Богомил Райнов - Инспектор и ночь

— Господа, перестаньте, вы всё перебьёте! — пищал среди общего треска хозяин ресторанчика.

— Ничего, это послужит тебе уроком! — гремел за моей спиной невидимый союзник. — Не будешь собирать всякую шваль в своём кабаке…

Внезапно заиграл оркестр, и в тот же миг битва затихла. Мужчины стали рассаживаться за столиками, приводя в порядок одежду, женщины выходили из углов. По лестнице спускалась полиция.

— Кто тут дрался? — спросил старший.

— Ничего такого нет, — с масляной улыбкой ответил хозяин. — Сами видите, всё как надо.

— Пойдёмте, — девушка дёрнула меня за руку. — Здесь не стоит оставаться ни минуты.

Мы остановились посреди окутанной тьмой площади. Рядом был фонтан. Девушка намочила платок и принялась оттирать мне щёку.

— Какой стыд! Учитель, и вдруг дерётся. Что скажут ученики…

— Слушайте, что это вы ухватились за мою профессию? — буркнул я, потому что во мне ещё кипела злость. — Не могу понять, чем учитель хуже прочих смертных.

— В том-то и дело, что вы должны быть выше других, а вы дерётесь, как грузчик.

— Может быть, вы сожалеете об упущенном танце?

— Возможно. На нём была такая ослепительная рубашка.

— Подобные типы действуют мне на нервы. Впрочем, и все остальные — те, что поедают вас глазами.

— Теперь вы знаете, как я жила, и перестанете упрекать меня в высокомерии.

— Нет, но они просто пожирают вас глазами, меряют взглядом ноги, руки, грудь. Только я один стою, скромно потупив взор.

— Это вы-то скромный? — возразила она. — И вы в это верите? Да вы хуже Старика.

Был и другой вечер, полный прозрачного жёлтого света и запахов дешёвого жаркого и жареной рыбы. Шёл дождь, и мы шли по тёмной узкой улочке. Я провожал её и знал, что она разрешит проводить её лишь до пристани на углу. Там она сядет на пароходик одна, как всегда одна, ещё ни разу я не провожал её до дома. Наверно, место, где она жила, было уж слишком неприглядным.

Тёмный коридор, по которому мы продвигались, пересекали полоски света, и мы проходили мимо грязных окон маленьких закусочных, в которых не было неонового освещения, даже приличной люстры, а висели одинокие унылые лампы, освещающие пыльные бутылки, обитую жестью стойку и столики с запятнанными клетчатыми скатертями.

— Хотите войдём? — предложил я, когда мы собирались пройти сквозь очередную полоску света.

— Сюда?

— А почему бы и нет, выглядит уютно…

— Может быть, для вас, для туристов. А меня мутит от одного этого жёлтого света. И потом этот запах, вы чувствуете — пахнет плохим маслом, грязной посудой, бедностью? Вся моя жизнь пропитана ею, порой мне кажется, что и вода, и ветер пахнут бедной кухней, что эти запахи будут преследовать меня до могилы.

Мы дошли до угла. Около канала виднелся последний ресторанчик, тоже маленький и дешёвый, но с террасой и гирляндами цветных лампочек, достаточно редких, чтобы не слишком много пришлось платить за электричество.

— Давайте сядем здесь, — предложила девушка — Здесь, по крайней мере, воздух чистый.

— Да, но моросит дождь.

— Ничего, не простудитесь.

За одним из столиков под раскрытым зонтиком сидели ещё двое ненормальных с длинными шотландскими лицами. Они грустно молчали и держались за руки, вероятно, убеждённые, что в Венеции именно так надо себя вести.

Мы сели. Хозяин раскрыл зонтик над нашим столиком, потом принёс бутылку вина и жареную рыбу.

— Знает, что вы любите, — заметил я.

Она не ответила. Налила себе немного вина и медленно выпила его. При свете ламп её красивое лицо выглядело зеленоватым и скорбным.

— Сегодня нам что-то не везёт, а?

— Мне никогда не везло, — тихо произнесла девушка. В эту минуту она выглядела неуверенной в себе, слабой, беспомощной. Словно с запахами грязного квартала и унылым жёлтым светом в её душу снова проникало всё то тяжёлое и уродливое, что наслоилось в прошлом. — Один-единственный раз я думала, что мне повезло, но и тогда ошиблась..

— С тем, на пляже?

