Юлия Винер - Место для жизни. Квартирный сюжет в рассказах
Вместо таблеток ему теперь давали уколы, но и они не поправляли дела. Аппетит почти пропал, начались запоры и внезапные приливы к голове, часто хотелось плакать и совсем не хотелось вставать с постели. Однажды вечером, подобрав оставленную санитаром газету, Соломон Исакович обнаружил, что с трудом узнает буквы. Он поднял голову, обвел глазами палату, скорчившиеся под одеялами фигуры депрессивных, деревянный костяк Гриши и понял, что еще немного, и он будет вполне похож на них.
Перебарывая поднимающуюся тошноту, Соломон Исакович встал с постели. Напился воды из-под крана, сходил в уборную. Тело просилось обратно в постель, но Соломон Исакович ему не позволил. Сходил к ночной медсестре, попросил кусок ваты, камфарный спирт и взялся за Гришу. Глаза у Гриши были закрыты, но это не имело значения. Соломон Исакович обмыл кожу вокруг пролежня, тщательно очистил рану от гноя, скопившегося в ней за много часов со времени последнего посещения сестры. Он взял со своей постели чистую пеленку, которую с недавнего времени начали под него подкладывать, и постелил ее вместо запачканной Гришиной. Затем он уложил Гришу пластом на живот, повернул его голову вбок, чтобы он не утыкался лицом в подушку и не задохнулся. Он укрыл Гришу сверху до пояса одеялом, оставив поясницу открытой, а на ноги ему положил свой больничный халат, поскольку Грише, как неходячему, халата не полагалось.
Ночью Соломон Исакович несколько раз заставил себя проснуться и подходил к Грише проверить, не перевернулся ли он и не прижался ли носом к подушке. Один раз он пощупал у Гриши в паху и решил подставить ему утку. Обычно санитары этого не делали, а просто меняли по утрам всю Гришину постель, но Соломону Исаковичу не хотелось, чтобы вычищенный и высушенный им Гриша пролежал полночи в луже. И действительно, через несколько минут он услышал тихое журчание в утке. От радости он похлопал Гришу по руке, и Гришина рука слабо шевельнулась в ответ.
Утром Соломон Исакович сказал медсестре, что он чувствует себя гораздо лучше и не хочет укола.
— Новости какие, — сказала сестра. — Да кто ж их хочет? Их никто не хочет, а приходится. Придет врач на обход, ему и говорите.
Врач пришел, но к кровати Соломона Исаковича, как обычно, не подошел. Соломон Исакович встал и последовал было за ним в коридор, но врач жестко велел ему вернуться в палату. И уколы продолжались.
Соломону Исаковичу все труднее было бороться с всеобволакивающим оцепенением. Он сильно исхудал, гладковыбритый свежий румянец на его щеках сменился морщинистой бледнотой, кое-как прикрытой клочковатой щетиной. Он почти перестал умываться, проводил весь день в постели, а по ночам стал часто просыпаться, в ужасе ощупывая под собой пеленку. Пока еще она была сухая, но Соломон Исакович чувствовал, что ждать теперь недолго.
Гришу-кататоника забрали из палаты, а на его место положили возбужденного молодого самоубийцу. Не считая забинтованных запястий, самоубийца был в отличной форме, он расхаживал по проходу между кроватями, махал руками, громко смеялся и рассказывал безответной палате:
— Во как я им выдал! Они мне — нельзя! Это, говорят, запрещается, а это не разрешается! Не плевать, не курить, по газону не ходить! Не высовываться, не облокачиваться, остановка поезда без надобности! Карается законом, за нарушение штраф! Вход запрещен, выход тоже! Ну, бра! Я им показал! Моя жизнь, хочу живу, хочу подохну. Хрена с меня возьмешь! Соседи, гады, спасли. А я и рад! Я теперь, может, травиться попробую. Тут, говорят, лекарства подходящие дают, правда, нет? Хрена ли, возможностей много. А может, повешусь. Как в стишке: не могу я ни стоять, ни сидеть и ни лежать, надо будет посмотреть, не смогу ли я висеть! Верно, папаша? А может, поживу теперь. Что захочу, то и сделаю, моя жизнь, свобода, бра! Что они со мной могут? Да я всеми ими подтереться хотел!
У Соломона Исаковича даже туман в голове прояснился от неукротимой жизнерадостности самоубийцы. Он встал и прибрал постель, сыграл с самоубийцей две партии в шашки, еще раз с удовольствием выслушал длинную историю его покушения на собственную жизнь и вместе с ним порадовался, что тот выжил и может теперь, если захочет, повторить все сначала. К вечеру он даже проголодался и съел весь ужин.
А утром его вызвали на беседу к женщине-врачу.
Соломон Исакович сразу заметил на ее лице выражение легкой брезгливости.
— Что это вы себя так безобразно запустили? — спросила врач.
Соломон Исакович знал, что она права, и промолчал.
