Акилле Кампаниле - Если луна принесет мне удачу
– Тогда, – сказал Гверрандо громко, чтобы все его слышали, – надеюсь, что оно будет спокойным к моему возвращению.
Они попрощались со всеми и быстро удалились.
* * *– Поехали! – кричали участники кортежа, – поехали!
– Куда же нам ехать, – сказал дон Танкреди, – если жениха больше нет?
В этот момент в конце улицы показался столб пыли под солнцем; карета, запряженная четверкой лошадей, украшенных флажками и покрытых красными попонами, приближалась галопом, под звон бубенцов и щелканье хлыста.
Когда карета оказалась рядом, в ней стал виден небольшого роста человек с лысой головой, блестящей на солнце, который размахивал руками, крича:
– Стойте, стойте!
– Фалькуччо! – крикнул Баттиста.
И лишился чувств.
Глава XIX
Прибытие доктора Фалькуччо, который все разрешает наилучшим образом – Прибытие дяди Николы из Америки – Прощай, старая заношенная шляпа! – Арест негодяя
После того, как улеглась суматоха первых мгновений, Фалькуччо сообщили о прискорбном событии, которое привело к расстройству бракосочетания. Старик разразился приятным смехом.
– Но жених, – сказал он, – это не тот тип, которого вы послали к черту. Жених – это мой друг, здесь присутствующий.
И показал на Солнечного Луча.
Все сказали:
– Что за чепуха! Домой, домой! – и начали расходиться. Но Фалькуччо удержал их жестом и вытащил какие-то бумаги.
– Эти брачные объявления, – объяснил он, – были сделаны для него, а не для того гнусного субъекта.
– Что за ерунда? – спросил дон Танкреди.
Фалькуччо улыбнулся.
– Я позволил себе, – сказал он, – подкупить служащих бюро гражданского состояния, чтобы они подменили документы.
– Это была блестящая мысль, – сказал дон Танкреди, – но, скажите-ка по секрету, откуда вы узнали, где делают брачные объявления?
Старичок улыбнулся.
– Я позволил себе, – объяснил он, – подкупить служащих всех бюро гражданского состояния на свете.
– Все хорошо, что хорошо кончается, – изрек дон Танкреди. – Поехали.
Он сделал знак Баттисте занять место, освободившееся после Гверрандо. Но Баттиста не тронулся с места.
– Ну же? – воскликнул Фалькуччо. – Чего вы упираетесь?
– Что происходит? – спросил дон Танкреди, который начал терять терпение.
Баттиста опустил голову.
– Я беден, – сказал он.
– Да бросьте, – сказал дон Танкреди, – ну что это за разговоры?
– Нет, – сказал молодой человек, – я никогда не смогу позволить…
Его взгляд был устремлен в далекое море, а на реснице дрожала слеза. Но вдруг мало-помалу его взгляд начал становиться внимательнее, беспокойнее, пытливее. Он всматривался в далекую точку на воде.
– Бинокль, скорее! – внезапно сказал он.
Заботливые руки принесли ему десять биноклей.
Баттиста взял один из них и направил его на точку. А точка, тем временем, привлекла внимание толпы, которая стала обмениваться впечатлениями.
– Неужели это знаменитый морской змей? – спросил старый рыбак с белой бородой.
Он воздел руки к небу.
– Несчастье, – сказал он, – несчастье для мореплавателей и для наших сетей!
– Не может быть, чтобы это был змей! – воскликнул другой старик, вынимая трубку изо рта. – Он должен тогда изрыгать пламя из глаз и дым из ноздрей.
– И потом, – сказал третий патриарх моря, – где же тогда его семимильный хвост?
– Он приближается к земле! – закричал в страхе четвертый.
А пятый:
– Это корабль, это корабль!
То был корабль, который входил в порт с развернутыми парусами и в праздничном убранстве.
Баттиста смотрел на него в бинокль. Вдруг он протер глаза. Его сердце колотилось.
– Это он или не он? – спрашивал он себя, всматриваясь в какую-то точку на корабле. – Не может быть… И все же… Неужели это просто странное сходство? Да нет… он немного постарел, но я не ошибаюсь. Это он, это именно он.
– Да кто же? – закричали голоса из кортежа.
– Это дядя Никола, – сказал Солнечный Луч, танцуя от радости, – дядя Никола, который приехал из Америки!
* * *У бедного молодого человека был милейший дядя, который уехал двадцать лет назад без гроша в кармане в Америку и с тех пор не давал о себе знать. Дядя Никола был такой добрый! Он воспитал Солнечного Луча, оставшегося сиротой с младенчества. Он был для него вторым отцом. Потом, когда Баттиста стал на ноги, дядя уехал в далекую Америку, чтобы разбогатеть, и с тех пор племянник не слышал о нем ничего. Всякий раз, когда Баттиста о нем говорил, его глаза наполнялись слезами. «Кто знает, что с ним, – часто спрашивал он себя, – жив ли он еще. Как мне хотелось бы получить наследство!» И вот, когда он меньше всего этого ждал, дядя Никола приехал из Америки.
