Клаудиа Пиньейро - Вдовы по четвергам

— Списка нет, но у меня хорошая память — и участок на кладбище тоже есть.

Альфредо засмеялся его шутке, потом добавил:

— Ладно, если тебя это интересует, сообщи мне. Ты мог бы сам заниматься конечным продуктом, и в таком случае мы бы тебя кое-чему научили — тема очень деликатная, тут нужно знать, как говорить о подобных продажах, понимаешь? Мы работаем со специалистами по психолингвистике, они учат подбирать нужные слова. Сообщи мне.

— Хорошо, сообщу.

Альфредо ударил очень мягко, как того требовало расстояние до лунки. Мяч прошел в стороне от мяча Тано и упал в лунку. На удар меньше при половине дистанции — достаточно, чтобы поднять себе настроение. И для того, чтобы у Тано не было возможности догнать его. Он подошел к лунке и достал свой мяч. Тано взял клюшку и встал у мяча, зная, что уже проиграл. Расслабил колени, вытянул шею, оглядываясь по сторонам, слегка покачался с пятки на носок. Он уже готов был ударил по мячу, но сначала спросил:

— Слушай, а не знаешь, какие из полисов Troost ты уже выкупил?

— Нет, но у меня все записано, потом тебе скажу.

Тано ударил, и мяч тоже угодил в лунку, но этого было явно мало. Он потерял один удар, когда мяч застрял в кроне дерева. И поэтому соперник обошел его.

Потом они вместе выпивали в баре, прежде чем разойтись. Альфредо поискал в своем ежедневнике информацию о полисах Troost:

— Один — у какой-то Маргариты Лаписареты. Еще один — у Оливера Кандилеу.

— Оливера я хорошо знаю, это бывший муж одной из сотрудниц Troost.

— Но все это между нами, Тано, это тема такая… тонкая.

— А что у Оливера?

— У него очень хороший полис лондонского офиса с премией в триста тысяч долларов, но условия досрочного погашения довольно суровые, они забирают себе больше половины.

Альфредо кинул на стол деньги за выпивку на двоих и встал.

— А что с ним самим? От чего он должен умереть?

— Я не помню, но, должно быть, какая-то скоротечная болезнь, потому что ему мы заплатили восемьдесят три процента, представь себе. Пока что это самый большой процент, который мы отдали. Он твой друг, да? Тебе это важно?

— Нет, не друг.

Альфредо перекинул через плечо сумку с клюшками.

— Значит, ты мне сообщишь?

— Да, сообщу.

Они пожали друг другу руки и разошлись. Тано немного задержался в баре, он смотрел рассеянным взглядом на девственно-зеленый газон и размышлял о том, почему они называли эти сделки «последним причастием».

Глава 39

Эрнесто хочет, чтобы Ромина изучала право. В следующем году, после того как закончит школу. Но она не спешит подавать документы в колледж. Тогда Эрнесто начал угрожать, что если она ни на что не решится, то он примет решение сам. Ромина уже все решила, просто он ее не слушает. В следующем году она не хочет никуда поступать. Хочет пропустить год. И хотя она ему об этом не раз говорила, сегодня секретарша Эрнесто передала ей ворох бумаг.

— Доктор Андраде сказал, что их нужно заполнить — сегодня вечером крайний срок, о'кей?

— Доктор?

— Что?

— Ничего.

— Часы бегут, Ромина, прием документов заканчивается на следующей неделе, — сказал ей Эрнесто.

Ромина представляет себе «Ролекс» своего отца, который бежит по улицам Лос-Альтоса, течет по ним, словно часы на картинах Сальвадора Дали — они копировали их в школе. Эрнесто сказал, что не позволит ей терять целый год жизни. А Ромина подумала о том, что же надо считать настоящей потерей, ведь в своей жизни она много чего потеряла. Все эти годы — потеряны, поэтому она о них почти не вспоминает. Потеряла свое имя — Рамона. Отца, которого никогда не знала. Запахи. Лицо той, другой матери, которое она сейчас уже и не помнит. Своего брата, который мог бы стать другим, но Мариана сделала так, что он тоже потерян для нее. В бумагах были указаны два частных университета: Сан-Андрее и Ди Телья.

— Ничего другого я не приемлю, — сказал Эрнесто. — Образование должно быть высшего качества.

