Ирвин Шоу - Допустимые потери
— Я был в морской пехоте. А мы там не играли в пинг-понг, — с некоторым удивлением сказал Уайнстайн.
— Я подразумевал гражданскую жизнь.
— Для полицейских не существует такого понятия. Я убил двух человек, когда вел, как ты говоришь, гражданскую жизнь. Могу сказать лишь то, что они это заслужили. И за каждого из этих подонков я получил медаль. Не волнуйся. Я не собираюсь стрелять, пока в этом не будет необходимости. И постараюсь свести неприятности к минимуму.
— Прекрасно, старый стоппер, что ты на моей стороне.
Деймон встал.
— Слушай, Манфред, я хотел тебя еще кое о чем спросить.
— О чем? — Уайнстайн подозрительно посмотрел на него.
— Как Элси?
— Она умерла, — ровно сказал Уайнстайн. — Она сменила религию, ударилась в христианство, не ходила к докторам и умерла шестнадцать лет назад. Еще вопросы? — Голос у него был хриплым.
— Нет. — Еще один сон, подумал Деймон, еще одна тень в процессии. — Она жила в Европе?
— Нет. В Бостоне она вышла замуж за подонка, который никогда не работал больше двух недель, и она должна была содержать его. Он был полоумным писакой, поднимал много шума, превозносил свой атеизм и проклинал евреев за то, что они принесли в мир — так он говорил — заразу христианства, и Элси меня удерживала, чтобы я его не выпорол. Я думаю, что она обратилась в христианство из-за него. Этот мерзавец все еще жив. Сволочам везет. Последнее, что я о нем слышал, — он организовывал эти мерзкие группы, в которых каждый спит с каждым. Типичная история, когда люди перестаю! верить в Бога. А как ты, Роджер? — с вызовом спросил он.
— Пятьдесят на пятьдесят, — сказал Деймон.
— Лучше, чем по нулям. Если бы я сменил религию, то, скорее всего, стал бы католиком. Они прощают грешников. У нас это редко бывает. Я договорился до синевы, убеждая Элси, что если она не хочет быть еврейкой, то пусть лучше хоть музыкой занимается. — Он грустно рассмеялся. — Почему вы с ней расстались?
— Трудно сказать. — Невозможно рассказать религиозному человеку, что его восемнадцатилетняя сестра собиралась покончить самоубийством, если забеременеет от его лучшего друга.
— Ну, ты избавился от многих тревог. Она была чертовски глупа. И к тому было много причин. А теперь отправляйся. И поезжай осторожно. Не хочу, чтобы ты сломал себе шею и надул меня.
Они вышли на солнечную улицу, и Деймон сел в машину. Прежде чем включить двигатель, он задумчиво посмотрел на Уайнстайна, на морщины, которые годы, печаль, тяжелая работа прорезали на его лице, но его холодные голубые глаза были по-юношески ярки.
— А ты был таким тихим, спокойным мальчиком. Я по помню, чтобы ты дрался. Кто бы мог подумать, что ты станешь таким суровым старым стервятником?
Уайнстайн улыбнулся.
— Я, — сказал он.
Глава шестнадцатая
Из мотеля Деймон позвонил в офис и попросил к телефону Оливера.
— Где вы? — встревоженно спросил Оливер. Когда он волновался, голос его звенел, как дискант.
— За городом, — сказал Деймон, — Но не очень далеко. Я буду после ленча.
— Как мать Шейлы?
— Все то же. Шейла должна быть в Берлингтоне как минимум до среды.
— Вы сегодня вечером останетесь у нас или же хотите, чтобы я приехал к вам?
— Ни то ни другое.
— Роджер, — умоляюще просил Оливер, — Шейла но простит мне. Она будет думать, что я подвел и ее и вас. И если с вамп что-то случится, она меня проклянет.
— Она ничего не будет думать и не станет вас проклинать. Я привезу с собой друга, который поживет у меня.
— Вы не обманываете меня?
— Разве я когда-нибудь врал?
— Только иногда, — сказал Оливер.
Деймон засмеялся.
— Но не в этот раз.
— Звонил Проктор. Он хочет, чтобы вы позвонили ему. Он говорит, что это очень важно. Ему нужно до конца недели принять решение.
— Позвоните ему и скажите, что к полудню я с ним свяжусь. И перестаньте волноваться.
— Попробую, — невыразительно протянул Оливер.
Повесив трубку, Деймон расплатился по счету и поехал за Уайнстайном.
Когда они добрались до его нью-йоркской квартиры, Деймон удивился, увидев, что весь холл завален коробками с книгами и пластинками, а в пакетах — меховая шубка для Шейлы, нодарки для Оливера и мисс Уолтон, кожаный пиджак, две бутылки шампанского, которые он притащил домой, и теперь они стояли в тепле. Он забыл охвативший его прилив страсти к покупкам и не успел оставить инструкции уборщице, которая не знала, что делать со всеми этими вещами.
