Жозеф Кессель - У стен Старого Танжера
Итак, выслушайте же, о друзья мои, о мои братья, последний рассказ двугорбого Башира.
И, не дав теснившимся вокруг него людям возможности вслух отреагировать на его речи, Башир начал:
— Прежде всего хочу сообщить вам, что госпожа Элен действительно уехала. Мы посадили ее на одно из больших судов, которые ходят в Америку, и стояли на пристани до тех пор, пока оно не скрылось вдали. Мы — это мой друг рыжеусый Флаэрти, Ноэл, незадачливый владелец яхты «Радуга», и я.
Проводив госпожу Элен, мы направились в таможенную кофейню повидать старого и мудрого господина Рибоделя. Он был там и играл сам с собой в домино. Когда мы подошли, он поднял глаза на господина Флаэрти.
«Я рад, что она наконец-то в море», — сказал тот.
«Рады, но лишь за нее одну, не так ли?» — спросил господин Рибодель.
Мой друг Флаэрти дернул себя за рыжий ус. Он был печален и выглядел очень уставшим.
«Я вас вполне понимаю, — уловив его настроение, начал господин Рибодель, — в ней жизнь била ключом, и никогда нельзя было знать заранее, что она сотворит в следующую минуту. Да-а, она никому не давала здесь скучать».
Затем господин Рибодель обратился к Ноэлу.
«Я все уладил как нельзя лучше, — сказал он. — Вызволить яхту оказалось невозможно, зато удалось получить хорошую цену за нее у господина Буллерса, так что после уплаты штрафа испанцам у вас еще останутся кое-какие деньжата. Как раз для того, чтобы вернуться в Англию».
«В Англию?! — воскликнул Ноэл. — О нет!.. Холод, скверная еда, налоги. Не хочу… Здесь так хорошо».
Господин Рибодель посмотрел на моего друга Флаэрти и, рассмеявшись, проговорил: «Танжерский недуг». Потом он предложил господину Флаэрти поиграть в домино. Тот отказался, и тогда Ноэл, всегда ненавидевший эту игру, вызвался на одну партию. Я заметил, что, хотя было жарко, моего друга Флаэрти проняла дрожь, и он мне сказал:
«Я иду к Хусейну Менашиби. Пойдем, Башир, будешь мне переводить».
И я отправился с моим другом, будучи совершенно уверен, что после приду сюда, на Большой базар, чтобы, как обещал, рассказать вам об отъезде госпожи Элен.
Тут слушатели, сгорая от нетерпения, принялись выкрикивать:
— Так что же произошло дальше?
— Куда собрался идти твой рыжеволосый друг?
— Кто такой этот Хусейн Менашиби?
На что Башир смиренно ответил:
— Обо всем этом я и собираюсь вам рассказать, друзья мои.
И он продолжил:
— Хусейн Менашиби — один из крупных магрибинских ученых. Но когда мой друг Флаэрти позвал меня с собой, я еще ничего не знал о Хусейне Менашиби, и даже имя его мне было незнакомо. Уверен, что и вам сейчас оно ни о чем не говорит. Да и где нам знать ученых мужей, которые, запершись в своих кабинетах, умножают человеческие познания? Кто нас чему учил?
Итак, Хусейн Менашиби, знаток древних рукописей мусульман, снискал себе славу далеко за пределами нашей страны и всего арабского мира. Редакции научных журналов Англии и Америки обратились к моему другу Флаэрти с просьбой побывать у Хусейна Менашиби и прислать им подробный рассказ о том, как он живет и работает.
Вот об этом, братья мои, и поведал мне господин Флаэрти, пока мы поднимались на вершину старого города со стороны Торговой площади.
Дом у Хусейна Менашиби был светлым, просторным, особо ничем не примечательным. Мебели в доме было немного, но зато книг — видимо-невидимо! Принял он нас в парадной комнате, где вдоль стен, как полагается, стояли низкие кушетки под шерстяными покрывалами таких расцветок, какие предпочитают южане. Сам он был в тонкой джеллабе, белой в серую полоску, бабушах и феске. Больше всего меня поразило то, что он молод. По дороге к нему, слушая рассказ господина Флаэрти о том, как много всего знает этот человек, я ожидал увидеть седобородого старца. На самом же деле Хусейн Менашиби, казалось, не достиг еще и среднего возраста, лицо у него было гладкое, без морщин, а в мечтательных глазах светился огонек. Сколько же ему пришлось потрудиться, чтобы в таком возрасте иметь столь обширные познания!