— Нет, с другим, гораздо раньше. Он был тоже красивым и по-настоящему щедрым. «Я куплю тебе всё, — говорил он. — Я куплю тебе даже луну, если захочешь. Только подожди.» О, он не был похож на тех, что в Лидо, и на миллиардеров, но в нём чувствовалась уверенность в себе, и он держал себя так, словно весь мир принадлежал только ему. Думаю, что он любил меня, насколько мог любить такой, как он, разумеется. Когда мы встречались с ним, он вёл меня в какой-нибудь из лучших магазинов и говорил: «Выбирай без стеснения всё, что захочешь, в размере пятидесяти тысяч!» А потом, когда мы возвращались с пакетами домой, он оглядывал комнату и морщился: «Неплохо бы в ближайшие дни подумать и о более серьёзных вещах, например, о квартире. Что тебе нужно? Просторный холл с видом на большой канал, кухня-столовая и ванная. Обои и мебель — твоя забота. Я в них ничего не смыслю.» Так говорил он и сорил деньгами, хотя до смены квартиры дело не доходило.

— А откуда он брал деньги?

— Я точно не знаю. Организовывал разные лотереи или что-то в этом роде. И постоянно строил планы: «Венеция, — говорил он, — хороша, но только для иностранцев. Мы поселимся в другом месте, выбери только где: во Флоренции, Милане или Риме.» «В Риме», — говорила я. «В Риме? Это проще всего. У меня есть сильные люди в Риме, детка.» Но в один прекрасный день он исчез, и больше я его не видела. А через неделю ко мне нагрянула полиция и унесла всё. «Вы не имеете права, — кричала я, — это подарки моего жениха.» А они смеялись в ответ: «Жениха? Твой жених грязный вор, вот он кто. Скажи спасибо, что мы не занимаемся такими дурами, как ты…»

Она замолчала, задумчиво глядя перед собой. Те двое за соседним столиком продолжали держаться за руки. Может, им это надоело, но они не подавали вида.

— А сейчас он где?

Девушка посмотрела на меня, словно не понимала вопроса

— Откуда же я знаю? В тюрьме, наверно, где же он ещё может быть.

— И вы не попытались увидеться с ним?

— Зачем? Чтобы выразить свои соболезнования? Или, может быть, чтобы пообещать дождаться его? Но я не желаю жить с вором, хочу, чтобы на душе у меня было спокойно и светло. Хочу, чтобы в моей жизни не было двадцативаттовых лампочек и гнилостного запаха.

— Хорошо, — сказал я. — Успокойтесь. Мы пойдём туда, где светлее.

Она снова посмотрела на меня и усмехнулась:

— На сколько времени? На час, на два? Оставьте… Пора домой.

Был и ещё один вечер, самый неприятный из всех — из-за казино или моего характера, не знаю из-за чего точно. Мы гуляли в темноте под деревьями — там, где девушка впервые по-человечески заговорила со мной, и всё было бы прекрасно, не выйди мы на набережную перед казино.

Фасад большого здания был ярко освещён, по асфальту мягко шуршали шинами автомобили, которые останавливались перед лестницей, и из них выходили мужчины и женщины в вечерних туалетах. Была суббота, и всё выглядело торжественнее, чем обычно.

— Давайте посмотрим немного, — попросила девушка и взяла меня под руку.

Я неохотно согласился, и мы встали в стороне, в тени, где уже столпились зеваки. Время от времени девушка указывала на выходящих из «кадиллаков» людей и давала пояснения, поскольку я был совсем непросвещённым человеком и не знал звёзд большого света.

— Видите вон ту, в горностаях, это Ла Бегум, у которой украли драгоценностей на двести миллионов, помните? А вот тот худощавый, в лиловом смокинге, — Джексон-младший. Триста миллионов в долларах. А та женщина, что выходит из машины, — Ана Фабиани, в прошлом году она вышла замуж за миллиарды Феррари.

— Послушайте, — прервал я её, — мне обидно стоять здесь словно я бедный родственник. Если вам хочется смотреть на них, давайте войдём внутрь.

— Не пустят…

— Как так не пустят? Ведь вход свободный. Платишь и входишь.

— Да, но вы не в смокинге.

— В смокинге или нет — вас это не должно беспокоить.

— Оставьте, нас не пустят.

Но я заупрямился и повёл её к лестнице. У дверей нас остановили:

— Сударь не одет.

— Я не голый.

— Сударь не в вечернем костюме, — настойчиво повторил человек у входа.

— Убирайся с дороги! — разозлился я. — У меня нет времени спорить с тобой.

Из казино вышел другой мужчина и отвёл меня в сторону:

— Не вынуждайте нас звать полицию. Освободите вход.

— Хорошо, — согласился я, — только убери руки, а то ещё замараешь мне костюм.

Мы повернули назад, и лестница показалась мне невероятно длинной, потому что люди смотрели на нас и потому что со мной была девушка. Мы прошли мимо казино, не произнеся ни слова, и направились вниз по набережной. Молчание «затянулось», и девушка попыталась обратить всё в шутку:

— Нас спасло только то, что у вас под рукой не оказалось стула.

— Молчите, — сказал я. — Ненавижу этот проклятый свет. Видали: смокинг! А зачем нужен этот смокинг!