Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его
Он сгреб человека в охапку и понес к открытому окну.
Глава XXV
— Как видите, кашель у меня наконец прошел, — сказал дон Федерико. — Я сумел взять себя в руки. И вот я — новый человек.
— Как же это вам удалось? — поинтересовался Росас. — Ваш метод может оказаться ценным вкладом в медицинскую науку.
— Диета, только и всего. Я экспериментирую.
— Какое же ваше последнее увлечение?
— Увлечение? Полноте, доктор, всем известно, как огорчается ваш брат, когда жертва ускользает у вас из рук. Я просто решил, что слишком много ем, и теперь живу, питаясь исключительно черными бобами да еще вот этой панорамой. — Виланова повел рукой в сторону моря.
— И вашей экономке пришлось приноравливаться к новому режиму?
— О нет, зачем же. Мы живем каждый своей жизнью. Панораму она переваривает плохо, и ей приходится заменять ее чем-нибудь другим.
— По крайней мере не экономьте на бобах — вот все, что я могу вам сказать. Вы и так совсем уже прозрачный. — Росас отодвинулся в тень глицинии, чтоб солнце не пекло шею. — Собственно, я пришел узнать о вашем сыне. Есть что-нибудь новое?
— Ничего, помимо того, что вам уже известно. Думаю, в ближайшие дни он будет здесь.
— Что же вы намереваетесь предпринять в отношении его?
— Намереваюсь сказать ему, чтобы он снял пиджак, засучил рукава да занялся нашим имением.
Росас обвел взглядом скудные земли вокруг. Этим летом вредители объели на пробковых дубах все листья, и лишенный зелени ландшафт казался покрытым ржавчиной. Сквозь оголенные, искривленные ветви, не приглушаемые листвой, до них особенно четко доносились различные звуки: собачий лай с дальних ферм, мелодичный перезвон козьих колокольчиков, автомобильные гудки в низине. Голые вершины гор, замыкавшие пейзаж, были цвета заплесневелого шоколада.
— Не представляю, что он сможет тут делать, — сказал Росас.
— А может, нет худа без добра. Слишком много развелось на свете паразитических профессий.
И чтобы скрыть свои чувства, дон Федерико взялся за бинокль. Он навел его на видневшуюся вдали деревенскую площадь, где только что выплеснулась из автобуса новая партия туристов — белые домики впитывали в себя яркую кляксу.
Не могу понять, что там у них происходит. Людей не видно, и лодки с утра еще не выходили в море.
— Когда я шел сюда, меня остановил патруль, — сказал Росас. — Кстати, вы замечали, что половина этих патрульных страдает близорукостью? Очевидно, так удобнее бороться с контрабандой. Ну да вот идет и ваш друг, самый осведомленный в Торре-дель-Мар человек. Уж он-то, вероятно, расскажет нам, в чем дело.
Дон Федерико посмотрел вниз на нищего, который остановился и взмахнул палкой.
— Ave Maria!
— Вечно он бубнит себе под нос, — сказал Виланова, ни к кому не обращаясь. — Я и половины не слышу из того, что он говорит. Хотя, конечно, может, я сам глохну. Найдется у тебя сдача с пяти песет? — спросил он нищего.
— Нет, не найдется.
— Ладно, принесешь в другой раз. — Он засунул бумажку в расщепленный конец палки нищего. — Что там у них творится в деревне?
— Облава! — отвечал нищий. — Только это совсем не так интересно, как в кино.
Росас в знак согласия кивнул.
— Без канализационных труб какая же облава? У нас о настоящей погоне и мечтать нельзя… Слишком отсталая страна. Кого же они ловят? Контрабандистов?
— Да нет, — ответил нищий. — Бандитов. Вернее сказать, одного бандита — француза, который совершил несколько зверских убийств. В деревне полно полицейских, во всех домах под кроватями шарят. В первый раз таких дураков вижу. Когда я шел сюда, один из них обшарил меня — оружие, вишь, искал. Между прочим, дон Федерико, я принес вам письмо. Почтальонша сюда идти побоялась.
Нищий сунул письмо в расщепленный конец палки и протянул Виланове.
— А этого бандита, — сказал Росас, — как же они его здесь выследили?
— Да никто его не выслеживал! Надо же было ему поселиться как раз у Косты! Понятно, он его и выдал.
Виланова распечатал конверт. И положил письмо на стол.
— Отчего же это понятно?
— Да ведь всякому известно — Коста заодно с полицией.
— Ничего подобного, — возразил Виланова. — Мне, например, это неизвестно.
— Если он убил француза, так пусть бы французы его и ловили, — сказал нищий. — А Косте нечего было в это соваться… Хотя чего еще ожидать по нынешним временам, когда даже в церковных процессиях хоругви всякие сукины дети носят… Важное письмо?
