Михаил Бару - Повесть о двух головах, или Провинциальные записки

Внутри здания музея, снаружи выкрашенного в нежно-фиолетовый цвет, царит идеальная чистота. Там недавно покрасили полы и посетителям предлагают бахилы. Правда, бахил не так много, то есть всего две пары, и их передают от посетителя к посетителю. Ну да это ничего, поскольку посетителей второго мая было как раз на эти две пары бахил.

Но вернемся к эспонатам, среди которых есть и уникальные. Один из них – полностью глиняный самовар, изготовленный местными умельцами в начале двадцатых, когда с самоварами, чаем, сахаром и даже кипятком были, мягко говоря, перебои. Есть уникальные напольные гусли величиною с кабинетный рояль.

«Таких гуслей нет ни в одном музее, кроме как в музее Пошехонья», – сказала Светлана Викторовна и вздохнула.

По тону ее, по вздоху, я понял, что тяжело далось ей это признание. Куда как приятнее было бы сказать, что таких гуслей нет нигде в пределах Солнечной системы. Между нами говоря, Антонина Петровна, директор Пошехонского музея, в котором я был года два или три тому назад, так и сказала. Зато весьегонские гусли принадлежали семье священника Присекова, который был десятая или даже пятнадцатая вода на киселе самому Антону Ивановичу Дельвигу, который был дружен с Пушкиным, который дружил с декабристами, которые разбудили Герцена, который в Лондоне издавал с Огаревым «Колокол». Вот так можно из Весьегонского музея буквально через несколько рукопожатий добраться до Лондона. Да что Лондон! Разорившийся весьегонский помещик и уездный предводитель дворянства в Тверской губернии, Петр Алексеевич Дементьев и вовсе уехал в Америку, после того, как его стали обвинять в связях с народовольцами. В Штатах дела у Питера Деменса пошли куда как веселее. Он умудрился построить по своему проекту железную дорогу, пересекавшую полуостров Флорида с востока на запад, и в том месте, где дорога достигла Мексиканского залива, основал город Санкт-Петербург, в котором сейчас проживает триста тысяч жителей. Это получается, если делить на семь тысяч весьегонцев – почти сорок три Весьегонска… Почему-то невесело получается. Бог знает, почему.

Возле красивой фарфоровой спичечницы из дома купца Галунова Светлана Викторовна вдруг произнесла, ни к кому не обращаясь: «Мне пятьдесят восемь. Еще год-другой и надо уходить. Выдыхаюсь. Вчера весь день лежала. Вздулась и покраснела правая рука. Я ведь никому не разрешаю к экспонатам прикасаться. С содроганием думаю о том, кому передам музей. У меня зарплата семь тысяч, но я не жалуюсь. За стаж платят еще три, и получается целых десять. Я могу… Я вообще одноклеточная, и у меня в этой единственной клеточке музей, который друг, товарищ, брат и ребенок. Кто придет на семь тысяч сюда… Как представлю эту тридцатилетнюю… Как придет…»

Как придет, подумал я, как сноха приходит в дом матери, у которой она отняла любимого сына. Потом, конечно, стерпится и слюбится. Вычистит она зубной щеткой, к примеру, напольные гусли или натрет до нестерпимого блеска чугунного рака на гербе Весьегонска. Глядишь, и наладятся взаимоотношения. Кстати сказать, коллекция фигурок раков и их изображений на разных предметах утвари в весьегонском музее занимает целый зал, а все потому, что рак еще со времен Екатерины Второй украшает герб города. Рассказывают, что в те времена, когда рак только готовился вползти на городской герб, было его в Молоте видимо-невидимо. И какой был рак! Это сейчас его ловят и не могут поймать, а тогда на него ходили как на кабана или даже медведя. В уши затычки вставляли, чтобы не оглохнуть от его свиста, и шли. Голыми метровыми усами мог удавить, а уж что он мог перекусить клешней – страшно даже и представить.

Академик Паллас писал, что агрессивные весьегонские раки, в отличие от всех остальных, ползут не назад, а вперед, и даже описал случай нападения рака на члена экспедиции поручика Костанжогло как раз в тот момент, когда последний сгутцателем Либиха…

В городском саду Весьегонска духовой оркестр не играл. Там, среди голых еще кустов и деревьев, играли маленькие дети, стоял гипсовый пионер с отломанной левой рукой, гипсовая пионерка с двумя руками и сидела гипсовая женщина с мячом в руке. С одной стороны садик оканчивался заброшенным кинотеатром «Родина», построенным, судя по всему, еще в сталинские времена, а с другой – доской, на которой под большим гербом города висели фотографии почетных граждан Весьегонска. Я пригляделся к ним и увидел, что в самом центре, между портретами краеведа и врача-гинеколога висит портрет первого секретаря Весьегонского райкома КПСС.

