Чак Паланик - Незримые твари

Правда в том, что уродство не приносит такой трепет, как можно себе представить, но может стать удобным случаем для чего-то настолько хорошего, что и представить себе трудно.

Правда в том, что я прошу прощения.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Перенесемся обратно, в комнату неотложки Мемориального госпиталя Ла Палома. Морфий внутривенно. Маленькие маникюрные ножнички из операционной срезали костюм Брэнди. А там несчастный член моего брата, посиневший от холода, выставленный на всеобщее обозрение. Полицейские фото; и сестра Катерина орет:

- Быстрее! Делайте снимки! Он по-прежнему теряет кровь!

Переключимся на операцию. Переключимся на постоперационку. Переключимся на то, как я отвожу сестру Катерину в сторону; маленькая сестра Катерина так сильно обнимает мои ноги, что я просто прикована к полу. Она смотрит на меня, мы обе измазаны кровью, и я прошу ее письменно:

"пожалуйста".

"сделайте для меня одну вещь. пожалуйста. если и правда хотите, чтобы я была счастлива".

Переключимся на Эви, рассевшуюся в стиле ток-шоу под горячей подсветкой в центре города, в "Брамбахе", болтающую с матерью, Манусом и новым мужем про то, как она повстречала Брэнди за многие годы до каждого из нас, в какой-то группе поддержки для сменивших пол. Про то, как всем отныне и вовеки нужны большие бедствия.

Перенесемся в один день, он уже не за горами, когда Манус обретет собственную грудь.

Переключимся на меня, присевшую у больничной койки брата. Кожа Шейна, - нельзя сказать, где заканчивается вылинявшая голубая больничная пижама, и где начинается Шейн, настолько он бледен. Это мой брат, бледный и худой, с тощими руками Шейна и костлявой грудью. Прямая золотисто-каштановая челка на лбу, - это тот, кого я помню и с кем росла. Сложенный из палочек и птичьих косточек. Шейн, которого я забыла. Шейн до происшествия с баллоном лака. Не знаю, почему я не помнила этого, но Шейн всегда выглядел таким несчастным.

Переключимся на наших предков, которые крутят по ночам семейные фильмы на белой стене дома. Контуры окон двадцатипятилетней давности в точности совпадают с нынешними. Трава совпадает с травой. Призраки меня и Шейна в роли детей носятся туда-сюда, и им хорошо друг с другом.

Переключимся на сестер Рей, столпившихся у больничной койки. На их парики натянуты сеточки для волос. На лицах повязки хирургов. К халатам приколоты ювелирные костюмные брошки "Виндзорской Герцогини": переливающиеся бриллиантовым и топазовым блеском леопарды. Птички-колибри с вымощенными изумрудом тушками.

А я - просто хочу, чтобы Шейн был счастлив. Я устала быть собой; ненавистной собой.

Дайте мне облегчение.

Я устала от этого мира видимостей. От свиней, которые только кажутся жирными. От семей, которые только кажутся счастливыми.

Дайте мне освобождение.

От всего, что только с виду щедрость. От всего, что только с виду любовь.

Вспышка.

Я не хочу больше быть собой. Я хочу быть счастливой, и хочу, чтобы Брэнди Элекзендер вернулась. Вот мой первый настоящий жизненный тупик. Идти некуда: не в таком виде, как я сейчас, не тем человеком. Вот мое первое настоящее начало.

Пока Шейн спит, сестры Реи толпятся вокруг, разукрашивая его маленькими подарочками. Душат Шейна "Лер дю Темп", словно он какой-нибудь бостонский папоротник.

Новые сережки. Новый шарф "Гермес" обвивает его голову.

Косметика расставлена аккуратными рядами на хирургическом подносе, парящем у кровати, и Софонда командует:

- Увлажнитель! - и протягивает руку ладонью вверх.

- Увлажнитель, - отзывается Китти Литтер, шлепая тюбик в руку Софонды.

Софонда протягивает руку и командует:

- Тональный!

И Вивьен шлепает ей в руку второй тюбик, отзываясь:

- Тональный.

Шейн, я знаю, ты не можешь меня слышать, но ничего страшного, все равно я не могу говорить.

Короткими легкими мазками тампончика Софонда скрывает тональным кремом темные мешки у Шейна под глазами. Вивьен прикалывает к больничной пижаме Шейна бриллиантовую булавку.

"Мисс Рона" спасла тебе жизнь, Шейн. Книжка в кармане твоего жакета, которая замедлила пулю до той скорости, при которой у тебя взорвались только титьки. Просто рана в мягкое, в мягкое и силикон.

Входят цветочники, принося букеты ирисов, роз и всего остального.