— Святые угодники, — сказал Уайнстайн, — это что — канун Рождества?
— Я купил вчера кое-что, — сказал Деймон. Неужели всего лишь вчера? Ему казалось, что прошло несколько месяцев. — Кое-что, необходимое для жизни. Книги, пластинки и все такое.
— А это что? — Уайнстайн показал на большую коробку.
— Должно быть, проигрыватель, который я заказал.
— Чем ты занимаешься — готовишься к ядерной войне?
Деймон засмеялся.
— Пе так уж серьезно. Я заберу все это с собой к нам на Олд Лайм. — Он рассказал Манфреду и о ждущем их домике, и о том, почему он сегодня не может увидеть Шейлу. — Я готовлюсь, уйдя на пенсию, забраться в леса и хочу, чтобы хоть что-то напоминало мне, какая она, цивилизация, оставшаяся в больших городах.
— Цивилизация большого города была бы куда более приемлема, — мрачно сказал Уайнстайн, — если бы она заключалась только в этом.
Через гостиную они вошли в маленькую комнатку, где Деймон работал.
— Боюсь, что вот это будет твоим ложем, — сказал Деймон, показывая на узкий и короткий диванчик.
— Слава Богу, что я так и не вырос, — сказал Уайнстайн. — Годится. Предупреждаю, я храплю.
— Я закрою двери.
— Моя жена говаривала, что храп мой слышен и в Поукинси. Дверь не спасет. Кстати, я видел у тебя на входе два замка. Верхний новенький. Ты давно врезал его?
— Сразу же после первого звонка.
— Сколько человек имеют ключи?
— Только мы с Шейлой и служанка.
— Может быть, неплохо было бы мне поговорить с ней.
Деймон рассмеялся.
— Она большая черная толстая женщина с низким контральто. Поет в церковном хоре у себя в Гарлеме. Раза два мы ходили ее слушать. Работает у нас пятнадцать лет, повсюду валяются деньги, драгоценности Шейлы… и она никогда ни к чему не притронулась. Единственное, в чем ее можно упрекнуть, она перетапливает квартиру, когда ей холодно.
— О’кей, — сказал Уайнстайн, — Поставим крест на контральто. И все же не очень полагайся на замки.
— Я и не полагаюсь. Поэтому я рад, что ты здесь, пусть даже мне и не удастся больше заснуть.
И сразу же зазвонили оба телефона, один в спальне, другой — в гостиной. Уайнстайн вопросительно взглянул на Деймона.
— Ты будешь отвечать?
— Конечно. Мой ночной приятель никогда не звонит днем.
Это была Шейла.
— Я звонила в мотель, — сказала она, — и мне сообщили, что ты расплатился. Я прикинула, что ты уже должен быть дома. Оливер у тебя?
— Нет.
— Ты обещал мне, что не будешь оставаться в квартире один, — упрекнула она его.
— Я не один. Со мной один мой старый друг, Манфред Уайнстайн. Я рассказывал тебе о нем. Мы вместе росли мальчишками. Так уж вышло, что он стал детективом. Сейчас он на пенсии и во имя старой дружбы любезно решил присосаться ко мне, как пиявка. У него куча оружия, — Деймон говорил легко и небрежно, словно его веселило присутствие гостя с наплечной кобурой, из которой торчал тупорылый пистолет 38-го калибра.
— А ты все это не придумал, чтобы успокоить меня? — подозрительно спросила Шейла.
— Поговори сама с ним. Манфред, подойди к телефону!
— Мэм, — загудел Уайнстайн в трубку, — разрешите поблагодарить вас за гостеприимство.
Если громкость может убеждать, подумал Деймон, Шейла будет покорена.
Несколько секунд он молча слушал, и Деймон, стоявший рядом, почувствовал обеспокоенность в голосе Шейлы, хотя не мог разобрать ни слова.
— Не беспокойтесь, мэм, — наконец произнес Уайнстайн, — Ему будет безопасно, как ребенку на материнских руках. Надеюсь, что скоро мне представится удовольствие увидеть вас воочию. — Он протянул трубку Деймону. — Она хочет поговорить с тобой.
— Роджер, — сказала Шейла. — Со стороны мистера Уайнстайна очень любезно предложить тебе свою заботу, но мне хочется поскорее вернуться и увидеть тебя. Пока не получается. С матерью все так же. Она в коматозном состоянии. В среду из Бостона приезжает большой специалист, и я должна остаться, пока он не осмотрит ее. Я звонила в школу, они сказали, что отлично справятся пока без меня. До чего приятно узнать, что не относишься к числу незаменимых. — Она с иронией рассмеялась.
— Ты незаменима для меня.
— А ты понимаешь, что значишь для меня? — Голос Шейлы понизился почти до шепота. — Мистер Уайнстайн не очень безрассуден?