Комары в лесу злые и голодные. Кусают даже за объектив фотоаппарата, если фотографировать с большой выдержкой. Звереют от одного красного цвета и бросаются пить кровь из земляники, которая так стыдливо прячется под десятками резных листочков, что приходится срывать ягоды украдкой, точно поцелуй, который тебе поначалу никто дарить вовсе и не собирался. Варенье из такой земляники вызывает зависимость уже после второй чайной ложки.

Только что вылезшие из земли лисички все сестрички, ни одного братика, маленькие, нежные, желтые, с любопытством выглядывающие из-под сухих листьев. Язык не поворачивается представить их на сковородке, в кипящем масле, посыпанными колечками молодого репчатого лука, или в душной темноте чугунка, томящимися под сметаной. Для таких лисичек нужна специальная вилка с частыми, как у расчески, зубьями и мелкая, с крупную черешню, отварная молодая картошка, посыпанная нарезанным укропом и сдобренная кусочком сливочного масла.

Теперь в лесу поспевает малина, до которой большие охотники медведи, до которых еще большие охотники – охотники с ружьями, собаками и медвежьими капканами. В июле охотиться на медведей еще нельзя, но охотники выезжают в поля и леса на тренировочные сборы без ружей и капканов с одной только водкой и трехдневным запасом рассказов о своих охотничьих подвигах. Собак с собой не берут, а если и берут, то в глухих намордниках, поскольку нередки случаи, когда собака не выдерживает и начинает смеяться посреди рассказа своего хозяина о том, как он одним выстрелом…

Дождь собирался с самого утра, но… сначала у него не было туч вообще, и он не знал, куда они подевались, потом они появились, но мелкие, потом не было ветра, потом он подул, но слабо, потом подул сильнее, но гром не гремел, а глухо ворчал где-то за тридевять земель и кряхтел, точно старый дед к перемене погоды. Воздух стал душным и так сгустился, что шмели со стрекозами вязли в нем, как в киселе, еле-еле шевелили крыльями и гудели ниже низкого, с перебоями, а некоторые и вовсе глохли, точно у них засорились инжекторы или воздух попал в топливные шланги. Куст жасмина перед дождем пах так оглушительно, что разбудил щенка трех месяцев от роду, дрыхнувшего под ним без задних ног. Заспанный щенок, у которого одно ухо торчало, а второе безвольно висело, зевнул, потянулся, пошевелил висевшим ухом, пытаясь его поднять, не поднял, покусал себя за заднюю ногу и пошел в прохладную темноту открытого дровяного сарая спать дальше.

Синее молоко сумерек. Из оврага выполз язык тумана и слизывает один придорожный куст за другим. Еще чуть-чуть, и он доберется до мужчины, спящего рядом со скамейкой на автобусной остановке. Мужчина во сне дергает ногами и зовет Толика. Язык отступает и слизывает скамейку.

Устюжна

А мне нравится здешний городок. Конечно, не так многолюдно – ну что ж? Ведь это не столица.

В Устюжну я ехал через Тверь, Бежецк, Красный Холм и Весьегонск. Последний участок дороги от Весьегонска до Устюжны составляет всего шестьдесят километров. Первые тридцать километров дорога идет от Весьегонска до границы Вологодской области и вторые тридцать – от границы до Устюжны. Всякий знает, что дороги районного значения между областями в нашем государстве… Если дорога от Красного Холма до Весьегонска имеет вид убитой, то от Весьегонска до Устюжны она выглядит так, точно над трупом еще и надругались. Деревень здесь совсем немного – все больше леса и болота. Места, надо сказать, довольно глухие, но… нет-нет, да и промчится, вздымая облака желтой пыли, огромный черный джип с московскими номерами, состоящими из сплошных семерок, или заполнит собой всю дорогу чудовищных размеров трейлер, на котором везут на берег Мологского залива, аккуратно завернутую в чехол белоснежную красавицу-яхту. Кто ее владелец… неприметный ли чиновник жилищно-коммунального хозяйства, отказывавший себе во всем все четыреста… нет, пятьсот лет своей беспорочной службы и откладывавший всю до копейки зарплату и квартальные премии на покупку корабля, или мэр какого-нибудь города, не имевший сил отказаться от подарка, преподнесенного ему на юбилей благодарными предпринимателями, или депутат, случайно нашедший эту яхту под дверью своей однокомнатной квартиры, или прокурор, который, конечно, порядочный человек, да и тот, если сказать правду, свинья.