Твой силикон порвался, Шейн. Пуля пробила тебе силикон, поэтому его пришлось извлечь. Теперь грудь у тебя может стать любого размера, какого ты захочешь. Так говорили Реи.

- Основа! - командует Софонда, и подправляет крем-основу вдоль линии волос Шейна.

Просит:

- Карандаш для бровей! - на ее лбу бисеринки пота.

Китти протягивает карандаш, отзываясь:

- Карандаш для бровей.

- Промокните! - командует Софонда.

И Вивьен промокает ей лоб тампоном.

Софонда командует:

- Карандаш для глаз! Тени!

А мне пора идти, Шейн, пока ты еще спишь. Но я хочу дать тебе кое-что. Хочу дать тебе жизнь. Это мой третий шанс, и я не собираюсь его профонарить. В свое время я могла открыть окно спальни. Могла не дать Эви стрелять в тебя. Правда в том, что я этого не сделала, поэтому сейчас отдаю тебе свою жизнь, которая мне больше не нужна.

Кладу сумочку под большую унизанную кольцами руку Шейна. Видите ли, размер мужской кисти - это единственное, что не может изменить пластический хирург. Единственная вещь, которая всегда выдаст девчонку вроде Брэнди Элекзендер. Нет никакого способа скрыть такие руки от глаз.

Тут все мои документы, мое свидетельство о рождении, мое все на свете. Теперь ты можешь стать Шэннон Мак-Фарленд. Тут моя карьера. Внимание под тридцать градусов накалом. Оно твое. Все это. И каждое. Надеюсь, тебе этого хватит. Больше у меня ничего не осталось.

- Основной цвет! - командует Софонда, и Вивьен вручает ей самый светлый оттенок "Темносиних Грез".

- Цвет века! - командует Софонда, и Китти вручает ей следующую тень для глаз.

- Контурный цвет! - командует Софонда, и Китти вручает ей самый темный оттенок.

Шейн, возвратись в мою карьеру. Заставь Софонду получить для тебя высший контракт, - никаких местных благотворительных дерьмовых подиумов. Ты теперь Шэннон, мать твою, Мак-Фарленд. Иди прямо к вершине. Когда с этого момента пройдет год, я хочу включить ящик и увидеть тебя, обнаженную, отпивающую глоток диетической колы в замедленном показе. Заставь Софонду пробить для тебя контракты национального размаха.

Стань знаменитым. Стань грандиозным общественным экспериментом в получении того, чего не хочется. Отыщи добро в том, что мир называет злом. Я отдаю тебе собственную жизнь, потому что хочу, чтобы весь мир знал тебя. Я желаю, чтобы весь мир с распростертыми объятиями принял то, что ненавидит.

Выясни, что пугает тебя больше всего, и отправляйся туда жить.

- Щеточку для ресниц! - командует Софонда, и завивает ресницы спящего Шейна.

- Тушь! - командует она, и покрывает ресницы тушью.

- Восхитительно, - говорит Китти.

А Софонда отвечает:

- Мы еще не выбрались из джунглей.

Шейн, я даю тебе свою жизнь, свои водительские права, свои старые табеля, потому что ты больше похож на ту меня, которую я уже с трудом могу вспомнить. Потому что я устала ненавидеть, и прихорашиваться, и рассказывать себе старые истории, которые изначально никогда не были правдой. Я устала от вечного "я, я, я первая".

От "свет-мой-зеркальце-скажи".

И, пожалуйста, не надо идти за мной. Стань новым центром внимания. Стань грандиозным успехом, стань прекрасной, и любимой, и всеми остальными, кем хотела стать я. Сама я уже это прошла. Я хочу быть просто невидимой. Может, буду танцевать танец живота в вуалях. Стану монашкой и пойду работать в колонию прокаженных, где никто не совершенен. Могу стать хоккейным вратарем и носить маску. И здоровенные парки отдыха: они нанимают только женщин для ношения костюмов мультяшных персонажей, потому что никому не захочется идти на риск, что его ребенка будет лапать незнакомый растлитель-мужик. Может, я стану большим мультяшным мышонком. Или щенком. Или утенком. Я не знаю, но уверена, что разберусь. Никакого бегства от судьбы, все просто продолжается. И днем, и ночью - будущее приходит к тебе.

Глажу Шейна по бледной руке.

Я отдаю тебе жизнь, чтобы доказать себе, что могу, действительно могу любить кого-то. Даже если мне за это не платят, - я могу дарить любовь, счастье и радость. Видишь ли, я смогла осилить и детское питание, и то, что не говорю, что бездомна и невидима, но мне нужно знать, что я способна любить кого-то. Целиком и полностью, постоянно и без надежды на взаимность, просто акт воли, что я буду кого-то любить.

Склоняюсь, будто целуя лицо брата.