Павел Астахов - Рейдер
«А может быть, он прав?» – думал Артем: уж то, что лучше дела идут как раз у самых «говнистых», было очевидно.
– Это у вас там, в городе, у всех унитазы, нашему брату – никакой работы. А и вы без говна не можете. Приедет, бывает, начальник московский и давай нас поучать, а от самого несет за версту. Так и написано на роже: «говнюк».
Артем захохотал.
– И все деньги у него говенные, – с чувством высказывал наболевшее водитель, – и вся родня его из-за этих говенных денег переругается, и сами в говно превратятся и других вокруг себя перемажут!
– Сильно сказано! – не мог не выразить восхищения Артем.
– Слова – что? – отмахнулся водитель. – Вся Великая Русь на том стоит.
* * *К половине восьмого утра Спирскому позвонил оставшийся в Тригорске за старшего его помощник Кравчук.
– Короче, Петр Петрович, поговорил я с этим ветераном, – отчитался он, – не будет он иск подавать.
– И во что мне это обошлось? – на всякий случай поинтересовался Спирский.
– Пустяки… сто штук «деревянных», – усмехнулся Кравчук. – Внучка на него надавила, дедок и сдался.
Спирский удовлетворенно рассмеялся. «Право первородства» по-прежнему было самым ходовым товаром, и цена ему была все та же, библейская, – миска чечевичной похлебки. Ну а с налоговой, с подачи Батракова решившей подать иск «Микроточмашу», обещал помочь Заказчик.
«Обидится», – понял Спирский.
Заказчик обеспечил в операции по захвату НИИ целую «группу поддержки» – вплоть до местных оперативников, но Петр Петрович слишком хорошо знал, в какие заоблачные выси взлетела цена «Микроточмаша» после звонка Марка Минаевича Фрида.
«Придется мне Заказчика кидать…»
И лишь одно обстоятельство по-прежнему повергало Петра Петровича в ужас – разбросанные, перепутанные, а главное, кем-то расчетливо выпотрошенные архивы спецчасти.
«И где они могут быть?»
Насколько он знал ситуацию на рынке, наудачу такой товар не сбыть, а значит, будет лежать его сокровище в какой-нибудь адвокатской берлоге – до тех пор, пока туда не придут расследующие обстоятельства гибели Павлова оперативники.
Московский гость
Ольга Александровна с утра была не в настроении. Подумав над сложившейся ситуацией и полистав последние номера «Коммерсанта», она убедилась, что ее использовали в грязной рейдерской игре, и от этого нервничала и злилась на всех, даже на Павлова. А в 8.45 раздался первый звонок. «И кто это – в такую рань?» – подумала Ольга Александровна и подняла трубку.
– Григорова у телефона.
– Ольга Александровна, здравствуйте! Доброе утро! – Голос председателя звучал неуверенно и подрагивал.
– Слушаю вас, Евгений Борисович, – Григорова говорила предельно сухо, так как уже догадывалась, о чем пойдет речь.
– Я хотел поинтересоваться, как там у вас дело Иванова? Все в порядке?
– А что ему будет?! Дело в процессе подготовки, никаких изменений нет. Назначено… – Григорова надела очки, пододвинула ежедневник, полистала и нашла нужный день: – На двадцать восьмое. Больше мне добавить нечего.
– Вот и славно, Ольга Александровна, – обрадовался председатель, – я больше ничего и не хотел знать. Сами понимаете, должность обязывает быть в курсе…
– Да, я все понимаю, Евгений Борисович, – еще более сухо обозначила свою позицию Григорова, – а теперь вы позволите мне заняться работой?
Председатель поперхнулся, и Ольга Александровна с полным правом водрузила трубку на место. У нее и впрямь было много работы: развод Васильчиковых, лишение родительских прав Кафтановой, восстановление на работе бригады с лесопилки и прочая, прочая, прочая… А Павлова, обещавшего быть со встречным иском к захватчикам прямо с утра, все не было.
«Ну, и где мой ночной гость?»
Григорова встала из-за рабочего стола и открыла дверь в приемную:
– Катя, посмотри, не приносили сегодня в канцелярию писем или пакетов или вообще каких-либо бумаг на мое имя?
Секретарь порылась на столе. Затем вышла из приемной:
– Схожу в канцелярию, посмотрю.
Ольга Александровна вздохнула и вернулась за стол. Перед ней высилась стопка папок с делами. Первым на сегодня было назначено рассмотрение иска Анны Васильчиковой, которая вот уже полгода пыталась развестись с мужем.
– Вот ведь беда, – покачала головой Григорова.
