Джойс Оутс - Ангел света
— Ник действительно спас жизнь моему отцу.
— Да, безусловно.
— И вы в самом деле готовы в этом поклясться?
— Почему я должен клясться? Не в моих привычках клясться в чем бы то ни было, — мягко говорит Ди Пьеро. — Разве что в суде. Или перед некоторыми комиссиями — из тех, что могут вызвать повесткой, осудить и приговорить…
— Значит, вы были свидетелем, — медленно произносит Кирстен.
— Свидетелем — да.
— Это было… ужасно? Страшно?
— То, что один из нас чуть не погиб? Нет… все было слишком сумбурно… слишком быстро. Вот рана у Мори на голове — это было страшно: на нее наложили десять швов. А тогда все произошло слишком быстро. Наше каноэ перевернулось, и нас выбросило в воду, и мы чуть не утонули… — Ди Пьеро вдруг быстро проводит указательным пальцем под носом. — Я помню все так отчетливо: Ник рыдает, нагнувшись над Мори. Сначала он решил, что Мори умер, и потерял над собой контроль, рыдал, да еще как… что-то бормотал… с ним была чуть не истерика. Он решил, что Мори умер.
— Я этого не знала, — предусмотрительно говорит Кирстен. — Никто мне этого никогда не рассказывал.
— Да, — говорит Ди Пьеро, — Ник нас тогда больше всего и напугал. С Ником была чуть не истерика.
— Вот как, — говорит Кирстен.
— Потому что он решил — все слишком поздно, решил, что Мори умер.
— Видно, они были близкими друзьями, — говорит Кирстен. — Если он так расстроился.
Ди Пьеро медлит, насупясь.
— Наверное, — говорит он. — Я не очень разбираюсь в дружбе. Да и было это давно.
Кирстен делает еще глоток вина. Она мобилизует всю силу воли, чтобы завестись — завестись немедленно. Вот если б у нее была закрутка, если б она могла эдак небрежно закурить — не ради удовольствия, а чтобы чувствовать себя увереннее, держать что-то в пальцах…
— Но ведь это из-за Ника все случилось, верно? — говорит она.
Ди Пьеро закрывает тему резким пожатием плеч.
— Это произошло так давно, — говорит он. — Мне было тогда семнадцать.
Широкая белозубая улыбка на миг освещает его лицо. В голосе чуть вибрирует презрение.
— Семнадцать!.. Целая вечность тому назад.
Шагая по Семьдесят четвертой улице на восток, Кирстен твердым голосом, без всякой дрожи спрашивает:
— Но они убили его? Это они подстроили?
Ди Пьеро, который переводит ее через Парк-авеню, легко придерживая за локоть, произносит рассеянно:
— Подстроили?.. Каким образом?..
— Они кого-то наняли?
Ди Пьеро фыркает — его все это явно забавляет.
— Кого-то наняли!..
— Да, — говорит Кирстен тем же ровным тоном. — Вы все знаете, как это делается. Да. Кого-то наняли, чтобы убить его. Убрать с дороги. Как убили свидетелей в Чили…
Ди Пьеро крепче сжимает ей локоть. Они стоят на «островке» посреди улицы, дожидаясь, когда загорится зеленый свет.
— Ты слушаешь чересчур много сплетен, — произносит, явно забавляясь всем этим, Ди Пьеро, — читаешь слишком много радикальных журналов. У вас там в Эйре играют в такие игры?.. Может быть, кто-то из преподавателей?.. Играют в «леваков»?., в «революционеров»?
— Я не идиотка, — вспыхнув, говорит Кирстен. — Я знаю, что отец и Ник собирали материал против «ГБТ», разоблачающий то, что эта компания пыталась сделать в Чили, с Алленди…
— Альенде, — поправляет ее Ди Пьеро. — Сальвадор Альенде.
— Вы знали его? — задает нелепый вопрос Кирстен. — Вы… встречались с ним?
— Конечно, нет, — говорит Ди Пьеро, — какое я имею отношение к Чили?
— Я не идиотка, — повторяет Кирстен.
Ди Пьеро ведет ее под локоть через улицу к запруженному толпой тротуару. В мозгу Кирстен мелькает мысль — стремительная, нелепая, — что уличные толпы придают ее поступку определенный вес. Хотя это чужие, незнакомые люди, но она и Ди Пьеро идут мимо них, и все они становятся свидетелями.
— Я знаю, о чем речь в так называемом «признании» моего отца, я хочу сказать — знаю детали, знаю, что он «признал», — запальчиво говорит Кирстен, — хоть это и тайна… пусть даже государственная тайна. Я знаю.
— Ничего ты не знаешь, верно ведь? — говорит Ди Пьеро.
— Я… Я…
— Ты, право же, ничего не знаешь, лапочка.
Вот теперь она действительно в панике: слово «лапочка» лишает ее присутствия духа.
