Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов
Стул под ним закачался, а Квай Хун распалялся все больше:
– Три дня назад командир приказал мне наведаться в еще один полк в Танджонг-Малим. Это был всего лишь предлог, чтоб убрать нас из лагеря – завести в какое-нибудь гиблое место в джунглях и убить.
– Скоро они поймут, что мы сбежали, – заговорил еще один К-Т. – Нам надо двигать отсюда.
Квай Хун снова повернулся ко мне. За окнами становилось светлее, и мне уже лучше было видно его лицо.
– Я хочу привести матамата в наш лагерь раньше, чем они его бросят. Чем больше офицеров мы схватим, тем больше денег получим. Еще я знаю, где находится Чинь Пен. Я хочу, чтоб вы поговорили с кем-нибудь из начальства, с кем-нибудь, кто сможет нам предложить самую выгодную сделку. Вам лучше знать, к кому обращаться.
Почти все магазины в Танах-Рате уже закрылись по случаю китайского Нового года. Я свернула с главной дороги и по усыпанной листьями улочке поехала к гостинице «Коптильня», перед ложнотюдоровским фасадом которой густо росли пурпурные бугенвиллеи. Гостиница с ее низкими потолочными балками, толстыми коричневыми коврами, громоздкой мебелью и стенами, украшенными живописными сценами охоты на лис в пыльных золоченых рамах, напоминала мне о сельских постоялых дворах вокруг Кембриджа. Служащий, стоявший за стойкой портье, указал мне на телефон в нише за вестибюлем. Инспектор Ву взял трубку, когда я уже собиралась дать отбой, и я рассказала ему о намерении Квай Хуна сдаться. Сквозь сплошной треск разрядов на линии я услышала, как инспектор тихо присвистнул.
– Он член окружного комитета Южного Перака, – сказал он. – Большая шишка. Ему известны имена всех командиров частей и членов комитета.
– Ну, так прямо сейчас он сидит у меня в бунгало с тремя своими товарищами. Он проведет вас к их лагерю, только вам нужно приехать немедленно.
– Ваш-то черпак как в этом горшке оказался? – задал вопрос Ву.
Носильщик, толкая перед собой тележку с багажом, прошел мимо меня вслед за европейской парой. Я понизила голос:
– Как вы и предупреждали меня раньше, я хорошо известна К-Там.
Без каких-то минут одиннадцать инспектор Ву со своими людьми примчались к моему бунгало на машинах без номеров. Чайные поля вокруг были пусты, тем не менее полиция закутала одеялами головы К-Тов, прежде чем препроводила их в лишенный окон фургончик.
– Так, значит, негодяи взяли и заявились сюда, нежданно-негаданно, невесть откуда, и обратились к вам за помощью? – спросил инспектор Ву, когда его люди захлопнули дверцу фургончика и заперли ее.
– Потрясающее невежество в этикете общения, правда? – усмехнулась я в ответ. – Могли бы, по крайности, записку подбросить, спросить, в какое время мне будет удобно их принять. Сколько, по-вашему, денег они получат?
Инспектор сделал долгую затяжку сигаретой.
– Тысяч двадцать долларов, возможно. Может, даже и больше, если наш набег накроет каких-нибудь высокопоставленных коммунистов. Вам с этого тоже, может, перепадет. Немножко. – Он взглянул на меня, и я поняла: ожидает, что я откажусь.
– А вас не приводит в негодование, что они получат вознаграждение, тогда как жизнями рискуете вы, полицейские?
– Эта схема приносит нам массу полезных разведданных.
Ву отбросил окурок сигареты и сел в машину.
– На вашем месте, мисс Тео, – сказал он, – я бы несколько месяцев держался настороже. Если К-Ты прознают о вашей роли в этом, они вознамерятся вас так наказать, чтоб другим неповадно было. А память у них долгая. – Захлопнув дверцу, инспектор опустил стекло. – Вы едете к родным на лунный Новый год? На тот случай, если нам понадобится связаться с вами?
Неделю назад тот же вопрос задал мне отец.
– Я останусь тут, инспектор Ву.
– Что ж, в любом случае счастливого Нового года, мисс Тео!
Ву отдал приказ водителю заводить.
– Кунг хей фат чой![168] – пожелал он мне, когда машина тронулась.
Прибираясь на кухне, я раздумывала над словами Квай Хуна, признавшегося мне, пока мы ожидали инспектора Ву:
– Меня, знаете ли, британцы обучали. Отряд 136. В нем нас с сотню было. Послали нас на подготовку в Сингапур, когда джапы высадились. А теперь мы враги. – Он подошел к окну над раковиной и раздвинул шторки. – А он недалеко отсюда.
