Вера Колочкова - Исповедь свекрови, или Урок Парацельса
— Ну, не знаю… Я своего внука очень люблю, без всякой страховки и компоненты с модификацией.
— Так и прекрасно, и любите на здоровье! Вам-то, слава богу, позволяют внука любить! А это уже счастье, это ценить надо.
— А я и ценю…
— Вот и замечательно. Рад за вас.
— Спасибо. А вам… А вы… Вы, Валентин, держитесь как-то. Ой, даже не знаю, что сказать…
— Это вы сейчас пожалеть меня хотите, да? Нет, не надо… Вот чего действительно не хочу — выглядеть жалким в ваших глазах.
— Извините, я не хотела вас обидеть…
— Да я вовсе не обиделся!
— Правда?
— Уверяю вас! И не глядите на меня так испуганно, а то я заплачу!
— Извините… Это у меня фобия такая неизжитая — всегда боюсь кого-то обидеть. Оттого и общаться нормально не умею. И друзей у меня мало. Была одна семейная пара в друзьях, да и те разбежались. Так и живу…
— Значит, вы интроверт по природе?
— Да. Интроверт. Только я бы добавила — испуганный интроверт.
— А есть разница между простым интровертом и испуганным интровертом?
— Что вы, конечно есть! Огромная разница! Который испуганный, тот вообще бывает насквозь жизнью обделенный. Дружить толком не умеет, всего боится, за себя постоять тоже не умеет. Потому и жизнь с ним особо не церемонится.
— Хм… Как вы себя, однако… А я тоже по природе интроверт, только, смею надеяться, не испуганный. Я умею получать от жизни огромное удовольствие, хотя она тоже со мной не ласкова, далеко не ласкова. Я даже в одиночестве жить научился, и ничего… Получается, что я смелый интроверт, да?
— Наверное. Я очень рада за вас. Правда.
— Хм… Кстати, хорошая мысль, про смелого и перепуганного интроверта… Самый удачный вариант совмещения судеб…
— В каком смысле? То есть… чьих судеб?
— Да не суть важно, чьих. Главное, что все взаимосвязано получается. Испуганному интроверту нужна защита, и он ее получает. А смелый может рассчитывать, что его всегда поймут…
— То есть одиночество вдвоем? А по-моему, это грустно.
— Да? Вы и впрямь так считаете, Саша?
Валентин остановился, глянул на нее пристально, замолчал, ожидая ответа. А Саша вдруг испугалась. Не его пристального взгляда испугалась, а самой себя. И странного ощущения, только что ею пережитого… Того самого ощущения — мужской к себе заинтересованности. А в ней так плавать хорошо, и не бояться быть слабой, и не чувствовать свой возраст, и можно смешно рассуждать про испуганных и сильных интровертов…
Однако лихо они, с интровертами-то. Эка, куда забрели, уже и в совмещение судеб. Хорошо, что уже в ее двор зашли, до двери подъезда аккурат пять спасительных шагов осталось, а то хоть сквозь землю от неловкости проваливайся. И хорошо, что на улице почти стемнело.
— Вот, мы пришли… — неловко махнула рукой Саша в сторону подъезда. — Спасибо, что проводили, Валентин. Всего доброго…
Повернулась, быстро проскочила пять шагов. Наверняка он стоит, смотрит вслед, но не окликает же. Постойте, мол, не договорили мы про интровертов. Приложила ключ к кодовому замку подъездной двери, и она запищала угодливо, открываясь.
— Саша, погодите!
Окликнул все-таки. Саша постояла секунду, не оборачиваясь, вздохнула чуть кокетливо, чуть тоскливо. Потому что и самой пока непонятно, хорошо это или плохо, что окликнул…
— Саша, а можно я вас приглашу куда-нибудь? Может, мы сходим поужинать, завтра, например? Я знаю отличное местечко с грузинской кухней…
Обернулась. Пожала плечами, медленно покачала головой — не стоит, мол. Смешно же. Какие ужины, какая грузинская кухня. И вообще — зачем было спрашивать… Создавать такую неловкость…
Валентин стоял, смотрел на нее. Молчал. Спаниель Ванда сидела рядом с хозяином не шелохнувшись. Мужчина и собака, грустная пара. Вдруг Ванда тявкнула сердито в ее сторону, потом заскулила тихо — что ж ты, мол, собака такая человеческая, моего хозяина обидела! Он к тебе со всей душой, а ты…
И схлынула вдруг неловкость, и голос зазвенел молодым колокольчиком — даже сама от себя не ожидала:
— Да ну его, ваше местечко, Валентин! И грузинскую кухню я не люблю! Давайте я лучше завтра в Павловский сквер приду? После работы? Вы же говорили, там всегда с Вандой гуляете? Вот и мы с Мушкой туда же подтянемся! Вечером, часикам к семи! Нет, лучше к восьми! Хорошо?
— Да, Саша, спасибо. Спасибо, мы будем ждать…
— Тогда до завтра?