Но у нее нет выбора: она должна идти с ним. К нему на квартиру, в высокий дом, выходящий на Ист-Ривер.
«Я не буду плакать, — обещала она, прикусывая, как ребенок, нижнюю губу. — Право, не буду».
И сейчас она громко произносит, высвобождая из его пальцев свой локоть:
— Сальвадор Альенде. Другого же… того, кому они давали деньги… звали Томик… я хочу сказать, тот человек…
— Нет, в самом деле, — произносит Ди Пьеро, — кто все-таки тебе это рассказал?
— Теперь это уже больше не тайна: кот выпущен из мешка… все знают…
— Ах, в самом деле, — беззвучно рассмеявшись, говорит Ди Пьеро.
Они не спеша идут по Семьдесят четвертой улице. Кирстен даже берет Ди Пьеро под руку. Такая интересная пара: мужчина лет под пятьдесят в темных солнечных очках, девушка лет под двадцать в солнечных очках посветлее. Оба такие ухоженные, несмотря на небрежно развевающиеся по ветру волосы девушки. Вполне подходящая пара, несмотря на разницу в возрасте.
— Они убили его? — спрашивает Кирстен. — Кого-то наняли, чтобы убить его?
— Не говори глупостей, — отвечает Ди Пьеро.
— Чтобы она могла получить его деньги. И деньги дедушки. Не только то, что причиталось ей при разводе…
— Успокойся, — говорит Ди Пьеро.
— Я в полном порядке, — говорит Кирстен, стараясь не расхохотаться, — я ничуть не взволнована — на что вы намекаете?.. Я просто хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос.
— Вопрос-то твой — глупый.
— Его заставили свернуть с дороги, верно? Кто-то ехал за ним следом. Возможно, долгое время ездил… не одну неделю. Выслеживал. Охотился. Ради денег. Потому что денег, которые она получила бы по разводу, им было бы мало. Я имею в виду — Изабелле и Нику. А та, другая история, эта ерунда насчет того, что он брал взятки, — я ни черта этому не верю, — решительно заявляет Кирстен, — из-за этого он бы не стал себя убивать.
— Успокойся, — говорит Ди Пьеро. — Люди на тебя смотрят.
— Вся эта чепуха насчет взяток, эта связь с Гастом, или как там его, да мой отец в жизни не брал ни одной взятки, все это знают, его признания были подделаны — полиция могла их подделать, ФБР, ЦРУ, да, может, сам Ник залез к нему в квартиру. Ник мог подделать его подпись, кто угодно из Комиссии мог подделать его подпись. Изабелла могла, вы могли, — горячится Кирстен. — Не из-за этого он себя убил. Не стал бы он убивать себя из-за такой ерунды.
— Тише ты, — говорит Ди Пьеро. Он крепко сжимает ей руку повыше локтя, и она ошарашенно замолкает. Затем тихо произносит:
— Вовсе он себя не убивал. Мой отец, уж во всяком случае, такого бы не сделал. Он бы не оставил меня. Он меня любил. Меня любил. Не только ее… в его жизни было нечто большее… да ему на нее плевать было… я-то знаю. Он мне сам говорил. Когда я пришла к нему. Он хотел, чтобы я стала с ним на колени и мы помолились. Сначала я стеснялась… хотела удрать куда глаза глядят… куда угодно!., куда угодно… на урок тенниса… но потом уступила и стала на колени, и он начал читать молитву, и все пошло как надо… как надо. Он был так серьезен, так любил Бога. Никогда бы он себя не убил. Он любил Бога, и он любил меня и Оуэна… он любил своих детей. Не стал бы он убивать себя из-за нее. Раз он начал молиться, значит, все пошло как надо. Когда молишься, забываешь, где ты и кто с тобой. И нечего стесняться. Словом, я не противилась. Я простояла на коленях десять минут… пятнадцать… ах, не знаю, просто колени у меня заболели, — говорит она смеясь. — Я ведь не привыкла стоять на коленях, большой практики в этом у меня не было…
— Вытри лицо, — говорит Ди Пьеро. — Есть у тебя бумажная салфетка?
Она роется в сумке. Вытаскивает смятую розовую салфетку.
— Он не убивал себя, не стал бы он такое делать, — говорит Кирстен. — Кто-то велел его убить.
Ди Пьеро молча ведет ее дальше. Он даже не дает себе труда возражать ей.
— Кто-то велел его убить… разве не так? Об этом все время слышишь, — говорит Кирстен. — Я же не идиотка.
Энтони Ди Пьеро со своими гладкими, скорее жирными волосами, старательно зачесанными назад; Энтони Ди Пьеро в своей красивой спортивной куртке с шелковым сизо — серым галстуком. Не дает себе труда возражать ей. Тащит ее за собой.
(«Конечно, я помню тебя. Дочка Хэллеков. Кирстен».)
— Скажите мне только: они это сделали? — шепчет она.
