Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы
— Я так никогда не считала его бесстрастным.
— Ну, это нормально… Он без ума от своей жены, он тебя просто обожает! Когда говорит о тебе, его глаза горят, как Эйфелева башня в ночи! Ты до сих пор волнуешь его, могу поспорить!
— Ох, это уж ты чересчур!
«Искренна ли она или пытается потопить барракуду?» — подумала Ирис, разглядывая Каролину, которая безмятежно потягивала сок через соломинку. Она не заметила и тени задней мысли на лице адвокатессы, которая, казалось, с удовольствием расслабляется после забега на двести скидко-метров.
— Он сказал мне, что ты собираешься писать книгу…
— Неужто рассказал?
— А что, это правда? Ты уже начала?
— Не совсем… Есть одна идея, я ее пока кручу так и сяк…
— В любом случае он тебя поддержит, это очевидно. Не из тех он мужей, что ревнуют к успеху жен. Не то, что этот мсье Изамбер: его жена написала роман, так он до сих пор отойти не может, чуть ли не процесс решил затеять, чтоб запретить ей публиковать книгу под своей фамилией… под ЕГО фамилией.
Ирис не ответила. Произошло то, чего она боялась: все говорят о ее книге, все думают о ее книге. Кроме нее. Ни единой мысли в голове. Более того, она ощущала, что неспособна ничего написать! Она вполне отчетливо представляла себе, как рассуждает о творческом процессе, о писательском призвании, о словах, которые вертятся на кончике языка, об упрямой и неуловимой первой фразе, о пробелах и черных дырах, о персонажах, которые начинают жить собственной жизнью и постоянно возникают рядом с вами, дергают вас за рукав… Но заняться работой, одной, за письменным столом! Невозможно. Она соврала ненароком, от скуки, чтобы на нее обратили внимание — и вот теперь эта ложь обернулась против нее.
— Мне б найти такого мужа, как твой, — вздохнула Каролина Вибер, которая думала о своем, не замечая терзаний Ирис. — Надо было захомутать его прежде, чем появилась ты.
— Ты все не замужем? — спросила Ирис, с усилием заставляя себя поинтересоваться судьбой Каролины.
— Как никогда! Моя жизнь — вечный праздник! Выхожу из дома в восемь утра, возвращаюсь в десять вечера, суп из пакетика и брык в кроватку с телеком или с книжкой… с такой, ненавязчивой, чтоб не думать. Я даже детективов не читаю, а то ведь зачитаешься до двух часов ночи, интересно же узнать, кто убил! Так что жизнь моя необыкновенно увлекательна. Ни мужа, ни детей, ни любовника, ни питомца, только мать-старушка, и та не узнает меня, когда я ей звоню! Последний раз она бросила трубку, заявив, что у нее никогда не было детей! Вот я смеялась!
Она и правда засмеялась… но как-то невесело. Засмеялась, пытаясь скрыть тоску и пустоту внутри. Мы с ней ровесницы, подумала Ирис, но у меня есть муж и ребенок. Муж-загадка и ребенок, который вот-вот тоже станет загадкой! Что же может сделать нашу жизнь интересной? Бог? Золотая рыбка? Страсть? Или Средние Века, как у Жози? Почему она мне не рассказала о переводах? И почему Филипп скрывал? Моя жизнь вот-вот развалится на части, разъедаемая неведомой кислотой, а я со стороны беспомощно наблюдаю за процессом ее распада. Свою последнюю энергию я трачу в окопах распродаж, на втором этаже торгового дома «Живанши». Я шикарная курица с куриными мозгами — причем инкубаторная, поскольку таких одинаковых беспомощных куриц полно в привилегированных слоях общества.
Каролина оставила в покое соломинку от сока.
— Вот с чего я, спрашивается, рискую жизнью на этих распродажах, если я никуда не хожу, разве что в воскресенье утром, за хлебом, и то сверху обычно пальто?
— Ты неправа. Ходить за хлебом надо именно в шмотках от «Живанши». Вдруг ты кого-нибудь встретишь, ведь все по выходным бегут в булочную.
— Да уж, место встречи! Счастливые родители покупают круассаны, старушки выбирают между слоеным и песочным тестом, чтобы не повредить вставную челюсть, и жирные детишки набивают карманы сластями. Нет, ни Билла Гейтса, ни Бреда Питта там не встретить… Остается Интернет. Но я что-то не могу решиться. А ведь некоторые мои подруги пытаются, и ничего, удачно. С кем-то встречаются…
Каролина Вибер продолжала болтать, но Ирис ее больше не слушала. Только смотрела на нее ласково и участливо. Сгорбленная усталая женщина с потухшими глазами и горькой улыбкой. Словно подержанная, заношенная до дыр одежонка… Не верится, что полчаса назад она алчной гарпией расталкивала ближних за кусочек цветного шелка от «Живанши». «Найди семь отличий, — подумала Ирис. — Которая из них настоящая? Может, она спрятана в листве дерева, как в тех загадках, которые я в детстве обожала решать. На этом рисунке спрятан злой волк, а Красная Шапочка об этом не знает, найдите волка и спасите Красную Шапочку! Я всегда находила волка. Всегда».
