Эмилия Прыткина - Свадебный переполох
– Вы дудуки забыли, вот, – протянула она два свертка и потупила взор.
– Точно, забыл, – улыбнулся Тимофей, который долго стоял возле киоска с мороженым, пересчитывал деньги и думал, не вернуться ли ему обратно и не заставить ли безумную художницу и ее соседа паковать все оставшиеся картины и дудуки, пока он будет любоваться Арусяк.
– Ну, тогда я пошла, – вздохнула Арусяк.
Тимофей, не в силах отпустить свое прекрасное видение, потоптался на месте и выпалил:
– А хочешь мороженого?
– Хочу, – обрадовалась Арусяк.
Влюбленный юноша подошел к киоску и купил два эскимо на палочке, после чего парочка присела на скамейку под деревом, и Арусяк, развернув фольгу, стала слизывать мороженое своим маленьким розовым язычком, глядя на который, Тимофей окончательно потерял над собой контроль. Но, памятуя о суровых армянских традициях, он тяжело вздохнул и развернул свое мороженое, чувствуя, что не знает, о чем можно говорить с настоящей армянской девушкой так, чтобы не спугнуть ее и не обидеть, а главное – не напороться при выходе на многочисленную родню с кинжалами, которая схватит его и либо тут же зарежет, либо поведет под венец.
Арусяк в это время ела мороженое и думала о том, не будет ли наглостью с ее стороны заговорить первой. Перед глазами стоял образ Арусяк-старшей, которая грозила внучке пальцем и говорила: «Ни-ни! Даже и не думай!» Из-за бабкиного плеча выглядывал отец, точивший кинжал и приговаривавший: «Зарежу негодяя, зарежу!» Но страх перед родственниками улетучился, как дымок от затушенного окурка, когда Тимофей, заметив, что Арусяк уже почти доела свое мороженое, испугался, что она убежит, и предложил ей еще порцию. Арусяк с радостью согласилась. Согласилась она и на третью.
К тому времени, когда молодой человек предложил запить приторно-сладкое мороженое газировкой, она уже знала, что юноша приехал из Москвы навестить родителей, изучающих культуру езидов, знает Ереван куда лучше нее, что из окна их квартиры открывается вид на главную улицу города и даже то, что Тимофей, доживший до двадцати семи лет, никогда в жизни не встречал такой красивой девушки, как Арусяк. Тимофей, в свою очередь, выведал, что девушка приехала из Харькова в гости к бабушке и проживает в Эребуни-массиве. Когда же Арусяк не без гордости рассказала ему, что закончила Харьковский национальный университет имени Каразина по специальности «переводчик», Тимофей понял, что всю жизнь мечтал о такой девушке – красивой, умной и в меру скромной. И сидели бы влюбленные до глубокого вечера, узнавая друг о друге все больше и больше, и, может быть, даже наутро побежали бы в ближайший загс регистрировать брак, если бы в конце ряда Арусяк не заметила фигуру Офелии, которая шла на них как танк, сверля взглядом все вокруг.
– Это за мной, я пойду, – прошептала Арусяк и вскочила с места.
– Арусяк, подожди! – закричал Тимофей, предчувствуя, что через минуту Арусяк растворится в воздухе, не оставив ему ни малейшей надежды встретиться вновь.
– Что? – спросила Арусяк, вытирая с подбородка прилипший шоколад.
– Позвони мне, мой номер пятьдесят шесть – тридцать четыре – двадцать один. Позвони обязательно.
– Позвоню, позвоню, пока! – Арусяк помахала ему рукой и пошла навстречу Офелии.
Теперь уже Тимофей провожал ее взглядом, полным самых что ни на есть нежных чувств.
– Где тебя носит? Мы уже все собрали. – Офелия недовольно посмотрела на племянницу.
– Он успел далеко уйти, пришлось догонять, – соврала Арусяк.
– Пошли уже, Ованес ждет, – ответила Офелия, и две девушки быстрыми мелкими шажками засеменили в сторону третьего ряда: одна – счастливая, повторяя про себя заветный номер, другая – мрачнее тучи, поскольку гороскоп, составленный известным тибетским предсказателем, не предрекал ей ни выставок в известнейших галереях мира, ни места в истории мировой живописи, ни даже мало-мальской славы, а предвещал глупейший поступок – скорое замужество и рождение двойни. И пока гордыня Офелии раздувалась до размеров горы Арарат, нашептывая ей, что нет в этом мире человека, с которым бы она могла прожить под одной крышей хотя бы час, женское любопытство выискивало среди знакомых и незнакомых мужчин возможного претендента на ее руку и сердце.
У выхода с вернисажа, возле ограждения, стоял Арташес Мкртычевич, сжимая в руках плод больного воображения Офелии Мурадян.
– Картина, хорошая картина, картина известного армянского художника, покупайте картину, отдам недорого, всего пятьсот долларов! – вопил Арташес Мкртычевич, демонстрируя произведение искусства редким прохожим.
