поселили с девушкой. Такой же студенткой, высокой, темненькой и достаточно привлекательной, насколько он смог разглядеть ее в темноте и под спальным мешком. Она нисколько не походила на Елену, но в данный момент это оказалось совершенно не важно. Елену надо было забыть, выкинуть из головы, стереть как файлы на жестком диске, потому что то, что мы не можем выбросить из своей жизни – это знаки, которые имеют над нами власть. И хотя Федор никогда не считал себя полностью свободным человеком, ее власть над собой он стерпеть никак не мог и не хотел. Тогда секзорцизм?

– Привет, я Федя.

– Алена. – произнесла она тихим и мелодичным голосом. – Ты из «Наблюдателя»?

Стрельцов пожал плечами так, словно хотел сказать и «да» и «нет» одновременно, но девушка правильно его поняла.

– А ты откуда?

– Друг привел. Сказал, что надо требовать честные выборы, чтобы жизнь улучшилась.

– И где он? Друг.

– Как видишь, я не хочу, чтобы он тут был.

– А он?

– А он хочет.

Федор залез внутрь, скинул куртку, распаковал свой спальник и постелил его криво и неумело, насколько мог сделать это впотьмах и давно не ходив ни в какие походы.

– Он ведь нам не помешает? – Федор улыбнулся.

– Надеюсь, что помешает. тогда от него окончательно избавлюсь!

К вечеру поднялся ветер.

На утро палаточный лагерь замело наполовину снегом, но протест не закончился. Все только начиналось.

Глава Л. Конфлюктуация

Автомобиль ехал медленно из-за того, что вся Тверская-Ямская была завалена мусором, криво припаркованными автомобилями, часть из которых сожгли протестующие, а в самом центре проезжей части особо озабоченные борцы с режимом разобрали дорожное покрытие, чтобы кидаться кусками асфальта в ОМОН.

К обеду, когда «Мерседес» застрял в пробке возле Тверского бульвара, оказалось, что полиция начала разгон несанкционированного митинга, начавшегося на отрезке между Большой Бронной и бульваром. Несмотря на то, что на улице стоял мороз, они подкатили водометы, но использовать их не решались. Зато «космонавты», бойцы ОМОНа в полимерных щитках и черной форме, прорежали людскую массу, разбивая ее на островки и группки. Тех, кто проповедовал мирный протест, они выдавливали поликарбонатными щитами на обочину, а особо буйных награждали ударами резиновой палкой по голове. В тот день буйных водилось много.

Последние дни протесты вспыхивали то тут, то там. Стихийные митинги разгоняли, но они возникали снова – в другом месте, но с теми же участниками. Чем ближе становился день президентских выборов, тем ожесточеннее выступали протестующие, нетерпимее становились их речи, а количество недовольных, принявших участие в протесте, буквально за две недели возросло с нескольких тысяч до четверти миллиона.

Ожесточилась и борьба кандидатов за высший пост в стране. В ход шли и компромат, и запугивания, а на Могилевского даже совершили покушение, которое кое-кто называл инсценированным. Никиту Воротилова даже не зарегистрировали. И в тот день, когда ему отказали в регистрации, по стране прокатилась волна протестов: недовольные жгли автомобили, кидали в полицейских горящие фальшфейеры и куски мостовой, превратив всю прелесть развитой демократичности в неуправляемый хаотический фарс.

Чтобы автомобиль не перевернули вместе с толпой митингующих, водитель остановился в десяти метрах от границы митинга и частично загнал машину на пешеходную дорожку. Горчаков, сидевший на заднем сидении, опустил стекло и принялся безучастно наблюдать за кипением желто-золотой массы. Его не впечатляло происходившее, так как он знал и причину этих событий, и их печальное последствие.

Лишь когда толпа пришла в движение, Горчаков похлопал по плечу своего водителя. Необходимо было выбираться с площади, чтобы не оказаться посреди моря людей. А последние недели это море ни на секунду не становилось спокойным.

