Тама Яновиц - На прибрежье Гитчи-Гюми
– Нет, – сказала я.
– У меня в машине есть монтировка, – сказал он. – Могу вам одолжить. Попробуйте взломать замок.
– Ничего нам не нужно, – сказала я.
– Помогите! Выпустите меня! – раздался сдавленный голос. – Я здесь заперт!
– Что это? – сказал мужчина.
– Ничего особенного.
– Что тут творится? Кто у вас там?
– Отец моего маленького Братца Кролика, – сказала я, показав на Леопольда. – Он попросился прокатиться в багажнике и сказал: «Что бы я ни говорил, что бы ни делал, как бы ни просил-умолял, Братец Кролик, пожалуйста, не выпускай меня из багажника».
– В последнее время я стал очень сомневаться, что он мой отец, – сказал Леопольд. – Честно признаться, я не чувствую никакой с ним связи. Как вы полагаете, если бы я действительно был порождением одного из его сперматозоидов, я бы это чувствовал?
– Я вам не верю, – строго сказал мужчина. – Пойду принесу монтировку.
Он поплыл, колыхаясь, как медуза, к своей машине. Утренний воздух был так тих и свеж, будто напрочь забыл о том, в какую помойку превратилась наша планета. В пыльных кронах деревьев, окружавших пролысину стоянки, радостно заливались соловьи и жаворонки, предвкушая пригоршни черствых крошек, которые принесет им день.
– Все, сматываемся, – сказала я. – Быстро!
– Ты чё? – сказал Пирс. – Да что с тобой? Этот мужик только сказал, что хочет помочь.
– Никакая нам помощь не нужна. Ну, выпустит он Эдварда – и что мы будем делать? Фред был прав. Эдвард очень опасен: у него комплекс неполноценности. Только в его случае никакого комплекса нет, все проще простого. Люди неполноценные обожают рушить жизни тех, кто лучше них, – так они надеются низвести их до собственного уровня. У него нет совести – он бессовестный. И запросто может обвинить нас в том, что это мы его похитили. Тогда и нам придется его кое в чем обвинить. В этом обязательно захочет разобраться полиция. В результате часть из нас окажется за решеткой, а остальные – в приюте. Тогда наши планы придется отложить на неопределенное время.
– И что ты собираешься делать?
– Я придумал! – сказал Леопольд. – Пусть этот мужик откроет багажник, а когда Эдвард вылезет, мы смоемся.
– Хорошая мысль. Только вдруг он объявится лет через двадцать, жалкий и убогий, и обвинит тебя в том, что ты его бросил?
Леопольд задумался.
– Ой, не знаю.
– В таком случае выбора у нас нет. Будем действовать по твоему плану. Ты, Пирс, полезай на заднее сиденье и спи. Леопольд, ты помнишь сказку Ганса Христиана Андерсена про статую на городской площади, у которой выковыряли глаза, сделанные из драгоценных камней, и она ослепла?
– «Я буду твоими глазами, – воскликнул воробышек», – сказал Леопольд.
– Именно так, Леопольд. Воробышек помог бедному памятнику, когда тот ослеп. А потом наступила зима, и птичка замерзла.
– Почему?
– Потому что преданный воробышек не мог улететь зимовать на юг. Ты будешь моим верным воробышком. Сядешь на переднее сиденье и будешь меня направлять. Нам надо постараться обезопасить себя – на дороге полным-полно всяких предметов, которые так и норовят кинуться на автомобиль и как следует его стукнуть.
– А ты-то что будешь делать?
– Я поведу машину. Но сначала надо все подготовить.
Я выхватила у Пирса ключи и завела машину, стараясь причинить ей при этом как можно меньше боли. Приняв дерзкое решение и поставив ее на нейтралку, я помчалась навстречу толстяку. Он шел, гордо неся в руке выкрашенную красной краской монтировку – во всяком случае, я решила, что эта штуковина и есть монтировка.
– Ой, как любезно с вашей стороны, – промурлыкала я. – Достаточно разок поддеть замок этим замечательным инструментом, и багажник распахнется.
Идя за мной, он довольно улыбался – то ли ему было приятно оказать помощь, то ли он радовался тому, что я подчинилась его желанию и больше его не гоню. Он занес монтировку над беззащитным багажником – как это с незапамятных времен делают все мужчины.
– Ой, господи! – воскликнула я. – Я кое-что забыла в машине. Я на минутку, но вы можете приступать к немотивированному акту вандализма, меня не дожидайтесь.
Я села за руль. Пирс уже храпел на заднем сиденье.
– Ну, Леопольд, начинаем. – Мужчина заехал ломом по багажнику, и машину затрясло. – Смотри в окно и, как только Эдвард вылезет, сразу скажи. – Последовал еще один удар.
Тут багажник открылся и закрыл мне обзор.
– Все случилось, – доложил Леопольд. – Папа вылезает.
– Он целиком вылез? Нога не застряла?
– Целиком и полностью, – сказал Леопольд. – Разговаривает с толстяком. Пора, Мод!
Я нажала на газ, и мы стрелой вылетели со стоянки.
