Аля Аль-Асуани - Дом Якобяна
— Мой сын умер, дядя…
Женщины знали, как выразить боль: их пронзительные крики разорвали тишину, многие неистово били себя по щекам до тех пор, пока не падали на пол. Постепенно первый всплеск горя утихал, как обычно бывает в таких случаях. Мужчины настояли, чтобы Абду отвел жену в комнату, и они отдохнули немного перед завтрашним тяжелым днем. Супруги, наконец, послушались и ушли к себе, но свет горел до самого утра — они не спали. Между ними завязался длинный разговор, тут же перешедший в жуткую ссору, которую было слышно на всей крыше… Голос Хадии был громким, звучал злобно и с вызовом, голос Абду затухал, пока совсем не смолк. На следующий день после похорон и поминок обитатели крыши были потрясены — ночью у подъезда дома Якобяна остановился огромный грузовик. И они увидели, как Абду помогает рабочим выносить мебель из комнаты. Взволнованные жильцы стали расспрашивать, и он ответил, что они переезжают в другое место, в Имбабу[25]… Лицо его было мрачным, говорил он сухо, и это позволило им выразить свое удивление или хотя бы тепло попрощаться…
* * *— Ты уже допустил ошибку, Аззам.
— Побойся Бога, Камаль-бей… Мое слово — закон, но дело требует времени…
Они сидели в ресторане «Шератона». Атмосфера наэлектризовалась, и Аззам перевел разговор на другую тему. Однако лицо Камаля аль-Фули пожелтело, и он грубо бросил:
— Не надо мне пудрить мозги своей болтовней… Нужно держать данное тобой слово. Три месяца назад я дал тебе контракт, чтобы ты подписал его «с ним», а ты все затягиваешь…
— Нет, Камаль-бей, нельзя так говорить, нет никакой волокиты… Просто я должен показать его японскому партнеру и жду удобного момента.
— А на кой нам японцы?.. Ведь контракт о распределении прибыли между вами.
— О, паша! Японцы должны быть в курсе всего. Если вы сделаете что-либо за их спиной, они могут и закрыть представительство.
Аль-Фули выпустил густую струю кальянного дыма, положил большой мундштук на стол, резко поднялся, а за ним встали его сын и охрана, сидевшая за соседним столом, и решительно произнес, поправив костюм, прежде чем уйти:
— Ты играешь с огнем, Аззам… Меня это удивляет, ведь ты умный человек… Ты же понимаешь, что тот, кто посадил тебя в Народное Собрание, может и выгнать тебя оттуда…
— Вы угрожаете мне, Камаль-бей?
— Понимай как хочешь.
Аззам встал, протянул руки, пытаясь обнять аль-Фули за плечи:
— Паша! Прошу Вас, не надо делать из мухи слона.
— Всего доброго…
Аль-Фули развернулся было, чтобы уйти, но хаджи Аззам вцепился ему в руку:
— Паша! Поговорили и забыли… Клянусь Аллахом, я сдержу обещание…
Аль-Фули злобно вырвал руку, но Аззам подошел к нему ближе и зашептал, словно умоляя:
— Камаль-бей, послушайте меня, прошу Вас… Я умоляю, так будет лучше и для Вас и для меня.
Аль-Фули с немым вопросом уставился на него, но злость не сходила с его лица. Аззам сказал:
— Я хочу встретиться с «Большим Человеком».
— Он не встречается с кем попало.
— Прошу, Камаль-бей, помогите мне… Я хочу встретиться с господином и объяснить ему мое положение, что и как… Не отказывайте мне, шейх…
Аль-Фули посмотрел на него сверлящим, изучающим взглядом, как в последний раз, потом, уходя, бросил:
— Посмотрим…
* * *Хаджи Аззаму было нелегко уступить даром четверть прибыли от представительства. Но он не смел открыто отказать. Он рассчитывал, что кампания против него не начнется, пока у них остается малейшая надежда, что он будет платить. Он попросил о встрече с «Большим Человеком» и настоял на ней в первую очередь для того, чтобы выиграть время, а еще у него было смутное предчувствие, что, встретившись с «Большим Человеком» с глазу на глаз, он сумеет убедить того снизить ставку. Была у него и другая важная задача: убедиться в самом существовании «Большого Человека»… Ведь, может быть и так, что аль-Фули использует имя «Большого Человека» без его ведома?! Надежда, конечно, слабая, но есть… Дело заняло несколько недель, во время телефонных переговоров Аззам настойчиво просил аль-Фули свести его с «Большим Человеком». И однажды утром в кабинете Аззама зазвонил телефон, и он услышал тонкий голосок секретарши:
— Хаджи Аззам… Здравствуйте… С вами будет говорить Камаль-бей.
Послышался голос аль-Фули, он кратко сообщил:
— Вы встречаетесь в четверг… В десять утра будьте готовы в своем офисе. Мы пришлем за вами машину, она вас заберет.