— Ох, пора мне, пожалуй, — вздохнула Каролина, — а то я совсем расквашусь. Вообще на меня такое находит редко. Вот думаю, не вернуться ли в бутик, снова рискнуть жизнью. Это, по крайней мере, закаляет характер. Если, конечно, та чокнутая с браслетом свалила оттуда!
Женщины поцеловались и разошлись.
Ирис побежала к такси, прыгая через лужи. Она подумала о сапожках из крокодиловой кожи и порадовалась, что их купила.
Прыгнув в машину, выглянула в окно: Каролина Вибер встала в очередь за такси. Шел дождь, а очередь была длинная. Каролина спрятала покупки под плащ, чтобы их не намочило. Она напоминала бабу на чайнике — смешную фигурку в пышной юбке, которой накрывают чайник, чтоб сохранить тепло. Ирис решила подбросить ее до дома, высунулась в окно, чтобы окликнуть — и тут зазвонил телефон. Она сняла трубку.
— Да, Александр, дорогой, что случилось? Почему ты плачешь, мальчик мой? Скажи…
Он замерз и промок. Вот уже час он ждал ее возле школы: они ведь собирались к дантисту…
— Что случилось, Зоэ? Поговори с мамой… Ты знаешь, мамочка всегда тебя поймет, все простит, мамы любят своих детей, даже если они серийные убийцы. Веришь?
Зоэ, такая стройненькая в своих клетчатых брючках, сунула палец в ноздрю, внимательно исследуя ее содержимое.
— А вот в носу ковырять не надо, любовь моя. Даже если у тебя большое горе.
Зоэ с сожалением вынула палец, внимательно осмотрела его и вытерла об штаны.
Жозефина посмотрела на стенные часы. Половина пятого. Через полчаса у нее назначена встреча с Ширли, они собирались в парикмахерскую. «Я оплачу тебе цирюльника, — сказала Ширли. — Заработала тут кучу денег. Хочу сделать из тебя секс-бомбу». Жозефина вытаращила глаза: у нее был вид марсианки, которой собираются накрутить щупальца на бигуди. Ты хочешь сделать меня сексуальной? Выкрасить в платиновую блондинку? Нет-нет, просто постричь и несколько прядок осветлить, чтобы в прическе появились свет и объем. Жозефина была явно напугана. Только не надо уж очень меня изменять, ладно? Нет-нет, просто станешь красивой, как ясно солнышко, и мы вместе отпразднуем Рождество перед тем, как вы отправитесь в богатый дом!
У нее оставалось не более получаса, чтобы поговорить с Зоэ. Нельзя упускать такую возможность: Гортензии как раз нет дома.
— Можно я как маленькая? — спросила Зоэ, залезая к матери на колени.
Жозефина притянула ее к себе. Те же круглые щеки, спутанные прядки волос, то же круглое пузико, та же неуклюжесть, те же наивность и свежесть, те же беспокойные чистые глаза. Точь-в-точь Жозефина на детских фотографиях, маленькая девочка в тесном свитерке выпятила животик и подозрительно смотрит в объектив. «Радость моя, моя дочурка, я безумно люблю тебя, — шептала она, обнимая дочку. — Ты знаешь, что мама здесь, мама с тобой? Всегда-всегда?» Зоэ кивнула и прижалась к ней. «Ей, наверное, сейчас несладко, — подумала Жозефина, — вот уж Рождество на носу, а Антуан далеко. Она не решается сказать мне это».
Девочки вообще никогда не разговаривали с ней об отце. Не показывали письма, которые он присылал им каждую неделю. Иногда он звонил по вечерам. Трубку всегда снимала Гортензия, потом к телефону подходила Зоэ, лепетала невнятные «да» и «нет». Они четко провели границу между матерью и отцом.
Жозефина стала укачивать девочку, шепча ей на ушко всякие нежности.
— Ты моя такая большая девочка! Уже больше не деточка малюсенькая! Прямо-таки молодая красивая девушка, с красивыми волосиками, с красивым носиком, с красивым ротиком…
При каждом слове она легонько касалась волос, носа и рта Зоэ, и продолжала рассказывать свою считалочку напевным сказочным голосом.
— Красивая девушка, которая скоро будет сводить всех юношей с ума. Юноши со всего мира будут взбираться по приставным лестницам на башню, где живет Зоэ Кортес, в надежде получить ее поцелуй…
При этих словах Зоэ горько зарыдала. Жозефина склонилась над ней и прошептала ей в ухо: «Расскажи, малыш мой любимый… Расскажи маме, что тебя так огорчает».
— Все неправда, ты врешь, вовсе я не красивая девушка, и ни один юноша не будет взбираться на меня по приставной лестнице!
