Давид Малкин - Король Шломо
«Храм умер», – подумал Яцер бен-Барух и испугался этих слов.
Топот мула прервал мысли Яцера бен-Баруха. Он повернулся в сторону тропы, пролегавшей неподалёку, и увидел, как по ней проскакал на север воин с луком и копьём за спиной. Он очень торопился и даже не обратил внимания на ашерский караван.
Когда воин скрылся из виду, Яцер бен-Барух отпил воды из фляги, висевшей на поясе, и пробормотал себе вслух:
– Ты просто состарился, Яцер бен-Барух. Как может умереть Храм!
Но он уже знал: что-то нехорошее случилось в Ерушалаиме.
Глава 37
Король пожелал, чтобы в тени под стеной Храма поставили для него скамью. После окончания жертвоприношений он сидел там, прикрыв глаза, и охрана не подпускала к нему никого.
Точно так же, как незадолго до смерти Господь вдруг возвратил силы Давиду, Он вернул их и королю Шломо. На праздник Рош-ха-Шана он обратился к народу во дворе Храма, поздравил его, а потом сильным молодым голосом прочитал свиток, названный им «Коэлет».
– Я, Коэлет, был королём над Израилем в Ерушалаиме.
И предал я сердце тому,
чтобы мудростью изучить и изведать всё,
что делается под небесами…
Паломники решили, что ерушалаимские слухи обманывают, что король Шломо по-прежнему крепок, и мысли у него ясные.
Но после праздника он вернулся на свою скамью у Храма и теперь проводил на ней большую часть дня. Те, с кем король хотел бы побеседовать, уже ожидали его в ином мире. Умерли пророк Натан и все учителя Шломо, убит был нищий солдат Шимон, возвращаясь в память только затем, чтобы король мучался, оттого что не успел подарить ему новую рубаху. Шломо казалось, что он перебирает воспоминания и нанизывает их на одну длинную нить, которую заберёт с собой, потому что без него эти воспоминания никому не будут нужны.
Он не дремал, как думали окружающие. Никогда раньше он не вглядывался в жизнь так сосредоточенно. И никогда так часто не разговаривал с Храмом.
– Каждая крупица бытия создаётся ежесекундно силой, которую в неё вкладывает Господь, – утверждал Храм. – Если силу, непрерывно оживляющюю тебя, улитку или птицу удалить, то вы просто перестанете существовать.
– Тогда величайшее из чудес – не то, что раскрылись воды Чермного моря, и не то, что солнца остановилось в середине неба, а то, что всё, что я вижу, существует потому, что в каждый момент Бог всё создаёт заново? Из ничего… Если так, то что же такое мир вокруг нас? – спросил Шломо.
– Мир и есть Бог, – сказал Храм. – Кроме Него ничего нет.
Рано утром слуги привели короля Шломо во двор Храма, зачерпнули воды из медного кувшина и омыли ему руки и ноги.
Король Шломо стоял среди ерушалаимских стариков и молился вместе с ними, стараясь сосредоточиться на каждом слове. После жертвоприношения слуги отвели короля к его скамье. Он показал знаками, чтобы его оставили одного и что ничего, кроме меха с водой, ему не нужно.
Было удивительно, что запахи земли возле стены Храма круглый год остаются такими, словно только что над городом прошёл дождь.
Птица раскачивалась на ветке и повторяла одну и ту же короткую песню.
Шломо сказал птице:
– Дыхание одно у всех, и нет преимущества у человека над скотом. Всё произошло из праха, и всё возвратится в прах. Смертные не знают, возносится ли ввысь дух сынов человеческих, а дух животных – нисходит ли вниз, в землю.
Птица покачала головой и, вздохну в, ответил а:
– Нет, Шломо. Господь не создал нас равными. Вот, послушай. Когда твой народ шёл по пустыне из страны Египет в Эрец-Исраэль, мы летели рядом, вы просто не хотели нас замечать. Когда наступил голод, и вы, и мы обратились к Господу, чтобы Он спас нас. И Он послал манну, которой хватило всем – и вам, людям, и нам, птицам, и животным. Когда на пустыню опустился зной, и вы, люди, и мы, птицы, возопили к Господу, Он пожалел нас всех и велел праотцу Моше ударить посохом в скалу. Оттуда полилась вода – так Бог напоил сперва людей, а потом и нас. Это было в Хорейве. Вместе с вами мы славили Творца за то, что услышал наши молитвы.
Но когда, кроме вкусной манны и чистой воды вам ещё захотелось мяса, Господь вывел нас, птиц, под камни и палки людей… Это очень грустная история. В те дни мы узнали, что только люди – любимые дети Господа. И воду, и пищу Он сотворил не по нашей, а по вашей молитве. Просто так уж совпало.
Шломо ещё думал над словами Птицы, когда услышал голос Храма:
– Ты хотел говорить о Рехаваме?
