Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома

Пару секунд мы помолчали, а потом Тоби сказал:

— Знаешь, Джун, ты ничего мне не должна. Если не хочешь рассказывать, то не надо. — Мне было слышно, как он глотнул бренди.

Я открыла свою бутылку, макнула туда палец и облизала его.

— Нет. Я хочу рассказать. В следующий раз.

Конечно, я не могла видеть Тоби. Но буквально почувствовала, как он улыбнулся.

— Приезжай когда хочешь. В любое время. Ты ведь знаешь, да? Если тебе что-то понадобится…

Мне вдруг подумалось, что, если бы я тонула в открытом море, Финн был бы как крепкий, сверкающий на солнце деревянный корабль, чьи паруса всегда ловят ветер. А Тоби? Тоби, скорее всего, был большим ярко-желтым надувным плотом, который может перевернуться в любой момент. Но, может быть, он был бы рядом. Я уже начинала об этом задумываться.

Я кивнула и поднесла бутылку ко рту. Бренди обожгло горло, и на мгновение мне показалось, что у меня внутри вспыхнул пожар. Или произошло извержение вулкана.

Я прошептала:

— Я знаю.

Мы опять замолчали.

— Ну, ладно… Спокойной ночи, — сказала я.

— Приятных снов, Джун.

Я легла на спину, прямо на холодный линолеум на полу и прижала телефонную трубку к груди. В тишине раздавалось лишь тиканье желтых часов, висевших на стене над раковиной. Так прошло две-три минуты, а потом в темной кухне прозвучал голос, назвавший меня по имени:

— Джун.

Я поднесла трубку к уху.

— Да?

— Иди спать.

— Хорошо, — прошептала я. — И вы тоже.

И повесила трубку, оставив Тоби совсем одного в квартире Финна.

Я не знала, как скрепить обещание с мертвым. С живым — все понятно. Надо взять острые ножницы и сделать крошечный разрез на одежде. Это должна быть не старая ненужная тряпка, а что-нибудь новое и красивое. Что-то такое, что ты носишь часто и за что тебе может влететь, если мама узнает, что ты испортила эту вещь. Разрез может быть где угодно. На изнанке подола или под мышкой. И он может быть очень маленьким, едва заметным. Тут нужна определенная сноровка: научиться делать совсем-совсем маленькие разрезы. Таковы правила, которые мы с Гретой придумали, когда были маленькими. Когда нам еще было страшно скреплять обещания кровью.

Я поднялась с пола и вытащила из домашней «доски объявлений» булавку, на которой держалась открытка с видом Майами-Бич. Саму открытку я положила на стол. Потом проколола себе указательный палец и надавила. Капелька крови была похожа на крошечный драгоценный камушек. Я еще раз прочла письмо Финна и прижала палец к странице — прямо посередине листа.

Финн был прав. Тоби остался совсем один. Но теперь все решено. Он больше не будет один. Теперь у него есть я.

38

Март уходил, словно кроткий ягненок. Точно как в поговорке. Деревья пока оставались голыми, и в самых дальних углах больших автостоянок еще сохранились остатки снега, но было уже понятно, что зима миновала.

В городе уже начали появляться афиши «Юга Тихого океана». Их решили развесить заранее: если билеты раскупят, еще будет время добавить в программу несколько дополнительных номеров. Конкурс дизайна для этой афиши выиграла Бинз. Она изобразила начальные буквы слов — Ю, Т и О — в виде изогнутых пальм, а общий контур плаката был сделан в форме традиционной полинезийской хижины. Получилось очень симпатично. Бинз здорово постаралась. Я решила, что непременно скажу ей об этом, когда мы увидимся в следующий раз.

Весна уже чувствовалась во всем, и только родители не разделяли всеобщего воодушевления. У них начался самый сложный и суматошный этап подачи налоговых деклараций. Седая прядь в маминых волосах становилась все толще, папа в какие-то дни вообще забывал бриться, а мы с Гретой шутили, что нам грозит крайне тяжелое отравление мультиварочным рагу — очень опасное состояние, когда концентрация бульона в крови достигает таких масштабов, что кровь превращается в мясную подливу.

Сразу после уроков я пошла в банк.

Поталь — настоящее листовое золото — стоит дорого, но хорошая золотая краска смотрится ничуть не хуже, зато стоит намного дешевле. Я заранее сходила в художественный салон и купила крошечный пузырек золотой краски и тонкую кисточку. Они лежали в боковом кармане рюкзака вместе с ключом от банковской ячейки.

На этот раз мистер Циммер не сказал ни слова о СПИДе. Он встретил меня, как нормальный служащий банка встречает клиента, и сразу отвел в хранилище.

