Петр Алешковский - Рыба. История одной миграции

— Смотри, такой обезьяной станешь — никакой зоопарк не возьмет. — Федя горько хмыкнул. — Поняла, кто твои соседи?

— И девчонка тоже?

— Ой-ёй, ты бы видела какая она приехала, — помойка и та краше. Ни бельмеса не соображает: «Антон, где Антон?» — передразнил и добавил гордо: — Я ее за ручку к нему привел, а он ей с порога как вдарит в глаз, втянул внутрь и дверь захлопнул, спасибо не сказал. Потом его папаша ими занялся, более-менее в чувство привел, в больнице два месяца лежали, а тут, видишь — лестницу сплел и сбежал, опять под навязкой.

— Как?

— Колька, он опять под навязкой?

Но Колька яростно мел двор и сделал вид, что не расслышал.

— Тебе лучше не знать, а мы с женой через это прошли. Я своего в больницу не сдал, привез сюда, спрятал от армии, если упекут — там снова на иглу сядет, тогда каюк, папа-мама не помогут.

С того дня я стала по-другому смотреть на Федю и его сына. Да и он, выговорившись, стал ко мне относиться добрее, только мальчишка по-прежнему меня сторонился, как сторонился всего мира — угрюмый, неприветливый, исполнительный, как робот, для которого жизнь закончилась, так и не начавшись. Петровна, конечно, с удовольствием меня просветила: Антон Колчин жил на втором этаже года два — квартиру ему купил отец-фотограф.

— Ты его знаешь, строгий такой, как отставной военный, на девятом живет. Только Антон начинает бузить, папаша его быстро в укорот — и в больницу. Парень — конченый наркоман, а мать и носу не кажет, один раз ее видела: интеллигентная женщина, а прошла — не поздоровалась. Это когда Антона в последний раз увозили. Он ведь парень золотой, все рвался мне помогать, когда я этажи мыла, — ведро с водой поднесет, в квартиру пустит воды набрать, чтоб я в подвал не ходила, только губит себя, не знаю зачем.

— А девчонка?

— Юлька? Если б не она, Антошка давно б загнулся, она за ним ходит, как мама родная, потому что сперва он за ней ходил. У нее отец — большой генерал, только она с ним не живет. Они сейчас по очереди гудят.

Я рассказала ей о лестнице из простыни.

— Знаю, а что поделаешь — страхи мучат, хорошо, если ночью прокрадется, а то будет скрываться, пока милиция не отловит.

После такого рассказа выходить вечером на уборку мне как-то расхотелось. Я уложила бабушку спать и решила, что вымою все завтра.

Села в кресло рядом с больной, пригрелась под теплой лампой.

Накатила грусть — вспомнила Павлика, Валерку, наших в Харабали, последнее письмо пришло от них три месяца назад еще в Волочек, моего лесного адреса они не знали. Бабуля спала тихо, как-то незаметно заснула и я сама. Тут же начал сниться бесконечный кошмар — кто-то страшный и безликий домогался меня, рвался сквозь стену, кричал, бил в нее кулаками… Я очнулась в холодном поту, но кошмар продолжался — кто-то кричал за дверью и колотил в нее в полном исступлении. Я подбежала к двери. Кричала девушка, я узнала ее голос.

— Откройте, ради бога откройте, Вера, помогите, вы же медсестра, помогите скорее!

Я открыла дверь, она ввалилась в квартиру, вцепилась в мой ночной халат — глаза, расширенные от страха, ночная рубашка забрызгана кровью.

— Пожалуйста, помогите!

— Что случилось? — Я постаралась сказать это спокойно и холодно.

— Антоша вскрылся, бежим скорее, бинт, вата у тебя есть?

Тут же она перешла на «ты», и вдруг я поняла, что она не просто возбуждена, она под кайфом, усилившим ее панический ужас.

— Хорошо, идем!

Взяла фельдшерский чемоданчик — я всегда возила его с собой, пошла в квартиру восемьдесят четыре нарочито спокойным шагом, Юлька тут же подчинилась, ей передалась моя уверенность, и она немного успокоилась.

Антона мы нашли в ванной. Он стоял совершенно голый, все вокруг было забрызгано кровью, в ванне лежал скальпель, которым он несколько раз порезал себе левое предплечье. Антон был в крайней степени психоза: пальцами правой руки методично выдавливал кровь из порезов, как юнец давит угри на носу. Он весь ушел в процесс, стонал скорее не от боли, а от удовольствия, следя, как течет по запястью и ладони кровь. Время от времени он смывал ее горячей струей из-под крана, и снова давил, и снова стонал. Антон услышал шаги за спиной, но даже не повернулся, думал, что это Юлька.

— Выходит, выходит, блин, сейчас бы лопнул, — бормотал он себе под нос.

— Тоша, я доктора привела.

Он резко обернулся — стрельнул по мне дикими глазами.