– Леопольд, я ничего не вижу! – закричала я. – Помоги мне выехать на шоссе!
Проснулся Пирс.
– Что, черт возьми, происходит? – заорал он.
Леопольд, высунувшись из окна, смотрел на толстяка и Эдварда.
– Они бегут за нами! – сообщил он.
– Пешком они вряд ли нас догонят, – сказала я, выезжая на автостраду. – На всякий случай, как выеду в левый ряд, я на пару миль превышу скорость. Я сейчас ничего не задела?
– Мод, прибавь газу! – завизжал Пирс. – Ты ж его подрезаешь!
– Не люблю быстрой езды, – сказала я. – Она мне кажется неестественной, да и машине вредно.
Мне сигналили со всех сторон: то ли потому, что у нас был открыт багажник, то ли всем не нравилось, как я еду.
– Ладно, слушай меня: как только увидишь указатель бензоколонки или площадки для отдыха – тормози, закроем багажник, – велел Пирс. – Дальше поведу я.
Несколько миль мы проехали молча, если не считать пронзавших воздух истошных стонов и воплей Леопольда с Пирсом.
– Да что это с вами, парни? – сказала я. – Съели что-то несвежее за завтраком?
– Ты что, слепая? – сказал Пирс. – Я же сказал: притормози у бензоколонки. Ты знак видела?
– Знак я отлично видела, – сказала я. – Да вот толку от него никакого. Буквы все сливаются. Вывешивают такие неразборчивые знаки и еще хотят, чтобы люди ими руководствовались.
Братья принялись меня уверять, что впереди площадка для отдыха.
– Неужели все было настолько ужасно? – сказала я, заехав, следуя их указаниям, на стоянку.
– Ты здорово поцарапала крыло машины, которая справа, – сказал Леопольд.
– Нечего было ставить ее впритык, – ответила я.
– Сейчас описаюсь, – сказал Пирс. – Тут даже туалета нет. Дерьмо, а не стоянка. Придется идти в кусты. Трейф, за мной! – Они удалились.
– Пожалуй, я тоже схожу, раз уж есть такая возможность. Чего это Пирсу так приспичило? Леопольд, тебе не нужно в кустики?
– Я здесь побуду, – сказал Леопольд.
– Ладно, тогда ключи я оставлю. Мальчики и мужчины вообще мало писают. Меня это всегда удивляло – Господь сотворил их такими, что делать им это гораздо проще, чем женщинам, но зачем-то устроил так, что пользоваться этим преимуществом мужчинам почти не надо.
– Господь никогда не дает нам, мужчинам, больше того, что нам по силам, – заметил Леопольд.
Выйдя из кустов, я увидела что толстяк припарковал свой красный «Бронко» рядом с нашей машиной и, стоя на пожухлом газоне, разговаривает с Леопольдом.
– Зачем ты запер своего отца в багажнике? – сердито вопрошал он.
Я помчалась прямо по чахлой травке, схватила Леопольда и прижала его к себе.
– Мы даже не знаем точно, отец ли он ему, – сказала я. – Возможных вариантов штук шесть, не меньше. И вовсе не Леопольду пришла в голову мысль запереть этого типа в багажнике! – Тут в «Бронко» толстяка я увидела скрючившегося на переднем сиденье Эдварда. – Что здесь происходит? У него что, припадок? Или вы прострелили ему висок?
– Что? – сказал мужчина. – О чем вы? Он просто очень расстроен. Вы, дети, так жестоко с ним обошлись. Он даже расплакался.
Эдвард внезапно распрямился, открыл дверцу «Бронко», выглянул наружу, огляделся, словно пытаясь понять, где он, а потом кинулся к нашей машине, шмыгнул на переднее сиденье, завел мотор, подал назад, развернулся так, что завизжали шины, и, выехав со стоянки, помчался по автостраде.
Мы с Леопольдом переглянулись. Леопольд пожал плечами. Мужчина, похоже, ждал, что мы скажем хоть что-нибудь. Мы стояли молча. Из кустов вышел Пирс.
– Мы с Трейфом немного прогулялись, – сказал он. – По-моему, он хочет пить. – Он подошел к месту, где только что стоял наш автомобиль, и глаза у него полезли на лоб. – Где машина?
– Эдвард забрал, – сказала я.
– Кто?
– Эдвард.
– A-a, – сказал Пирс. – И куда он поехал?
– Понятия не имею.
– Вы не можете его винить, – сказал мужчина, – после всего, что сами с ним сделали. И потом, ведь это его машина.
– Не его это машина, – возмутилась я, – а нашей мамы! Мама считала себя его невестой. Он преступник, причем не особенно удачливый. Поэтому-то, когда он объявлялся, у него всегда были отличные ковбойские сапоги, новый мотоцикл, бумажник крокодиловой кожи, сумка от Луи Виттона и все такое. Крокодиловая кожа! На мой взгляд, кожа кенгуру и то приличнее, впрочем, тоже смотрится вызывающе. Он похитил ребенка, который вполне мог оказаться его собственным сыном, для того, чтобы бежать из больницы.
