Дуглас Кеннеди - Покидая мир
Пять футов шесть дюймов[66] ростом, Тео был обладателем буйной, непослушной копны черных курчавых волос, бородки, как у Фрэнка Заппы, и намечавшегося брюшка (он не признавал зарядки и физических упражнений). Одевался он всегда одинаково: черные джинсы «Левис 501» 36-го размера, черные футболки и черная потертая кожаная куртка «пилот». Красавцем в общепринятом смысле этот парень не был, но зацепила меня не его внешность, а неподдельный интерес, который он проявлял ко всему, связанному со мной. Потеряв Дэвида, я всегда мечтала встретить такого же, как он, настоящего интеллектуала. И плевать, что Тео питался черт-те какой гадостью, отказывался принимать витамины и после занятий сексом настаивал на том, что нужно встать и посмотреть какой-нибудь фильм… Главное, он был мне интересен.
Для такого необязательного и распущенного типа Тео был на удивление привередлив к определенным элементам своей жизни. Так, он с усердием, достойным лучшего применения, чистил зубы нитью, а душ принимал не реже трех раз за день. Свою крохотную — не больше трехсот квадратных футов — квартирку в Кембридже он содержал в идеальном порядке. Сотни фильмов, занимавших все книжные полки, были не просто расставлены в алфавитном порядке, но и разделены на тематические секции, как в библиотеке. Постель также была всегда безупречна, причем Тео настаивал на том, чтобы ежедневно стелить свежие, тщательно выглаженные простыни. Его черные джинсы тоже всегда были превосходно отутюжены, а трусы-боксеры он покупал исключительно в «Брук Бразерс». Это было еще одной интересной особенностью Тео Моргана — чрезвычайная консервативность во всем, что касалось покупок. Свои привычки он не менял годами. Черные футболки приобретались в «Гэп» один раз в год. По рассказу Тео, это происходило так: взяв машину напрокат, он садился за руль и ехал два с половиной часа до Фрипорта, что в штате Мэн, где располагался магазин фирмы «Гэп». Оказавшись на месте, он закупал тридцать черных футболок размера L по пять долларов за штуку, после чего отправлялся в магазин «Брук Бразерс» в том же городке, где приобретал восемнадцать пар трусов за сто пятьдесят пять баксов. Тео запоминал все цены, в этом смысле он был невероятно обстоятелен. Следующим шагом был визит в магазин «Левис» с целью покупки восемнадцати пар черных джинсов модели пятьсот один по двадцать пять баксов. Выполнив запланированную программу, он снова садился за руль, отправлялся на север в поселок Уискассет и заказывал большой омаровый ролл и рутбир[67] в популярной забегаловке под названием «Редс», где торговали едой навынос. Устроившись за столиком с видом на залив, Тео безмятежно любовался «широкоэкранной» панорамой побережья Мэна, ел омаровый ролл, пил холодный чай, а потом разворачивал машину на юг, возвращался в Бостон, чтобы вечером успеть chez lui[68] посмотреть не меньше трех картин.
— Таким образом я на целый год удовлетворяю и потребность в покупке одежды, и тягу к перемене мест.
Теперь я понимаю, до чего странно это все выглядит, ведь Тео и в самом деле за целый год больше не покупал себе ни одной вещи и противился всем моим попыткам вытащить его на выходные из Бостона, если в том месте не было кинотеатра. Но в его причудах было что-то странно притягательное, к тому же мне импонировал сам факт, что этого человека не захватила целиком безумная жажда приобретательства, определяющая всю нашу современную жизнь. Диски с фильмами он получал бесплатно от всех своих знакомых дистрибьюторов. Нужные книги заказывал в библиотеках или издательствах. Он сам себе стирал, сам убирал квартиру, сам готовил, причем сидел по большей части на диете из сухих завтраков «Чириоз», замороженной лазаньи, пакетных супов и мороженого «Бен и Джерри». А еще он начинал каждый день с того, что, проснувшись в полдень, два часа работал над рукописью и лишь потом отправлялся на службу в Гарвардский киноархив.
В Кембридже Тео оказался после того, как его уволили из Архива классического кино за перерасход средств: готовя свои программы, он превысил годовой бюджет более чем на двести тысяч долларов. Один из его старых, «свихнутых на кино» (его собственное выражение) приятелей, Ронни Блэк, устроился тогда на работу в Гарварский киноархив и искал напарника. «Я планирую проводить здесь показы кино, собирать интересные программы, а ты в своем деле лучший во всем мире, не считая Парижа, — убеждал его Ронни, — но губишь себя, растрачиваешься по пустякам. Так что давай договоримся: ты получаешь работу при условии, что не потратишь ни пенни без моего письменного согласия. Попробуешь финтить — вылетишь в два счета без права восстановления. Но если станешь играть по правилам, мы с тобой сможем развернуться в Кембридже на полную катушку и делать в Гарварде все, что только захотим, не отчитываясь ни перед кем».