– Да. Мысли о Рехаваме, которому я должен передать власть в Эрец-Исраэль, приходят, как внезапная боль. За что Бог наказал меня таким сыном, моим единственным наследником? Я никогда не говорил об этом вслух. Никому. Вот если бы пришёл мой брат Даниэль! Сперва я спросил бы у него: «Как ты думаешь, брат, любил ли Господь Давида, нашего отца?» И, наверное, он ответил бы так: «Если Давид смог сочинить “Псалмы”, значит, Господь его любил». Тогда я спросил бы: «Почему же Бог наказал Давида? Помогал ему в государственных и военных делах, прощал все грехи, но сыновей дал таких скверных! Один изнасиловал сводную сестру, другой зарезал брата, а потом взбунтовался и поднял руку на отца. И ведь это были самые любимые сыновья, обожаемые Давидом и народом – не то, что ты, Даниэль, не интересовавшийся ничем, кроме Учения, или я – один из самых младших и незаметных».
Сейчас мне уже ясно, что ответа на свой вопрос я не получу никогда. Но никого из своих братьев я не вспоминаю так часто, как Даниэля.
…Однажды на прогулке – вдвоём, без оружия и охраны – мы так заговорились, что забрели в ивусейское селение. Спохватились только когда оказались перед толпой мрачных людей с татуировкой на лицах. От страха я покрылся потом, а Даниэль, даже не замедлив шага, пошёл на ивусеев, и те притихли, а потом молча расступились перед нами.
– Дани, почему нас не убили? – спросил я, когда мы ушли достаточно далеко.
– Потому что за нами – наш Бог.
Он сказал это так уверенно, что с тех пор я не раз думал, что моего упования на Бога недостаточно, что мне нужно добиваться от себя такого доверия к Всевышнему, как у Даниэля. Или какое было у нашего праотца Яакова, вышедшего против разъярённых пастухов, оскорблявших Рахель. Или как у юноши Давида, не испугавшегося великана Голиафа.
А самое раннее моё воспоминание о Даниэле – наша прогулка с ним, когда мне едва минуло пять лет. Старший брат тогда сказал: «Я думаю, Господь каждому человеку, и только ему одному, дал какой-нибудь дар, надо только его найти в себе, как наш отец Давид». – «А есть что-нибудь такое, что из всех людей можешь ты один?» – спросил я. «Я могу погладить кузнечика», – сказал шёпотом Даниэль и покраснел. Я, тоже шёпотом, попросил: «Погладь, Дани!» Он склонился над кустом и оттуда выскочил кузнечик, замер на месте и застрекотал. Изломанные коленки на его ножках дрожали, усики поворачивались в разные стороны. Даниэль пальцем погладил хрупкую спинку кузнечика, тот одним прыжком вернулся в свой куст и исчез.
Я схватил брата за руку: «Научи меня тоже!» Даниэль вгляделся в моё лицо, и ответил: «Мне кажется, Бог даст тебе – единственному из всех людей – дар разговаривать со всем, что Он создал: с птицами, с деревьями, с дорогой. А я могу только погладить кузнечика».
Когда король сидел в кресле у себя дома, к нему на колени приходила кошка и тут же засыпала. Во сне она мурлыкала, и Шломо вспоминал голос Тимны – царицы Шевы.
…Тимна вся состояла из запахов лаванды, мирры и корицы. А ещё из смеха! Даже о своих богах она рассказывала, смеясь: «Они у нас каменные, стоят внутри своих капищ. День начинается с того, что жрецы моют и наряжают “хозяина дома”».
Ей понравилось, что во дворе Храма происходят свадьбы и разыгрываются придуманные королём сцены. Она даже велела записать слова Шломо: «Музыка, танцы, сказки – всё это создал Господь, чтобы человек любил жизнь».
Каждый день появлялся лекарь. Всю зиму он поил Шломо отварами трав от простуды и растирал ему оливковым маслом отёкшие ноги. Когда лекарь уходил, Шломо опять диктовал мальчику-писцу свиток «Коэлет»:
– Пора! А всё не насытятся очи тем, что видят,
не переполнятся уши тем, что слышат <…>
Уходит человек в свой вечный дом,
и плакальщицы по улице кружат…
Однажды король Шломо крикнул писцу:
– Найди записи о последних днях короля Давида.
Писец принёс.
– Вот эти свитки, мой господин, – сказал он, низко кланяясь.
– Прочти мне их.
– «…Приказал Давид, чтобы собрали чужеземцев со всей Эрец-Исраэль, и назначил их каменотёсами, дабы вырубать и обтесывать камни для постройки дома Божьего.
Много железа для гвоздей к дверям ворот и для соединения частей припас Давид, а меди – вообще без веса! И деревьев кедровых без числа, потому что привезли Давиду цоряне много кедровых деревьев…»