Он, как водится, предложил нам душистый чай с мятой, а потом стал рассказывать моему другу Флаэрти о некоторых научных проблемах, которыми он в то время занимался. О друзья мои, как непохож арабский язык в устах просвещенного человека на тот, которым изъясняемся мы с вами, грубые, неотесанные люди! Как свободно лилась изящная речь Хусейна Менашиби, какие глубокие мысли и тончайшие оттенки смысла без труда выражал он! Словесный рисунок его речи напоминал искусно выполненную вышивку. И каких усилий стоило мне вникнуть в суть его высказываний и еще больших — перевести их моему другу на английский. Я весь взмок от напряжения.
Потом Хусейн Менашиби показал нам лучшие книги из своей библиотеки. Он говорил названия слуге, который прекрасно знал, где какая книга находится. Как я завидовал этому человеку! Аллах всемогущий! Ведь никакой бархат, ни золото, ни бриллиант не рассматриваешь и не трогаешь с таким удовольствием, как старинную рукопись, которой в течение многих веков благоговейно касались заботливые, трепетные руки. Там были книги из Испании и Дамаска, Багдада и Индии. Еще дед Хусейна Менашиби начал собирать библиотеку, вложив в нее все свое состояние и отдав этому делу много сил. Кроме того, люди, восхищенные его умом и знаниями, дарили ему свои ценные книжные находки.
Хусейн Менашиби представил восхищенному взору моего друга Флаэрти старинные рукописные книги, украшенные превосходными миниатюрами. Глаза у него при этом были как у влюбленного. А слуга нес все новые и новые книги. И хозяин читал стихи и цитировал мудрые мысли. И я чувствовал себя презренным существом, погрязшим в безграничном невежестве.
Наконец бледные тонкие руки Хусейна Менашиби с величайшей осторожностью раскрыли последнюю книгу; ее страницы были настолько ветхими, что напоминали старинное кружево. Чуть дрожащим голосом ученый пояснил:
«Я хочу показать вам уникальный экземпляр. Я нашел его — Аллах мне помог — на чердаке, в доме каида, живущего в долине Сус. Это поэма, принадлежащая перу последнего короля испанских мавров. В ней описаны великие сражения, которые он дал на суше и на море, прежде чем обосновался здесь, в Танжере».
Я постарался как можно лучше перевести слова ученого на английский. А потом Хусейн Менашиби стал выборочно читать стихи арабского владыки. И тут, о друзья мои, у меня стеснилось дыхание и я уже был не в силах вымолвить ни слова. Ибо слышал я отнюдь не стихи. Я явственно различал топот коней, скачущих галопом, с развевающимися гривами, свист летящих со всех сторон стрел, звон сабель и страшные крики сражающихся воинов. И в эти минуты я ощущал себя не маленьким нищим горбуном, который, прося подаяние, бегает по этому вот городу, где нас кто только не унижает, а сыном свободного независимого народа, завоевавшего полмира, снискавшего милость всемогущего Аллаха и наводящего священный ужас на неверных.
Никогда еще, даже в самые волнующие моменты своих повествований, Башир не говорил так вдохновенно и не обращал столь пламенного взора на слушателей. И никогда прежде его речи столь сильно не воздействовали на них. Одетые в лохмотья, худые, изможденные, со следами болезней и лишений на лицах, люди вдруг воспрянули в едином порыве. Глаза их горели, и, воздев руки к небу, они возбужденно кричали:
— Слава пророку!
— Слава его воинам!
И громче всех остальных голосов звучал голос человека, у которого чалма была намотана так, как принято у фанатичных даркава:
— Настанут и для нас славные дни! Настанут!
— Настанут! Такова воля Аллаха! — не удержавшись, подхватил мудрый и кроткий старик Хусейн, торговавший сурьмой.
И Башир продолжил:
— Хусейн Менашиби осторожно закрыл книгу мавританского короля и аккуратно положил ее на стопу тех, что он нам показывал. Господин Флаэрти поднялся со словами благодарности. Слуга пошел открывать нам двери. Хусейн Менашиби поклонился, провожая своего гостя. Все они таким образом какое-то время были ко мне спиной. И тогда я, о друзья мои, о мои братья, в одно мгновение схватил с самого верха стопы поэму воинственного короля и, быстро сунув под лохмотья, прижал к себе.
При этих словах толпу, еще не успевшую умиротвориться, захлестнула новая волна — на сей раз неверия, возмущения и страха.
— Что?! Ты украл старинную книгу? — первым прокричал чтец Сейид.
— Истинная правда! — ответил Башир.
И толпа принялась стенать и голосить:
— Он украл! Он украл книгу!
— Но для чего? Для чего ты это сделал? — недоумевал Мухаммед, уличный писец. — Зачем тебе, неграмотному, понадобился единственный в своем роде бесценный манускрипт?
— Да он продать его хотел! И за хорошие деньги! — завопил ростовщик Наххас.
— Неправда! — что было мочи прокричал Башир.
