Ричард Рив - Чрезвычайное положение
— Тогда решено. Ты, я и Эндрю. Втроем. Кажется, у Эндрю есть автомобиль. Я позвоню также Эйбу, просто для того, чтобы показать, что ничего не произошло.
— Скажем ему, чтобы катился к черту.
— Будь добрей к нему.
— Махровый реакционер.
— Ну, мне пора. Увидимся завтра в полдень.
— Я буду дома весь день. Не думай, что я пойду в магазин. Ты какой дорогой идешь?
— Напротив Гарликс сяду на гановерский автобус.
— Я провожу тебя до остановки.
Браам принялся искать свою куртку и нашел ее наконец в кухне. Затем они спустились по лестнице. Дверь Браам оставил незапертой.
На Эддерли-стрит они расстались. Браам повернул назад, не зная, то ли ему пойти домой, то ли отправиться куда-нибудь еще. Уж очень не хотелось возвращаться на Бри-стрит. И сидеть одному в комнате над баром. Именно чувство одиночества гложет его душу. Ему нужно, чтобы вокруг были люди, много людей, чтобы велись шумные беседы. Но друзья приходят редко, только по особому приглашению. И всегда так. Он рос в районе Бетлехем в Свободном штате единственным ребенком в семье. В школе он держался особняком. В университете дружил только со своими политическими единомышленниками. Что-то в нем отпугивало женщин. Вначале их привлекала его необычайная напористость, но вскоре они бросали его. Он же прекрасно отдавал себе отчет в одном: люди находят странными его намеренно развязные манеры, а его непобедимая застенчивость воспринимается всеми как невоспитанность. Единомышленники считали его чрезмерно возбудимым и с насмешкой относились к его попыткам сблизиться с ними. Он вспомнил Руфь Тэлбот. После их первой встречи в университетской библиотеке Брааму показалось, что он разрешил наконец все свои проблемы. Они бывали вместе несколько раз, пока Руфи не надоела его напористость. Из его жизни она ушла в жизнь Эндрю. Нет, он не таит злобы против Эндрю. Ни черта подобного. Но почему другие женщины поступали с ним точно так же? Через неделю и даже после первого же вечера? Почему ни одна женщина не привязалась к нему надолго? В лучшем случае они сохраняли с ним чисто товарищеские отношения, и это заставляло его все чаще искать убежища в демонстративной наглости. И таким образом брать реванш.
В конце концов он все-таки решил не возвращаться домой и лениво побрел вдоль Док-роуд. Улица была почти пуста, темная, скучная и непривлекательная. Грязные, мрачные, зловещие переулки были усеяны пустыми консервными банками, обрывками старых газет и всяким мусором. Открыто было лишь одно заведение, принадлежавшее греку, — кафе, с тускло освещенными, засиженными мухами окнами. Когда Браам вошел, проигрыватель ревел что было мочи:
Ты говоришь, что любишь.Клянешься все вновь и вновь.Ты говоришь, что любишь,Клянешься все вновь и вновь…
Он выбрал столик в сторонке, как можно дальше от проигрывателя, и угрюмо опустился на стул. Невыразимое одиночество тяготило душу. Ему вспомнились ночи, когда он бродил по улицам, бесцельно бродил по темным, полным соблазнов переулкам возле Сигнальной горы. Просто бродил и, быть может, разговаривал сам с собой. Вокруг не было ни души — только он и призрачная безотрадная ночь.
Так приходи скорее,Свою докажи любовь,Так приходи скорееИ докажи любовь…
Вот он бредет по светлеющей Дарлинг-стрит, ожидая, когда над Клооф-Нек взойдет солнце. Бледные неоновые рекламы и неестественная тишина. Предрассветный ветерок гонит по улице клочья газет. Возвратившись в свою комнату, он в изнеможении валится на спальный мешок. Ночи без друзей и без женщин, угрюмые, враждебные ночи.
А ну, докажи мне, крошка,Что любишь хоть немножко…
Хозяин-грек, сидевший за кассой и подсчитывавший выручку, прервал свое занятие и взглянул на Браама.
— Ну что? — устало осведомился он.
Браам ничего не ответил. В кафе были только он и три размалеванные цветные девицы. Они сидели возле проигрывателя. По всей вероятности, проститутки. Они не говорили между собой. Просто сидели за грязным столом, рассеянно слушая музыку.
— Вам что-нибудь подать? — поинтересовался хозяин.
Браам опять промолчал.
— Кофе? Пончики? Сигареты?
— Кофе, — сказал Браам, хотя на самом деле ему не хотелось кофе.
— Один кофе, — крикнул хозяин за перегородку.