Я встретила Тео в гостях, на ужине, устроенном старой моей гарвардской приятельницей, Сарой Кроу. Сара по-прежнему вращалась в высших сферах общества Новой Англии; своим худым чопорным лицом она напоминала мне массачусетских grande dames, портреты которых писал на заказ Уистлер.[69] Ей была свойствена аристократическая сдержанность (noblesse oblige), сочетавшаяся с нескрываемым ужасом при виде безвкусицы в любых ее проявлениях. Окончив университет, Сара Кроу стала, возможно, самым серьезным специалистом по колониальной истории США после Перри Миллера. Монография «Американские теократы: новый экскурс в историю пуритантизма» не только привлекла внимание серьезных научных кругов, но и обеспечила Саре постоянное место ведущего профессора в колледже Уэллсли. В дополнение ко всем своим многочисленным достижениям она еще и чертовски удачно вышла замуж. Ее избранник, Фредерик Коуэтт, был успешным финансистом: Принстон, бизнес-школа Уортон, семейная недвижимость в Уэллсе и в Мэне и их с Сарой собственный дом на Бикон-хилл, где они, с двумя маленькими сыновьями, вели обеспеченную светскую жизнь.
Сара была достойна восхищения. Эта женщина никогда не совершала ошибок — казалось, двигаясь неуклонно от победы к победе, она просто не может сбиться с пути или свернуть в неверном направлении. Позвонив, чтобы пригласить на ужин, она разговаривала со мной удивительно тепло и непринужденно, сообщила, что знает от своих «осведомителей», как я справилась с Тедом Стивенсом, и заявила, что гордится моей «готовностью стоять за правду в наше время, когда всем правит карьеризм».
— Тем более что УНА для тебя не более чем временное пристанище, это же очевидно.
Перевод: что вообще гарвардская умница вроде тебя забыла в этом университетишке низкого пошиба?
Затем, переменив тему, Сара упомянула, что устраивает ужин через две недели в пятницу и хочет пригласить меня.
Да, ее дом был великолепен и оформлен с безукоризненным вкусом и без кричащей роскоши. И даже Фредерик — вот проклятие! — оказался не противным занудой, а симпатичным, раскованным и при этом неплохо образованным парнем из высшего общества, который без раздражения и даже радушно принимал у себя разношерстную компанию, собравшуюся в тот вечер стараниями супруги.
Еще одно не могло не удивлять в Саре Кроу — принадлежа к сливкам общества, она при этом с удовольствием привечала у себя чудаков и оригиналов. Именно поэтому в Гарварде они сошлись с Кристи, невзирая на то что Поэтесса (так Сара всегда ее называла) была полной противоположностью Саре, с ее строгим консервативным стилем, и имела обыкновение шокировать друзей, напиваясь в стельку и затем обрушивая на них грязный поток сознания.
Я часто размышляла об этом — и пришла к выводу: общаясь со столь необычными людьми, Сара хотела показать своему пуританскому миру, что она не на сто процентов к нему относится, что в круг общения входят художники, писатели и даже такие сумасшедшие киноархивисты, как Тео Морган.
Сара знала Тео, так как входила в правление Гарвардского киноархива, да и вообще давно взяла его на заметку как «первостатейного чудика».
— Ты не думай, я посадила тебя с ним рядом не для того, чтобы вас свести, — быстро шепнула мне Сара, придержав за локоть у входа в помпезный обеденный зал, где нас ожидали два официанта в ливреях. — Но уверяю, вечер с Тео будет куда более забавным и запоминающимся, чем посади я рядом с тобой Клиффорда Клейтона — этот сразу начнет талдычить о древности своего рода, восходящего к первопоселенцам, а потом заведет долгую беседу о рынке опционов.
Сара оказалась права. Хотя и пришлось напрячься, приноравливая свои мыслительные способности к восприятию стремительной — миля в минуту — речи Тео Моргана, скоро я убедилась, что оно того стоило.
— Знаете, что мне напоминает это место? — громко спросил он, едва опустился на стул рядом со мной. — «Великолепных Эмберсонов».[70]