– Кто?
– Чинь Пен. Вон там его база, – он указал в окно на горную вершину. – Гунунг-Плата.
Я глянула на оставленное им на столе ружье: дерево приклада было изъедено термитами.
– Если проведете их к нему, станете очень богатым человеком.
Он оглядел кухню. Товарищи его сидели в гостиной. Понизив голос, он спросил:
– Вы у джапов в плену были, да?
Я не ответила, а он продолжил:
– С нами было несколько джапов.
– И что они делали?
– Эти гады отказались сложить оружие, когда проиграли войну. Хотели и дальше сражаться. Пришли к нам, умоляли, чтоб мы дали им пристанище. А в обмен показали нам, где их армия припрятала склад оружия.
– Они и сейчас с вами, эти джапы?
– Большая часть из них дезертировали в последние месяцы. Ушли из джунглей, сами сдались, – сказал Квай Хун. – Три месяца назад Центральный комитет принял решение, что джапам, которые все еще оставались с нами, больше доверять нельзя. Мне приказали убить их.
Он втянул нижнюю губу в рот.
– Как-то утром мы вышли из лагеря: я, мои солдаты и четыре джапа. Я сказал им, что нам приказано встретить важное лицо и сопроводить его до лагеря. Эти джапы были с нами с 1945 года, друзьями нам стали, – он вытолкнул, неприлично чмокнув, губу изо рта. – Когда мы добрались до болота, то пристрелили их.
– Если хорошенько попросите, – бросила я, – то, уверена: Темплер вам за это медаль даст.
– А вот оскорблять-то незачем, лах. – Он сердито уставился на меня. – Джап, с которым я ближе всего сошелся… я решил застрелить его последним, знаете ли, ради нашей дружбы. И знаете, что он сказал прямо перед тем, как я в него выстрелил? Сказал: я слышал об огромной куче военной добычи, которую джапская армия припрятала в джунглях – золотые слитки и драгоценные камни, украденные у нас, китайцев. Если я оставлю его в живых, то он, мол, поможет мне отыскать их.
– Человек, которого вот-вот пристрелят, что угодно скажет.
– Да, но мы оба знаем, что это правда, так ведь? – кивнул он. – Слухи о добыче носятся вокруг уже который год. Центральный комитет даже создал группу для ее поиска.
– Что же вы сделали с тем японцем, вашим другом?
– То, что всегда делал, – отчеканил он. – Я выполнил приказ.
Аритомо не стал расспрашивать, почему я припозднилась с приходом в Югири, а я не оправдывалась. Позже днем, разравнивая земельную грядку, я вдруг разогнулась и, обернувшись, глянула на него. Он стоял не шелохнувшись, устремив взгляд на горы вокруг Гунунг-Платы. Порыв ветра донес до нас едва слышный треск выстрелов, а спустя несколько секунд послышалось глухое буханье миномета. Простояв минуту-другую, мы переглянулись и вернулись к своей работе.
У китайцев полагается, чтобы все дети из самых дальних уголков земли в канун Нового лунного года съезжались к своим родителям на общесемейный ужин. Не сделать этого – значит проявить непочтительность к родителям: наихудший грех, в каком только может быть обвинен человек. Можно быть казнокрадом или убийцей, но если кто-то повинен в непочтительности к родителям, то общество (во всяком случае, общество, в котором я выросла) не так-то легко дарует ему прощение. Эмили неодобрительно ворчала, когда я сказала ей, что остаюсь на высокогорье на все четырнадцать дней празднования лунного Нового года.
– Тогда ты должна сесть за стол в эту ночь с нами. И приведи Аритомо, – добавила она. – Фредерик тоже приедет.
Дом Маджубы был весь украшен красным: красные транспаранты, красные бумажные фонарики, квадратики из красной бумаги с каллиграфически выписанным на них черной тушью китайским иероглифом «фук», чтобы завлечь побольше богатства. Ветки пышно расцветающих вишен в фарфоровых вазах украшали прихожую. Родители Эмили скончались много лет назад, а поскольку она сама была единственным ребенком, то за новогодним столом нас собралось всего пятеро. Слуги разошлись по своим деревням, в доме было тихо. У Эмили весь последний месяц ушел на готовку еды: традиционного смешения китайских, малайских и индийских блюд – жареная свинина под густым соевым соусом, мясо ренданг[169], карри из рыбьих голов, крабы, выловленные у острова Пангкор и сваренные на медленном огне в кокосовом соусе с карри, карри из кур, приправленное толчеными стебельками лимонного сорго, сорванными у себя в огороде. Магнус угощал нас винами из собственного погреба.