Высшее качество. Но Ромина не хочет быть высококачественной. Она мечтает путешествовать. В следующем году — она не просила ничего особенного, как не просила никогда в жизни, она хочет лишь взять рюкзак и отправиться куда глаза глядят. По стране и за границу. Эрнесто смеялся над ней, говорил, что человек, который не умеет доехать до Буэнос-Айреса на автобусе номер пятьдесят семь, не сможет путешествовать вокруг света. Она отвечала, что он тоже не умеет ездить на автобусе, не умеет обращаться с автоматом для продажи билетов. Когда он в последний раз ездил на автобусе, то все еще платил за проезд водителю, и водитель же давал ему сдачу. Конечно, она и вправду ни разу не садилась в автобус. Зато Хуани в таких вещах разбирается. Один из немногих среди юных жителей Лос-Альтоса. Остальные ездят на такси или в микроавтобусе, или их возят родители. А в семнадцать лет все собираются получить права. Неудивительно, что в поселке многие подростки умеют водить машину, но не умеют ездить на автобусе. Все находится слишком далеко отсюда: и кинотеатр, и торговый центр, и школа, и дома друзей. Пешком туда не доберешься. Она задумала уехать вместе с Хуани. Только нужно накопить денег для Хуани. На себя Ромина уже накопила. Она все эти годы откладывала деньги. А когда понадобится, Эрнесто даст ей еще. Он всегда дает, потому что чувствует себя спокойнее, зная, что у нее есть деньги. На всякий случай.

Тем не менее она не хочет рассказывать своему отцу, что решила уехать с Хуани. Боялась, что это окажется еще одним препятствием к поездке. Так что она ответила:

— Думаю, не так уж сложно сесть в пятьдесят седьмой автобус или купить билет через автомат. Наверное, он похож на автоматы по продаже прокладок и презервативов в туалетах ночных клубов.

Эрнесто поднял было руку, чтобы отвесить ей пощечину, но она не позволила, перехватила его руку и сказала, зло глядя ему в глаза:

— Никогда больше так не делай.

В ту же секунду она убежала к себе в комнату, испугавшись, что у нее недостанет сил сопротивляться и дальше. Удивительно, почему только ему не приходит в голову, как родителям Вилли Кеведо, отправить ее учиться в университет в Штатах. Он вполне мог бы оплатить учебу в Америке, но требует от нее совсем другого. Родители Вилли не были уверены, что смогут все эти годы покрывать расходы на образование сына, и несколько лет откладывали деньги на особый счет, чтобы их хватило на оплату занятий в выбранном ими университете. Эрнесто ни разу не заговорил про Штаты. Она не знает почему, может, чтобы не потакать ей, ведь уехать туда — в какой-то мере все равно что отправиться путешествовать, а может, он боится, что она не вернется обратно. Но нет, скорее всего Эрнесто этого не боится. Она также не верит, что он будет скучать по ней. Хотя он, пожалуй, и будет. А вот Мариана… Мариана была бы просто счастлива. Они выбрали университет поблизости, потому что там легче завести полезные контакты. Или, может быть, потому что Эрнесто не удалось бы приехать на вручение дипломов, ведь ему запрещен выезд из страны. Но тоже вряд ли. Сам Эрнесто на сей счет спокоен, у него есть «друг в министерстве», который говорит, что это всего лишь формальность, судья уже дал согласие и решение отменят не сегодня завтра. Ромина не знает, почему он не может выезжать из страны, и не спрашивала об этом, представляя себе, каким будет ответ:

— Потому что в этой стране, вместо того чтобы сажать настоящих воров, портят жизнь людям вроде нас.

Она не знала, кто такие «люди вроде нас», но могла себе это представить. Единственное, что она знала: названия Сан Андрес или Ди Телья сразу успокоили бы Эрнесто. Есть слова, которые действуют на родителей как целительный бальзам. Сами по себе, без лишних толкований. Есть такие имена собственные, которыми успокаивают родителей. Ромина с Хуани даже составили список. Названия некоторых университетов. Некоторых банков. Названия «знакомых» летних курортов. Имена некоторых друзей, очень немногих. Названия школ с лучшим уровнем преподавания английского языка в округе, школ, где дают дипломы IB,[45] хотя многие родители понятия не имеют, что это значит, но две волшебные буквы отличают одни школы от других. Еще спорт. Если юноша занимается спортом, то «он здоров и наверняка не употребляет наркотиков». Можно упомянуть все, что относилось к спорту: мяч, абсолютно любой, зеленую флисовку, фирмы Slazenger или Nike, то, чем бьют по мячу (ногу, ракетку, клюшку для гольфа, руку) или куда его следует забрасывать (ворота, лунку, линию подачи, баскетбольное кольцо).

Ромина сидела за письменным столом над бумагами, которые ей передал отец. И заполняла их, рисуя в клетках маленькие задницы. В каждой графе — задница, а потом еще одну, и еще — и так до самого конца. Mise en abyme.[46] Это она тоже видела в школе на занятиях по искусству. Mise en abyme. В бесконечность… Она сложила бумаги в конверт. Через час приедет курьер, чтобы отправить их в университет.