— Я не могу его прочитать, — отвечал Виланова, — и, позвольте заметить, я не одобряю занятую вами позицию. Вы слишком торопитесь с выводами. — Он взял отпечатанный на машинке лист и, сощурившись, стал его снова тщательно изучать. — «В соответствии с полномочиями, представленными… настоящим уведомляем, что площади, означенные на прилагаемом…» — Виланова передал бумагу Росасу. — Прочтите и объясните мне, в чем дело. Это какая-то официальная бумага. Мне всегда нужно по крайней мере полчаса, чтобы понять, что в них сказано.
Росас взял бумагу и прочитал. Прочел еще раз, нахмурился, взглянул, нет ли чего на обороте, проверил почтовый штемпель на конверте и отложил письмо в сторону.
— Что там? — спросил дон Федерико. — Новый налог?
Росас поджал губы. Потом вздохнул.
— Им нужна ваша земля.
— Кому? — мягко спросил дон Федерико.
— Какому-то министерству. Военному, кажется. — Росас взял бумагу и перечел в ней какой-то абзац. — Не ясно, разрешат ли вам остаться в вашем доме, но во всяком случае всю эту территорию хотят превратить в полигон, так что, если в вас попадут, пеняйте на себя.
— Я землю не отдам, — сказал Виланова все тем же ровным голосом. — И не подумаю.
— Добровольно, конечно, не отдадите. Но боюсь, что так или иначе они ее заполучат. Скорее всего, выйдет так: в один прекрасный день вам придет официальное уведомление с указанием дня передачи земли министерству, и вы, не читая, порвете его. А потом, через месяц-другой, когда вам уже станет казаться, что про вас забыли, они явятся с указателями и колючей проволокой, и на этом дело кончится. Разумеется, что-то вам выплатят в качестве компенсации.
Дон Федерико заморгал, словно ослепленный ярким солнечным светом. Наступило молчание. А потом, как бы поясняя Росасу возникшие обстоятельства, он сказал:
— Они хотят отнять у меня землю.
— Вот именно, — подтвердил Росас.
Дон Федерико испуганно окинул взглядом бесплодную красоту своих владений.
— Ведь это же несправедливо? — сказал он.
И снова наступило долгое молчание. На прощальное приветствие нищего никто не ответил, и Росас только услышал, как тот зашаркал прочь по дороге. Доктор наклонился и дружески взял старика за локоть.
— Не знаю, что и делать, — сказал дон Федерико.
Росасу хотелось сказать что-нибудь, что могло бы отмести жестокую неотвратимость отпечатанных на машинке фраз. И вдруг его осенило.
— Возможно, все обстоит не так уж безнадежно, как кажется. По-моему, я знаю человека, который мог бы вам помочь… Только Нельзя терять времени.
— Я хочу умереть тут, — сказал дон Федерико. — Право, больше мне от жизни ничего не нужно. Просто оставили бы меня в покое. Я слишком стар, чтобы привыкать к новому месту.
— У меня есть один знакомый, некто Вале, — сказал Росас. — Не хочу вас слишком обнадеживать, но уж если кто и может в таком деле помочь…
— Не надо, — сказал Виланова.
— Вы его знаете?
— Да, — отвечал дон Федерико, — я слышал о нем.
— Больше нам надеяться не на кого, — настаивал Росас. — Неприязнь вашу я вполне понимаю.
Негодование заставило старика взять себя в руки, в голове прояснилось.
— Я, между прочим, знаю, что́ Вале может потребовать за услугу, которую сочтет нужным оказать. Уж скорее я дам военному министерству разбомбить мою землю, чем позволю наложить на нее лапу Валсу. — Он с подозрением взглянул на Росаса. — Надеюсь, что вас не подослал ко мне этот выродок?
— Вы старый дурак, — сказал Росас. — Иной раз я просто диву даюсь — и чего я только ввязываюсь? И так уж я у вас единственный друг.
— Единственный, — согласился Виланова. — Что правда, то правда.
Вошла Мария и села за стол напротив них.
— Дождались-таки! — сказала она. — Что же вы теперь намерены делать?
Виланова ласково поглядел на нее. Мария была одной из тех прекрасных редких женщин, которые лишь в несчастье способны обнаружить всю глубину своей любви. К тому же в свое время она была настоящей красавицей и заслуживала участи несравненно лучшей.
— Я неудачник, дорогая, — сказал он, — к сожалению, страдаю от этого не я один.
— Господи, да не хнычьте вы, — сказала она, — тошно на вас смотреть, когда вы так расхнычетесь.