— Так что скажете? Как лечение, помогает?
— Доктор, — попросил Соломон Исакович, — пожалуйста, отмените уколы! Пожалуйста!
— Что так? Не помогает? Или вы думаете, что уже выздоровели?
— А разве я был…
— Да?
— Разве я… — Но что-то в выражении врача заставило его изменить вопрос: — А как называется моя болезнь?
— Не все ли вам равно, как она называется? Главное, чтоб вам стало лучше. Вам ведь лучше?
Соломон Исакович вяло кивнул.
— Вот и отлично. — Соломон Исакович заметил, что сегодня она ничего не записывала. — Нам сегодня предстоит решить важный вопрос. Прежде всего, я хочу, чтобы вы поняли, что я желаю вам добра. Вы мне верите?
Женщина говорила лживым врачебным голосом, но что-то подсказало Соломону Исаковичу, что это, может, и не совсем пустые слова.
— Да.
— Сегодня мы с вами решаем вашу дальнейшую судьбу. Вы решаете вашу дальнейшую судьбу. Слушайте меня внимательно и не торопитесь отвечать. Итак. Если мы с вами увидим, что вы все еще нездоровы, то будем продолжать лечение. Это ясно?
— Ясно, — прошептал Солмон Исакович с томительным ощущением тяжести под ложечкой.
— С другой стороны, если я напишу заключение, что вы уже вылечились, то в больнице вам делать нечего. Это будет означать, что вы здоровы и вполне отвечаете за свои действия. Понятно?
— Разумеется. — Тяжесть под ложечкой чуть отпустила, но не ушла.
— Разумеется! — усмехнулась женщина. — И что дальше?
— Вы… отпустите меня домой?
— Ишь какой шустрый! — Женщина подняла руку. — Домой! Чтобы вы затеяли еще какой-нибудь дикий проект?
— Нет, я теперь не затею.
— Да понятно, вы мне сейчас что угодно пообещаете. Но вы же разумный человек, скажите сами, разве может человек, попробовавший чего-то интересного, необычного, вернуться как ни в чем не бывало в обыденную жизнь?
Соломон Исакович с изумлением выслушал такое толкование своего поступка, но не подал виду. Он лишь повторил:
— Я смогу, я больше ничего не затею.
— И мы должны вам верить на слово? Гарантий-то никаких!
— Но вы же сами сказали, что я отвечаю за свои поступки.
Женщина нахмурилась:
— Я вас в прошлый раз предупреждала, не умничайте. Да, отвечаете перед законом. В случае совершения криминального акта.
— Значит, меня посадят, — тихо сказал Соломон Исакович.
Женщина укоризненно покачала головой:
— Какие же вы все паникеры. И не стыдно вам, пожилому человеку? Посадят! Сажают за преступления. А ваш акт рассматривается не как криминальный. Тем более вы были больны. Ваш акт был антисоциальный! И ничто не гарантирует нас от ваших дальнейших фантастических выходок.
— Так что же со мной сделают?
— Вот в том-то и вопрос, что с вами можно сделать?
В голосе врача прозвучало, как показалось Соломону Исаковичу, искреннее недоумение.
— Я не знаю.
— Не зна-аю… — передразнила женщина. — Натворят черт-те чего, а потом — не знаю…
Она задумалась, но Соломон Исакович чувствовал, что на самом деле все было известно заранее и думала она, может быть, о чем-то совсем другом.
— Так вот, — быстро сказала она. — С такими антисоциальными, если они здоровы, поступают просто: в качестве превентивной меры — административная высылка из Москвы. Решайте сами, здоровы вы или больны. Если больны, будем лечить. Но вечно мы вас тут держать не можем, если прежнее лечение не дает результатов, придется применить более эффективные средства. А если здоровы…
Вот она и пришла, беда, которой ждал Соломон Исакович. Что ж, надо решать.
— Я здоров.
— Так и записываем в дело?
— Так и записывайте.
Женщина открыла папку и стала писать.
А Соломон Исакович сидел и думал. Вот и пришла пора расставаться с Москвой. Как-никак — более двух десятков лет сравнительно благополучной жизни. Необременительная бумажная работа, где все к нему привыкли и он привык ко всем. Мелкие, но столь важные удобства и сравнительная обеспеченность продуктами питания и предметами первой необходимости, возможная лишь в столичном городе. И — венец мечтаний каждого нормального человека — отдельное жилье. Жаль. Но ничего не поделаешь. Рано или поздно за все в жизни приходится платить. Что означает нынче административная высылка? Вряд ли принудительные работы. Скорее всего, какой-нибудь районный центр в глубинке. Дают ли срок или это на неопределенное время? И выделят ли ему жилплощадь или придется искать самому? Да уж, такой квартиры ему больше в жизни не видать. Да еще с бассейном. Соломон Исакович улыбнулся про себя. А зато приобретенная недавно строительная сноровка может отлично пригодиться: хоть блоки класть, хоть кафель…