О похождениях Анны знал весь Усть-Пинск. Васильчикова, работавшая в администрации города руководителем отдела торговли и потребительского рынка, была настоящей местной достопримечательностью. В молодости Анна мечтала стать актрисой и даже ездила поступать в ГИТИС. Экзамены не сдала, но задержалась в столице на полгода – жила на съемной квартире у проходимца из приемной комиссии, который элементарно ее эксплуатировал – сексуально, естественно.
Мерзавец утверждал, что звездами становятся исключительно через любовные сцены, – взять хотя бы Мерилин Монро, Элизабет Тэйлор или Софию Лорен. И наивная Анна каждый вечер разыгрывала для покровителя одну и ту же сцену из романа своей французской тезки Анны и ее мужа Сержа Голон «Анжелика и король». Ничего, кроме этой книги, девушка просто не читала. А однажды преподаватель перестал появляться, а еще через пару недель явилась хозяйка квартиры, и Анне пришлось в спешном порядке завершать карьеру актрисы и возвращаться в Усть-Пинск.
Поскольку тяга к учебе у Анны имелась, а ее пышные соблазнительные формы неизменно привлекали наставников, ей без труда удалось поступить, а затем и закончить Среднеуральский политехнический университет. Это образование в сочетании с высокой оценкой ее несомненных природных достоинств и помогло ей с наступлением новых времен сделать карьеру в администрации города.
Пожалуй, только муж Анны, инженер лесокомбината, или, как его называли, «лесопилки», умудрялся не замечать изрядно разветвленные рога, растущие у него строго пропорционально карьерному росту супруги. Но теперь Анне самой надоело скрывать от тихого инженера свое истинное предназначение, и она решила развестись.
Безоговорочному разводу мешали только дети: девочка 10 лет, лицом сильно смахивающая на бывшего начальника горторгинспекции, да мальчик 6 лет, рыжий и конопатый, как заместитель начальника Усть-Пинского УВД. Рогоносец категорически не желал расставаться ни с женой, ни – тем более – с обожаемыми и абсолютно законными детьми.
Григорова, понимая, что вечно откладывать дело будет невозможно, пыталась примирить их и даже как-то совестила Анну, однако спустя полгода похожего на спектакль процесса с незадачливой актрисой в главной роли ей стало ясно: семьи не сохранить. Оставалась одна проблема – дети.
У Григоровой не было сомнений в том, с кем из родителей детям будет лучше, но здесь все зависело от решения отдела опеки.
– Ольга Александровна, – вошла в кабинет Катерина, – вернулся запрос из отдела опеки и попечительства по делу Васильчиковых. Они согласны, чтобы дети остались с отцом. А по вашему вопросу…
Отчаянно зазвонил телефон, и Григорова властным жестом остановила секретаршу:
– Подожди, Катенька.
Она подняла трубку, однако вместо ожидаемого голоса председателя суда услышала Шамиля Саффирова:
– Ольга Александровна! Павлов у вас не появлялся?!
– Сама жду, – с неудовольствием ответила Григорова. – Видно, загулял ваш московский гость…
– Исключено! – отрезал главный судебный пристав округа. – Я не только до него, я даже до Марселя дозвониться не могу! Все трое как в воду канули! Ни в кемпинге их не было, ни у вас…
В голосе Шамиля определенно слышались панические нотки.
– Ничем помочь не могу, – покачала головой Григорова. – В конце концов, появиться у меня в суде, прежде всего, в его интересах.
В трубке раздались гудки, и Ольга Александровна подняла глаза на секретаршу:
– Слушаю…
– И по вашему вопросу, – продолжила с того же места Катерина, – в канцелярии никаких бумаг на ваше имя не поступало.
«Ну, и где ты, дорогой товарищ Павлов?» – поджала губы Григорова. Ответа не было.
* * *Тригорский губернатор уже собрал всех у себя, когда позвонила Настя.
– Папа! Мне нужно срочно с тобой поговорить!
– Не сейчас… – недовольно оглядел подчиненных Некрасов.
– Но, папа! Это действительно важно!
Губернатор досадливо крякнул, встал из-за стола и направился к выходу из кабинета.
– У меня совещание, – наконец-то выбрался он в приемную, – а ты мало того, что исчезла на сутки…
– Мне уже не шестнадцать! – возмутилась Настя. – Я взрослая!
– А если взрослая, так решай свои проблемы сама! – рявкнул губернатор.
И тогда она разрыдалась:
– Человек… исчез! Совсем исчез!
– Кто? – не понял Некрасов. – Куда?