– Идиот, – покачала головой Офелия и, громыхая тележкой, прошла мимо.
Вечером Арусяк ждал пренеприятнейший сюрприз в лице Сурика и его жены Карины, которые приехали в гости, чтобы обсудить грядущее обручение детей, назначенное на конец месяца, и замерить безымянный палец Арусяк, дабы заказать у ювелира кольцо нужного размера.
– Ой, надо заказывать с бриллиантом, такое, как в американских фильмах. Правда, Петя? – Аннушка мечтательно закатила глаза.
– Бриллианты нынче не в моде, – поджал губы Сурик, чувствуя, что если Аннушка захочет еще и свадебный кортеж, платье от Версаче и банкет в центральном ресторане, то ему придется продавать квартиру, машину, доставшиеся по наследству антикварные часы с боем и золотые зубы Вардитер Александровны, чтобы наскрести нужную сумму.
Произведя необходимые замеры, Сурик с женой откланялись и удалились.
– Ты посмотри, какая нахалка! Кольцо ей с бриллиантом подавай! – хмыкнула Карина, садясь в машину.
– Ладно тебе, зато наш сын потом будет жить как у Христа за пазухой. Я Погоса знаю, он в лепешку расшибется, а для любимой дочери все сделает, – ответил Сурик, заводя мотор.
Старенький «Москвич» попыхтел, выпустил черное облако и понесся на другой конец города в ювелирную мастерскую.
– И все-таки есть у меня подозрение, что не пара он нашей Арусяк, не пара, – вздохнула Аннушка, когда гости ушли.
– Ну сколько можно, Анечка? – возмутился Петр. – У меня нет никаких подозрений. А то, что парень беден, так это поправимо, сам таким был. Главное, чтобы голова на плечах была, а уж деньгами я помогу, зря, что ли, столько лет горбатился? Лишь бы Арусяк наша счастлива была, а с ним она будет, чует мое сердце, будет. Видела, какая веселая сидела за столом? – шмыгнул носом Погос и пустил скупую мужскую слезу, появление которой означало крайнюю степень радости. Последний раз Погос Мурадян прослезился десять лет назад, когда «Арарат» обыграл «Нефтчи».
Счастливая Арусяк после ухода гостей проскользнула в свою комнату, записала на бумажке номер телефона Тимофея, спрятала под матрас и растянулась на нем.
– Паспорт когда воровать будем? Я нитки нашла зеленые, – прошептала Офелия, укладываясь спать.
– Потом. Может, через пару деньков, а?
– Ну-ну, как скажешь.
В это время Борис Иванович Столяров сидел за обеденным столом, хлебал борщ и вдохновенно рассказывал о том, как он скакал с езидами на конях, перегоняя баранов и коров с пастбища на пастбище, лепил из навоза лепешки и выкладывал их на солнцепек, лакомился домашним сыром и обучал детишек-езидов грамоте, познавая культуру этой народности все больше и больше.
– Представляешь, Тимочка, они девочек замуж выдают в четырнадцать лет, каково, а? И в школу не ходят по большей части. Научился читать и писать – и хватит. Интересный народ, очень интересный.
Елизавета Анатольевна намазала на хлеб тоненький слой джема и поддержала разговор:
– Это ужасно, Тимочка, это просто ужасно, они такие темные, такие… Господи, как они только живут! Боря, тебе необходимо завтра посетить врача, мало ли что…
Как и полагается самоотверженной жене ученого, она вызвалась поехать с мужем в горы и просидела четыре часа на жаре под зонтиком и в белых кружевных перчатках, отгоняя от себя слепней и комаров.
– Да ладно тебе, – отмахнулся Борис Иванович, представляя, что скажет жена, если узнает, что во время конной прогулки он пил воду из родника и ел с езидом-проводником из одной миски.
Тимофей сидел молча, водил ложкой по дну тарелки и делал вид, что увлечен рассказами родителей, мечтая наконец-то доесть суп и удалиться в свою комнату, чтобы перебросить фотографии Арусяк на компьютер.
– Кстати, Тима, зачем ты купил столько картин и дудок? – поинтересовалась Елизавета Анатольевна.
– Ну, друзьям подарю в Москве.
– Не нравится мне эта мазня. – Елизавета Анатольевна недовольно оглядела одну из картин.
– Никакая не мазня, хорошие картины. Я, пожалуй, спать пойду.
Пожелав родителям спокойной ночи, Тимофей побежал в комнату, сел за компьютер и замер перед экраном, любуясь пилоткой, из-под которой струились черные кудри. Лица красавицы Арусяк на фотографии не было, впрочем, Тимофей помнил его до мельчайших деталей и допоздна просидел перед монитором, моля Бога, чтобы прекрасная армянка не забыла номер его телефона и позвонила ему как можно быстрее.