– Как он постарел! – пробормотал молодой человек, который продолжал смотреть в бинокль в сторону корабля.
Сейчас на палубе был ясно виден господин среднего возраста в сером пальто в полоску, белых гамашах, клетчатой фуражке и больших очках в черепаховой оправе, который махал изящным платочком Баттисте, жуя резинку.
– Подождем его, – сказал дон Танкреди.
И сделал знак кучерам подождать. От стояния на солнце все начали проявлять нетерпение. Тем более, что вокруг кортежа собралась толпа зевак, отпуская замечания по поводу продолжительной остановки и одиночества невесты, без жениха и, для близоруких зрителей – без сопровождающего.
Теперь, когда корабль был уже близко, на носу завиднелась группа возвращающихся эмигрантов: мужчины, женщины, дети, тесно прижавшиеся друг к другу; они приветствовали небо Италии хором, полным радости и грусти.
– Прощай, – пели они, – Латинская Америка, танго, мандолины и кастаньеты, Долорес и Розина, прощайте золотые прииски Канады, прощай Аризона, прощай и ты, Нью-Йорк с миллионами труб, ты не был благосклонен к нашим мечтам, ужасный город. Вот, все ближе небо Италии; вот оно рядом; прощайте, Перу, Бразилия и Аргентина, и прощайте, золотые прииски Канады.
Несколько минут спустя дядя и племянник стояли сплетясь в крепких объятиях, продолжавшихся несколько минут, среди уважительного молчания окружающих. Когда прошло первое волнение, Баттиста указал на малыша иностранной внешности в очках с черепаховой оправой, которого дядя Никола держал за руку.
– Это мой сын, – объяснил дядя, – родившийся в Америке от отца-итальянца. По крайней мере, я так думаю.
Баттиста потрепал его по щечке.
– Боб, – сказал дядя Никола, – это Неаполь, родина твоего отца. Тебе нравится?
– Нет, папа, – ответил малыш, который тоже жевал резинку.
– Как? – сказал папа. – Разве ты не чувствуешь зова крови?
– Ни капельки, папа.
– Я отвезу тебя в Позиллипо, ты увидишь Санта-Лючию и Вомеро.[6]
– Да мне и не очень-то хочется, папа.
Дядя Никола немного обиделся.
– Ну как, ты разбогател? – спросил Баттиста, чтобы вывести его из неловкого положения.
– Не будем об этом, – сказал старик, помрачнев.
– Может быть, вас постигла неудача? – спросил доктор Фалькуччо.
– Мне не удалось скопить ни гроша, – ответил тот.
Он отвел в сторону племянника.
– Знаешь что, – добавил он в смущении, – раз уж ты здесь, я хотел бы попросить у тебя взаймы пятьдесят лир.
Баттиста был в полной растерянности, но тут вмешался дон Танкреди:
– Да ради бога, – сказал он, – я вам дам. Но поехали дальше, а то солнце начинает припекать.
Баттиста, уступая всеобщим призывам, занял место жениха, и кортеж уже собирался двинуться наконец, когда кто-то забил тревогу:
– Жених пропал, жених пропал!
Последовало всеобщее смятение.
* * *Баттиста, который вдруг вспомнил, что на нем по-прежнему та самая знаменитая непрезентабельная шляпа, когда-то столь возмутившая незнакомую наездницу из городского сада, высунув язык носился по Неаполю в поисках новой и прекрасной шляпы.
– Сто пятьдесят лир, – бормотал он, – нужно хотя бы сто пятьдесят лир.
В кармане у него было всего четыре.
Он прошел рядом с нищим стариком, который стоял, скрючившись, на углу улицы, и подумал, что надо бы подать ему милостыню. Но двинулся дальше не задерживаясь. Он прошел несколько шагов, но мысль о том, что хороший поступок принес бы ему удачу, заставила его вернуться; он вытащил кошелек и протянул старику свои четыре лиры.
– Да как вы смеете? – обиженно воскликнул старик.
– Прошу прощения, – сказал Баттиста в смущении, – я думал, вы нищий.
– Сами вы нищий! Я богат, и я просто жду трамвая! Я могу купить вас с потрохами и всю вашу семью! А милостыню, если хотите знать, я могу сам вам подать.
– Пойдемте! – воскликнул Баттиста. – Так вы говорите, что можете дать мне…
– Да хоть сто лир!
– Ну да!
– Да хоть сто пятьдесят!
– Посмотрим, – с вызовом сказал молодой человек.
Сердитый старичок не заставил себя упрашивать. Он вытащил из бумажника две купюры и вручил их нашему другу.