— Ты кто?

— Вера, соседка. Давай, покажи, что там у тебя. — Я старалась говорить властно, но спокойно, словно видела подобное тысячи раз.

— Ты в теме?

— В теме, в теме. В человеческом теле, между прочим, семь литров крови, сколько ты уже сдоил, донор? Голова кружится, сухость во рту, резь в желудке?

Я дарила ему первые попавшиеся симптомы, нужно было отвлечь его от истерзанной руки, напугать, переключить.

— Резь! — Он закричал, оставил руку, уже играл на меня. — Я сейчас лопну, ты хоть знаешь, что это такое?

— Ты, как воздушный шар, наполнен газом и думаешь, с кровью это вытечет? Двоечник, с твоим-то стажем пора бы знать, что это не метод. Голова кружится?

Юлька успела мне сообщить, что Антон сел на эфедрон, и ему кажется, что наркотик сейчас разорвет его изнутри (потому и режут вены, чтобы спустить «напряг»). Голова у него уже должна была кружиться, крови натекло прилично.

— Семь литров? — Он бегло окинул ванную взглядом. — Кружится… Это что, значит — я умираю?

Его вдруг начал трясти озноб, он безвольно опустил руки и взвыл, как маленький ребенок, посадивший занозу.

— Еще немного, и умер бы. Покажи!

Он протянул обе руки, зубы стучали, из глаз катились крупные слезы, он смотрел на меня с собачьей преданностью.

— Хорошо! Садись на тумбочку!

Он покорно опустился на тумбу для белья. Резал он неглубоко, и, слава богу, не по запястью, а по предплечью, рассек кожу, жировую клетчатку, не задел основные сосуды, но полосовал себя многократно, я насчитала сорок два параллельных пореза. Руку он еще и разбередил, выдавливая «напряг», как он выражался. Горячая вода естественному свертыванию, понятно, не способствовала.

— Сейчас будет больно, — предупредила я, сломав ампулу с йодом.

— Это что?

— Йод.

— На хрен, все стерильно, ты что, не дам.

— В детский сад поиграем? Сепсис хочешь заработать? Время-то идет, а кровь бежит. Знаешь, что такое сепсис?

Он знал и от испуга подчинился.

— Терпи!

Я обильно смазала область порезов йодом, наложила марлевые салфетки, сделала тугую повязку. Он даже не заметил — зациклился теперь на другом.

— У тебя есть?

— Что есть?

— Сама знаешь, промедол, сейчас кости начнут трещать — давление так не уходит, надо догнаться.

— Иди за мной. — Я повела его в комнату, уложила в кровать. Юлька следовала за нами, смотрела с интересом, но с советами не лезла.

Принесла по моей просьбе из кухни стул, я приладила к спинке капельницу с гемодезом. Он дал стянуть руку жгутом, привычно, без моей команды начал сжимать и разжимать пальцы — накачивал вены.

— Сто лет не ширялся!

Его развезло, он уже улыбался, предвкушал. Но настроение быстро поменялось — миг, и он опять стучал зубами, кожа покрылась пупырышками, на него накатила очередная волна страха. Он зашептал трагическим, театральным голосом:

— Доктор, доктор, скорее, умру же сейчас, ноги холодеют.

Я сломала четыре ампулы реланиума — ему нужна была слоновая порция, чтобы отключиться. Он был перевозбужден, говорил без умолку и вдруг замолкал на полуслове, картинно закусывал губу, глядел на приготовления слезящимся глазом и опять срывался, гнал вопрос за вопросом, откидывал голову, стонал, страх сидел в нем все это время и не отпускал.

Наконец я поймала вену, поставила капельницу.

— Это что? Назови!

Он испуганно следил за пузырьками в бутылке.

— Счас! Я буду тебя просвещать! Лежи смирно, береги силы, скоро станет тепло.

Я положила руку на его мигом вспотевший лоб, принялась поглаживать виски. Он подтянул ноги к животу, выставил обе руки, неотрывно смотрел на пузырьки.

— Согрелся, теплее?

— Приход, у-у — сила, что ты, ведьма, мне вкатила?

— Замолчи, еще немного, и мы бы тебя на кладбище повезли, лежи тихо, успокойся, все уже позади, все хорошо.

Он сразу успокоился, мышцы лица расслабились, он закрыл глаза — поверил, что я вколола ему дозу. Он заснул раньше, чем начал действовать реланиум. Я прокапала четыреста миллилитров гемодеза и тут только поняла, что по квартире гуляет сквозняк — окно в кухне было распахнуто настежь, дверь не закрыта. Юлька все это время сидела как загипнотизированная на полу, прислонившись спиной к стене, в ушах — наушники. Я ее растормошила, выключила плеер, закрыла окно на кухне, прикрыла дверь.

— Он должен выспаться, утром капельницу надо повторить. Спать он будет долго. Советую вызвать врача. Кто его наблюдает?