* * *Даулят тщательно разработала свой план. С помощью взятки она сумела переманить всех офицеров на свою сторону, и они обращались с Заки аль-Десуки отвратительно и крайне грубо: не давали ему позвонить и обменивались между собой шуточками:
— Сделай мне «валентинку»…
— А это ты, тот старик-алкоголик…
— Аппарат-то уже не работает, только ручной привод…
Они смеялись громко, до колик, до хрипоты, и Даулят тоже участвовала в этом, чтобы раззадорить их и поиздеваться. Заки-бей не отвечал и хранил молчание. Оборона, которую он держал изо всех сил, пала, и он понял, что дальнейшее сопротивление еще больше унизит его и еще жальче станет ему Бусейну, которая не переставала всхлипывать. Державший их полицейский злорадствовал сквозь смех:
— Ну что, мистер?! Теперь узнал, что есть на свете Бог?!
— Ваше поведение незаконно, я подам на вас жалобу, — тихо ответил Заки.
— Ты чего себе вообразил?! Какой наглый и бесстыжий… Постеснялся бы, ты уже того… одной ногой на том свете… В твоем возрасте — в мечети сидят. А мы снимаем тебя голым с проститутки, и ты еще выступаешь? — закричал офицер.
Бусейна попыталась уговорить его, но он набросился и на нее:
— Замолчи, шлюха, или проучу тебя здесь же!
Они совсем сдались и стали отвечать на вопросы офицеров. Заки подтвердил, что жалоба необоснованна и Даулят не проживает с ним в офисе. Присутствие Бусейны он объяснил тем, что это дочь его друга, которая поссорилась с семьей, и он предложил ей пожить в офисе, пока не помирит ее с отцом. Он подписал протокол, потом это сделала Бусейна. А заявительница Даулят, поблагодарила офицеров и, убедившись в том, что делу дан ход, ушла. После всех этих унижений Заки окончательно плюнул на свое достоинство и стал умолять офицера, пока тот, наконец, не разрешил ему позвонить. Нуждаясь в помощи, он позвонил своему другу, бывшему советнику. Тот прибыл быстро, с заспанным лицом прошел в кабинет начальника отделения, и тот вызвал Заки, пригласив сесть и настояв на том, чтобы ему принесли чашечку кофе и сигарету (в суматохе он забыл свою пачку в офисе). Начальник отделения посмотрел на Заки и, улыбнувшись, спокойно сказал:
— Конечно… Я прошу прощения за оскорбления, нанесенные моими сотрудниками. Но Вы знаете, что дело касается нравственности, дело сомнительное, а офицеры здесь — ревнители традиций. Все мы верующие, слава Богу…
Заки не произнес ни слова… Он продолжал курить и смотреть на офицера, а советник в это время перешел в наступление:
— Очень сомневаюсь, паша, что это дело не выйдет вам боком…
— Ваши желания для меня — закон, но, к сожалению, протокол уже зарегистрирован под входящим номером и мы не можем его отменить. Вы ведь, господин профессор, знаете процедуры. Мы можем отпустить его и девушку на ночь, но они должны явиться утром и предстать перед прокурором. Я поговорю с заместителем прокурора, и он, если позволит Аллах, замнет дело…
Заки и Бусейна подписали обязательство явиться к прокурору, и, когда они вышли из отделения, благодарный Заки пожал руку своему другу-советнику. Тот произнес:
— Заки-бей, мы братья, какие между нами могут быть благодарности… Кстати, заметно, что твоя сестра Даулят связана с офицерами, все они у нее в кармане… Начальник отделения мог бы порвать протокол на наших глазах, если б хотел…
Заки грустно улыбнулся, и советник сказал ему в утешение:
— Не переживай… Утром позвоню в управление, Бог поможет.
Заки поблагодарил его еще раз, и они вместе с Бусейной направились к дому Якобяна. Утренний свет только-только начал проникать на улицу Сулейман-паши, она была абсолютно пустой, если не считать городских дворников, которые лениво мели мостовую, и редких прохожих, зачем-то поднявшихся так рано, либо возвращающихся с затянувшейся вечеринки. Заки чувствовал крайнюю усталость, головокружение и тошноту, но он не волновался и не был сердит. Он только чувствовал, что желудок его побаливает, голова пуста, а мысли рассеянны. Через некоторое время Заки ощутил щемящую грусть, надвигающуюся на него, как грозовая туча. Он сто раз вспомнит ругань и оскорбления, брошенные в его адрес, но никогда не простит себе, что сломался и сдался им. Он будет сравнивать, чтобы сделать себе больнее, то уважение, которым он был окружен всю жизнь, и то унижение, с которым его вмиг растоптали. Они обращались с ним как с карманником или сутенером. И совсем уж разрывалось его сердце от того, что он не сопротивлялся бы, даже если его били… Почему он подчинился им и превратился в половую тряпку?! Куда исчезла его воля, как можно было так унизить собственное достоинство?! Надо было сопротивляться им до конца, и будь, что будет. Защитить если не самого себя, то хотя бы честь Бусейны, которую они уничтожили. Что теперь скажешь? Как он посмотрит ей в глаза, ведь он не смог ее уберечь, защитить хотя бы словом?! Он обернулся к ней: она молча шла рядом. Он услышал свой неожиданно хриплый голос:
