Макс Нарышкин - Privatизерша
— То же, что и ты. — Арт поцеловал жену и поднял с колен. — Иди, отдохни. В другой раз я предложил бы тебе выпить. Но ты ведь не станешь пить?
— Издеваешься? — она поднялась и направилась в спальню.
Он просидел перед телевизором полтора часа. Смотрел новости, потом какое-то идиотское шоу — то ли на льду, то ли в цирке, он даже отчета себе не мог дать, что посмотрел, потягивал из стакана виски и думал.
За все время существования «Алгоритма» он переходил другим дорогу сотни раз. Если бы он этого не делал, «Алгоритма» бы не существовало. Разговаривая друг с другом, они с Ритой по обоюдному согласию друг другу лгали. Любой из тех, кого они подвинули, мог ждать своего часа и теперь, подыскав подходящий, начать действовать.
Но кто?
Конечно, Александр Александрович и те, кто над ним стоит. Им нужен контракт с Гордоном.
Он допил виски и отправился спать.
Через два месяца Рита не вернулась домой.
Утром они вместе вышли из дома. Арт уселся в «Мерседес», за ним тронулся «Крузер» с охраной. Рита забралась в микроавтобус, вместе с ней отправились горничная, которая два последних месяца не отходила от хозяйки ни на шаг, и следом за «Караваном» тронулся второй «Крузер».
Они разъехались на Люблинской.
Кортеж с Артом рванул на Перерву налево, а тандем с Ритой свернул направо. На пересечении с Братиславской находилась женская консультация, куда Рита вошла и откуда не вышла.
Охрана и горничная пояснить что-либо не смогли. Две женщины-телохранителя, сопровождавшие Риту по пятам, сели рядом с дверьми кабинета, в который вошла жена хозяина, и сидели так сорок минут. Когда одна из них решила выяснить, из-за чего столь долгая задержка у доктора, причина выяснилась сама собой. Когда они вошли, их взору предстал спящий за столом доктор и открытое настежь окно первого этажа.
Через два часа, когда консультант-гинеколог оказался в состоянии давать показания начальнику охраны «Алгоритма», — именно ему, потому что милицию Артом было решено не беспокоить, — он рассказал, что едва пациентка вошла к нему, окно, которое он считал запертым, распахнулось, и в кабинет проникли двое мужчин. Все оказалось настолько неожиданным, что он даже не успел встать из-за стола, а пациентка закричать. Один из неизвестных схватил его за голову и прижал к лицу платок, пропитанный эфиром. Последнее, что видел док — Рита, которую второй неизвестный подавал в распахнутое окно третьему приятелю.
На столе доктора лежало письмо, отпечатанное на принтере. Всего три слова:
МЫ ТЕБЕ ПОЗВОНИМ.
Не нужно было ломать голову над тем, кому именно должны позвонить люди, выкравшие Риту из здания консультации. Конечно, не доктору. Хотя тот думал — именно ему. В понедельник он едва не захлебнулся от хамства одной из клиенток. Она-то в конце разговора и пообещала причинить ему массу неудобств.
Арт дал ему пятьсот долларов, чтобы тот поскорее забыл о случившемся. Доктор пообещал.
Глава 18
Через месяц после того, как Большой Вад покинул Англию, увозя из нее не самые лучшие впечатления от разговора с Лещенко, он не вернулся в США, а прилетел в Россию. Москва встретила его так же равнодушно, как и Лондон. Но с чего бы это вдруг Москве понадобилось аплодисментами встречать людей, путешествующих по миру в поисках друзей?
Через три дня Морозов, все еще находясь под впечатлением отказа бывшего банкира, разыскал Яковенко. В первый момент ему показалось, что лучше бы он его вообще не искал. Лучше бы он потерял его в потоке дней, забыл как об ошибке. Но кто мог представить, что бывший маститый чиновник Яковенко, этот всесильный Аркаша, превратится за четырнадцать лет просто в — Аркашу?
Отсидев четыре года по надуманной статье, — это ему так казалось, что статья надуманная, у суда же было иное мнение, — у суда всегда два мнения, как два виски бывает в баре у хозяина: для своих и залетных, — Аркаша вернулся в столицу в твердом убеждении начать жизнь сначала. Однако первые же встречи с бывшими подчиненными и начальниками продемонстрировали Аркаше изменчивость природы бытия. Его то не узнавали вообще, то сдержанно просили перезвонить (он знал, что это есть самая издевательская форма отказа), в лучшем же случае предлагали денег. Последнее прямо указывало на то, что встречи нежелательны. За четыре года изменилось все: отношения, политика, деньги. И он был в этой суматохе лишним, перышком, которое никак не могло приземлиться во время порыва ветра. Его прежний вес был утрачен, набрать нового было негде, четыре года превратили в ничто двадцать пять лет кропотливого труда.
Оставалось последнее. Помня старые общие дела кое с кем, кто остался на плаву, но от дружбы открестился, Аркадий Яковенко перешел в наступление. За неделю он посетил восьмерых действующих чинарей и двоих генералов, которых он помнил еще подполковниками. Поскольку постоянного адреса приехавший с севера бывший чиновник не имел, искать его, чтобы обезопаситься, было невозможно. Аркаша это знал. Да и информация была такого порядка, что, если бы он двинул ее по месту назначения в короткие сроки, чинари и генералы лишились бы не только премиальных.
А поэтому, здраво рассудив, они не сговариваясь решили поделиться. Вернее будет сказать, отстегнуть на проживание, поскольку для них запрашиваемые суммы были сущим пустяком, а для Аркадия Яковенко состоянием. За короткий срок он из нищего зэка превратился во владельца полуторамиллионного состояния. Однако вкладывать их в недвижимость или в дело не торопился, ибо цель у него была иная…
Валя четыре года кедры в Красноярском крае, Яковенко каждый день думал о том, как будет искать человека, уничтожившего всю его жизнь. Жена ушла. Вернее, улетела. С каким-то купчишкой в Рим. Прихватив, как бы между прочим, его бизнес и все, что имелось у обоих. Следователи не отказали ей в удовольствии посмотреть ролики с рекламой лучшего лекарства от половой немощи. Оказывается, лучшее средство — это шлюхи. И Аркашина жена отказалась играть роль декабристки. Она отобрала у ходока дело, сбережения, будущее, валеночки и варежки. Она не оставила ему ничего.
В лучшем случае Аркаша мог обратиться за отъемом половины в суд, но каков процент вероятности того, что двуликое правосудие будет беспристрастно к судимому за должностные преступления и хищения бюрократу? В то же самое время синьорита Яковенко (он даже не знал ее нынешнего имени), благочестивая супруга уважаемого в Италии дона, говорят, понесла даже, чего никак не могла сделать с Аркашей. На чьей стороне перевес, он знал.
Словно граф Монте-Кристо наоборот — голый и бездомный, он выходил из ворот лагеря с одной-единственной мыслью — найти и покарать. Его слуха не достигало весеннее щебетание птиц, нос не улавливал дыхания марта, он был словно заряжен на одну-единственную цель — найти.
Сорок восемь месяцев он думал о человеке, погубившем его. И чем дольше думал, тем сильнее впадал в панику. Никто из тех, кто находился в ту ночь в сауне, не мог подставить, поскольку сам присутствовал. Лещенко?.. Безумие! Говорят, он сам после той ночи исчез и до сих пор нигде не появился. Чуев? Ха!.. Этот сопляк сам себя боится. Редактор? Быть не может.
Аркаша ждал освобождения.
Дождавшись, отправился прямиком в Москву.
Месяц он жил на съемной квартире, проедая заработанные лесничеством рубли. А через месяц, когда он почувствовал, что начинает спиваться, отправился на охоту. И вскоре, когда в руки ему попали деньги, он стал замечать, что успокаивается. Словно прислушавшись к совету Соломона, гарантировавшему, что все проходит, он стал заливать ненависть алкоголем и обнаружил, что сразу ее залить невозможно, но по частям получается очень даже неплохо.
И когда он уже почти успокоился, произошло событие, заставившее его отрезветь и снова возненавидеть.
Однажды в дверь его постучали, и Аркаша, привыкший к безопасности, прошел в коридор. В последнее время к нему много кто приходил. Так, по мелочи: участковый, который попивал вместе с арендатором, а потому не поднимавший вопрос о регистрации, хозяин двух табачных киосков Рубен, занимавший у Аркаши по десять тысяч долларов ежемесячно и с тем же постоянством долг возвращающий. Сосед Николай Николаевич, любитель шахмат, нардов и шашек — словом, всех деревянно-фигурных игр…
Но в тот вечер пришел неизвестный. Он стоял на пороге с сумкой на плече, одетый с иголочки, — Аркашин глаз еще не разучился подмечать такие частности, — и от него пахло прошлой жизнью.
— Кто вы и что вам нужно?
— Вы Аркадий Яковенко? — спросил гость.
— Лучше скажите, что вам нужно.
— Если я напомню вам баню, истопленную по-черному летом девяносто четвертого, вы меня впустите?
Аркашино сердце дрогнуло, и ненависть зашевелилась, ожила как замерзший и перенесенный в тепло аккумулятор.