— До завтра, Саша…
* * *А утром в понедельник настроение у праздника-сентября поменялось, как у капризной женщины. Видать, любой процесс увядания не может обойтись без нервного сумасбродства, что у природы, что у женщин. Вот и дождь по стеклу барабанит злыми слезами, и красота желто-багряная летит, летит по ветру, оседает на мокром асфальте. Глаза б не смотрели на эту печальную неотвратимость судьбы.
Царевна Несмеяновна тоже с утра сердитая пришла. Потом ее к начальству вызвали, и они со Светланой мирно попили чаю, как раньше бывало, сидя за маленьким столиком в углу, за шкафом. А потом Несмеяновна вернулась, уселась за свой стол, переложила бумаги с места на место, проговорила задумчиво, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Из министерства разнарядка пришла на сокращение… Сейчас на совещании этот вопрос как раз обсуждали.
— И нашего отдела коснется, да? Как вы считаете, Марина Андриановна? — с испугом спросила Света.
— А вы как думали? Конечно, коснется! — фыркнула в ответ Несмеяновна, дернув плечиком, — скорее всего, нас с бухгалтерией объединят, отдела как такового не будет…
— А может, нас всех бухгалтерия под свое крылышко примет, а? — не унималась в своем оптимизме Света. — Как думаете, Марина Андриановна?
— Нет. Это исключено. Две штатные единицы сохранят, а третью вряд ли.
— Это вы мою единицу имеете в виду, Марина Андриановна?
Саша сама удивилась, как спокойно прозвучал ее голос. Даже, показалось, чуть насмешливо. Начальница подняла бровь, глянула на нее с веселым вызовом:
— Ну, вот видите, вы и сами все прекрасно понимаете, Александра Борисовна, избавили меня от необходимости что-то объяснять и доказывать.
— Да на здоровье, что ж.
— Нет, мне очень жаль, конечно… Но и вы тоже не обижайтесь! В стране грядет очередная волна кризиса, что прикажете делать!
Саша не удержалась, рассмеялась тихо. Очень уж амбициозно-забавной вышла у Несмеяновны последняя фраза, будто она была этой самой страной, которая переживает кризис. Видать, нельзя было в такой серьезный момент хихикать — обиделась Несмеяновна, проговорила злобно:
— Ну, я думаю, вы на пенсии голодной не останетесь, Александра Борисовна! У вас же есть замечательный сын, прокормит как-нибудь!
— Да, Марина Андриановна. Конечно, прокормит. О чем речь.
— Тогда чего спорим, не понимаю? Надо работать, а не спорить.
— А мы и не спорим… Мы работаем…
Саша вздохнула, глянула в хмурое дождевое окно. Вот он, день икс. Как говорится, чего сильно боишься, то с тобой и случается. Но ведь все равно — рано или поздно… Да, все так, но голова вдруг разболелась ужасно. И с каждой минутой боль нарастает, пульсирует от затылка к вискам. Называется — добро пожаловать в нервный стресс об руку с гипертоническим кризом. А может, с обеда домой отпроситься? Чего уж теперь-то…
Царевну Несмеяновну ее покушения на «отпроситься» совсем не обрадовали. Но делать нечего, снизошла. Не отрывая взгляда от монитора, пробурчала себе под нос:
— Ладно, идите…
А дождь на улице перестал. Даже хилое солнце из-за облаков выглянуло, с ужасом взирая на остатки былого праздника. На поредевшие ветки деревьев, на листья, шапкой облепившие лужи, на людей, прячущих лица в поднятых воротниках одежек. Зато воздух вкуснее стал — прибавилась к нему влажная озоновая нота. Ничего, жить можно. Глядишь, и разгуляется еще праздник, выдаст последние хмельные коленца. Хотя душа праздника совсем не чует… Обидно потому что. Нет, ведь ждала, что «новая волна кризиса» именно по ее фамилии в штатном расписании пройдется, но все равно обидно. Все не верилось как-то.
Саша зашла в пустую квартиру, села на кухне, не снимая плаща. Подперла щеку ладонью, поплакала немного. Так, самую малость. А много нельзя, иначе потом голову не собрать. Услышав, как в прихожей хлопнула дверь, суетливо отерла щеки тыльной стороной ладоней. Кто это? Наташка, наверное, так рано с занятий вернулась.
— Александра Борисовна? А вы чего тут?.. И не разделись… Вы плакали, что ли?
— Да так, немного… Не обращай внимания. Ерунда.
— Нет, правда, что случилось?
— Ничего особенного. Меня с работы скоро уволят. По сокращению штатов. Я же пенсионерка, кого ж еще сокращать…
— И вы, значит, поэтому сидите, рыдаете? Да бросьте… Подумаешь, горе!
— Нет, это не горе, конечно, я согласна. Это всего лишь переходный момент в иной статус. Но знаешь, как он тяжек, этот момент? Именно ощущениями? Это же целый букет ощущений, если хочешь знать… Тут и неприкаянность человеческая, и ненужность, и потерянность в пространстве и времени… А самое главное — страх. Страх выскочить из привычной жизненной колеи. Когда не знаешь, как жить, куда себя деть и что будет дальше…