В этот момент из толпы вынырнул Стрельцов и припал к задней двери автомобиля, столкнувшись с меценатом-затворником нос к носу.

– Аркадий Борисович, вы меня узнали?

– Невероятно! – неожиданно воскликнул тот. – In propria persona! Безродный натурал! Я уже отчаялся снова вас увидеть. В нашей стране люди часто пропадают, а ненужные пропадают и того чаще!

Жестом Горчаков пригласил Федора сесть в машину, а сам переместился на дальнее сидение, освобождая место для Стрельцова. Тот скинул с себя желто-золотую куртку, открыл дверь и прыгнул внутрь.

В этот момент ОМОН усилил свой натиск, послышались первые крики, и первые люди повалились на выщербленный асфальт, закрывая голову руками, чтобы не оказаться раздавленными и затоптанными насмерть.

Водитель подал назад и, зацепив крылом другой автомобиль, вырулил на проезжую часть, и дал задний ход пока опасность толпы не миновала.

– Вы стали случайной, но критической частью драмы, которая разыгралась nolens volens благодаря вашему вмешательству в их план, – наконец произнес Горчаков, когда автомобиль миновал станцию метро «Чернорусская» и направился дальше в сторону третьего транспортного кольца. – Наши люди решили, что вы совсем сгинули.

– Я не понимаю.

– Я тоже не в курсе как это вышло. Или наша пресс-конференция возымела такой эффект, или вы что-то еще провернули, но группа проявилась, – с нескрываемым восхищением произнес Горчаков. – Выяснилось, что они работали по заказу телекоммуникационных и ресурсодобывающих корпораций. Находящихся под контролем, разумеется, негласным, Столетова. Вам известно кто это такой?

– Да, я его знаю.

– Так вот, что-то случилось, и группа отказалась выполнять заказ, и открыто поддержала противников Столетова. – Горчаков кивнул в сторону окна, где собирался второй митинг, помельче и несуразнее того, что разгоняли на Тверской площади. – То, что ты видишь за стеклом – это так, инфраструктура. Главное происходит не здесь. Элиты пришли в движение, начался передел собственности, рейдерские захваты, а сегодня распустили первый телеканал. Якобы банкротство. Ни у кого нет власти что-то контролировать.

– А Дракон?

– Дракон – это очень тяжелая гиря. Но это гиря изо льда. Она очень быстро тает, теряет свой вес. Весы, которые четверть века склонялись в его сторону, quod erat demonstrandum, возвращаются в первоначальное положение.

Федор повернулся к окну. Мимо неспешной чередой двигались автомобили и люди, которые прямо по проезжей части спешили к новому месту сбора. Все они находились на третьем кольце, и, казалось, они пребывали на нем целую вечность, не имея возможности разорвать кольцо, не имея возможности вырваться из того ускорителя частиц, что Швеция построила в Лунде в прошлом году. Вечно кружась по календарному кругу, они даже пропустили Новый год со всеми этими протестами и драконоборчеством. Словно и он сам, Федор Стрельцов, кружится по часовой стрелке, бегая от одного определения к другому, не имея никакой возможности выйти за пределы языка.

Прямо перед ними лежал упавший пару дней назад фонарный столб. Старые власти никогда бы этого не допустили, но сейчас, когда человек Дракона больше не мэр, а новый исполнитель обязанностей ничего не делает, осознавая великую силу приписки «врио» возле своей фамилии, в городе началась разруха. Прямое следствие экономического кризиса, хотя и не разраставшегося ни в 1998, ни в 2008 до таких масштабов.

«Мерседес» не без труда объехал препятствие и направился дальше по кольцу.

– А комиссия по языку? – уточнил Стрельцов.

– Вчера министр распустил. То, что они делали, откровенный саботаж. Aeterna historia. Набрали непонятно кого. Комиссия должна понимать главное: язык это первоструктура власти. Если нет языка, то власть принадлежит непонятно кому. Вот как сейчас – на улице.