Браама охватила дикая тоска, ему нужно было с кем-то поговорить, с кем угодно, хотя бы с цветными девицами.
Поцеловать обещаешь?
Что ж, губы свои готовь…
Две девицы поднялись и пошли танцевать.
И если взаправду любишь,Ты мне докажи любовь…
Девицы, плотно прижавшись друг к другу, медленно покачивались на месте. Танец был отчаянно скучный и унылый, а сами девицы с их печальными, как бы одеревеневшими лицами походили на лунатичек. Оставшаяся за столом нх подруга украдкой поглядывала на Браама.
— Хелло! — заговорил он.
Девица пристально разглядывала свои ногти. Под ярким лаком они были грязные.
— Привет! — снова сказал он.
— Привет, — протянула девица и посмотрела в его сторону.
— Потанцуем? — продолжал он.
— Конечно.
Она встала. Браам подошел к ней, и они начали неловко двигаться в такт музыке. Вблизи она выглядела значительно старше, чем показалось ему сначала. Настоящая уродина. Широкие скулы, расплющенный нос, чересчур ярко накрашенные губы. И ко всему еще этот отвратительный запах изо рта.
Как клей — твои объятья,От них закипает кровь…
Браам чувствовал, как в нем напрягается каждый мускул. Под тонкой блузкой он ощущал ее горячее тело.
Словам я не стану верить,Ты мне докажи любовь…
Две девицы продолжали танцевать, не обращая внимания на свою подругу и ее партнера.
— Эй, вы! — крикнул хозяин-грек.
Браам взглянул на него.
— Прекратите сейчас же!
— Что?
— Здесь это не разрешается.
— Что не разрешается?
— Вы хотите, чтобы у меня отобрали лицензию?
— О чем ты толкуешь?
— Здесь не танцуют с цветными девушками.
— Иди к черту!
— Хотите, чтобы я вызвал полицию?
— Заткни пасть!
Пришлось прервать танец и сесть за столик. Браам весь кипел от злости.
— Ты сердишься? — спросила девица.
— Просто все это чертовски дико!
— А на меня ты не обиделся?
— Ни капельки.
— Знаешь, ты мне нравишься. Как тебя зовут?
— Джон. Джон Кутце, — солгал он. — А тебя?
— Называй меня Глэдис.
— О’кей, Глэдис. Хочешь кофе?
— Спасибо, не хочу.
— Тогда чего же ты хочешь?
— Поговори со мной.
— О чем?
— О себе.
— А что рассказывать? Просто я одинокий парень, и мне приятно побыть с такой девушкой, как ты.
— Какой ты смешной!
— Разве? — оскорбился он.
— Да, — сказала она с улыбкой.
— Хочешь выпить чего-нибудь покрепче?
— Где ты живешь?
— Недалеко отсюда.
— Где?
— На Лоуэр-Бри-стрит. Над глочестерским баром.
— Напротив фруктового магазина?
— Да, как раз напротив.
— Увидимся там чуть попозже.
— Пойдем вместе.
— Не глупи. Можно нарваться на полицейских. Браам сморщился.
— Хорошо. Увидимся попозже. Но бога ради, приходи одна.
— Конечно, Джонни.
Он вышел, смерив хозяина презрительным взглядом.
— Эй, — крикнул грек ему вдогонку, — вот твой кофе.
— Выплесни его себе на задницу, — откликнулся Браам. Выходя на улицу, он слышал последний куплет блюза.
А ну, докажи мне, крошка,Что любишь хоть немножко.Не хмурь, дорогая, бровь.Скорей докажи любовь…
Поднимаясь по лестнице к себе в комнату, Браам не мог успокоиться. Он включил свет. Нет, так слишком ярко. Браам зажег керосиновую лампу, расчистил место на полу, положил подстилку, поверх нее — спальный мешок. Минут двадцать он лежал, разглядывая тени на потолке, ожидая, когда постучится Глэдис. Придет она или нет? Пусть только эта грязная шлюха посмеет обмануть его! Он все еще не мог забыть стычки в кафе. Нельзя ни потанцевать с цветными, ни выпить, ни поесть, ни переспать. Что же, черт побери, делать? Сначала он даже не услышал тихого стука в дверь. Стук повторился. Браам вскочил, дрожа от волнения, и легко сбежал вниз по лестнице.
— Заходи, — почти весело сказал он, увидев Глэдис, — я уж думал, что не придешь.
— Я всегда выполняю свои обещания, Джонни.
— Джонни?
— Ты ведь сказал, что тебя зовут Джонни, не правда ли?
— Да, конечно, конечно. Проходи в комнату.
— Я знаю, что тебя зовут не Джонни.