— Через полчаса мы закрываемся, — сказал он, взглянув на часы у себя на руке. — Я постучусь и заранее предупрежу, чтобы ты успела убрать все на место.

— Спасибо, — ответила я.

Я положила картину на стол и притронулась пальцем к каждой из пяти пуговиц. Они уже не казались такими уродскими. Теперь, когда я знала историю этих пуговиц, они стали даже красивыми. Как сверкающие черные жемчужины. Потом я медленно провела пальцем по контуру черепа на руке Греты.

Я поставила картину, прислонив ее к стене, и улыбнулась девочкам на портрете. Финну бы точно понравилось то, что я собиралась делать. Я достала из рюкзака краску и кисточку. Крышка на пузырьке с краской была закручена очень плотно, и пришлось с ней повозиться. Как только я сняла крышку, по комнате разлился легкий запах свежей краски — запах, напоминавший о Финне. Я вдохнула поглубже, потом аккуратно опустила кисточку в краску, сняла излишки, прижав кисточку к ободку пузырька, и замерла перед портретом. Мне вдруг стало страшно прикасаться к картине кистью. Но я знала Финна. Я не уподоблялась тем людям, которые пытались закончить за Моцарта его «Реквием». Я знала, что Финн бы меня одобрил.

И я поднесла кисть к холсту. Провела тонкую, легкую линию вдоль одной пряди моих волос на портрете. Потом подкрасила одну прядку у Греты. Отступила на пару шагов, чтобы посмотреть, что получилось, — как всегда поступают художники. Наклонила голову набок, как непременно делал Финн, когда оценивал свою работу. Мне не хотелось, чтобы мои художества были слишком заметны. Я знала, как легко можно увлечься и переборщить. Я опять окунула кисточку в краску и попыталась представить, что Финн ведет мою руку, легонько касаясь ее и направляя. Кончик кисти медленно заскользил вниз, оттеняя позолотой прядь моих нарисованных волос — волос, созданных Финном. Насколько внимательно Финн смотрел на меня настоящую, создавая другую меня? Что он видел? Замечал ли он, что, приезжая к нему, я всегда красила губы ярко-розовым блеском? И как я рассматривала его босые ноги, пока он работал за мольбертом? Знал ли он, что творится у меня в душе? Мне хотелось бы думать, что нет. Мне хотелось бы думать, что я все же смогла это скрыть.

Я оттенила еще несколько своих прядей, потом — еще несколько прядей Греты. Вновь отступила на пару шагов. Я хотела добиться чего-то похожего на крылья ангелов с позолоченных миниатюр из старинных рукописных книг, хранившихся в «Клойстерсе». Я не пыталась скопировать те узоры, потому что у нас с Гретой не было крыльев, а были всего лишь обыкновенные волосы. Но мне хотелось добавить картине сияния. Хотелось, чтобы она излучала свет. Чтобы краски звучали, как песня о Финне. И о том, как сильно я его любила. Я хотела того же, чего хотел Тоби, когда рисовал свои пуговицы.

Я закрыла пузырек с краской, плотно завинтив крышку, завернула кисточку в лист бумаги и убрала все обратно в рюкзак. Теперь мы все были на этом портрете. Все трое. Грета, Тоби и я.

И еще волк. Убирая портрет в металлическую коробку, я разглядела его краем глаза. Волк никуда не исчез. Он по-прежнему здесь. Затаился в тени негативного пространства.

39

— А в чем ты пойдешь?

Я оглядела себя.

— Э… В бордовой юбке и сером свитере.

— Да нет, бестолочь. На вечеринку. В субботу.

— Не знаю. А что?

— Бен спрашивал, будешь ли ты в субботу.

Я закатила глаза.

Мы стояли на улице, ждали школьный автобус, который изрядно опаздывал. Грета выглядела усталой. В тот день она не накрасилась и даже толком не причесалась, просто собрала волосы в узел и кое-как заколола на затылке. Несколько дней назад у нее порвалась лямка рюкзака, с которым она обычно ходила в школу, и ей пришлось взять свою старую «детскую» сумку со Снупи и Вудстоком.

— А почему ты решила, что мне вообще интересен Бен Деллахант? Я его едва знаю.

Грета тяжело вздохнула:

— Ты безнадежна.

— Нисколько.

Она надула губы, уперла руки в бока и уставилась на меня.

— Может быть, я пытаюсь тебе помочь. Это тебе в голову не приходило?

— Нет.

Я заметила странное выражение, промелькнувшее в глазах Греты. Как будто она хотела что-то сказать, но не смогла.

— Ладно, как хочешь, Джун. Как. Хочешь. Ты… ты…

— Что?

— Ничего.

— Может, тебе самой стоит подумать о том, что надеть на вечеринку, — сказала я. — Ты, может быть, тоже выглядишь не очень-то.