Том Роббинс - Натюрморт с дятлом
Кто знает, возможно, для старого короля экран не был пустым. Может быть, он видел в телевизоре великолепные картины своей прошлой жизни, еще более яркие, чем способна воспроизвести лучевая трубка. Может статься, он видел себя в седле, с полной грудью орденов, сверкающих в лучах полуденного солнца. Видел себя на плацу, с шашкой наголо, обходящим войско. Видел дымящие трубы кораблей своей маленькой, но грозной флотилии. Видел заливное из фазанов, нарезанные окорока, форель под соусом, хрустальные бокалы, ждущие, когда их наполнят вином. Ему виделись герцоги и графы, бароны и премьер-министры, президенты, принцы и правители, дипломаты, кончики усов у которых блестели от заморского бриолина, а кончики языков лоснились от привычной лжи. Король видел белые зубы аристократок, их мундштуки из слоновой кости и оникса, отделанные бисером сумочки, в которых лежали крошечные флаконы французских духов, изготовленных на заказ. А их изысканное белье на умащенных дорогими кремами бедрах… простой король не сумел бы даже перечислить сорта всех этих кружев и шелков. Пышные парады гремели на широких бульварах (и это тоже Макс видел на безжизненном экране), частные вагоны-люкс катили мимо золотых пшеничных полей, оперные театры были залиты праздничными рождественскими огнями, изящные легавые загоняли лисиц. Люстры в готических ратушах дрожали от благородного гула, которым сопровождалась законодательная работа.
А по ночам в залах, где не было окон, а пол устилали шедевры персидских ткачей, потягивая марочное бренди и дымя гавайскими сигарами, заседали настоящие правительства. Суровые мужчины с хорошим образованием и рафинированными мозгами делились последними сплетнями, решали проблемы и плели заговоры. Они вели разговоры о драгоценных металлах, железнодорожных линиях, котировках валют, поголовье скота и видах на урожай; они выставляли войска у тех или иных границ, поднимали или снижали тарифы, устраивали выгодные браки и принимали решения, которые сказывались на пражских продавщицах или кабульских погонщиках верблюдов. Приглушенными и серьезными голосами они говорили об интригах, которые велись против них, а когда строили козни против других, то переходили на шепот, в котором, однако, звенела скрытая радость. Конечно же, они действовали не только ради собственного обогащения, но и ради защиты народов, которые от них зависели, но какая бы тема ни обсуждалась – война, коммерция, контракты, пошлины либо грехи и пороки себе подобных, – всех их до единого снедала огромная и нестерпимо жгучая любовь к внешней эффектности этого процесса, неослабная страсть к тайному театру планеты.
Эти дни миновали. Теперь миром распоряжались более мелкие фигуры – серые, безликие бюрократы, не наделенные умом или прозорливостью; комитетчики, которые говорили и думали по-комитетски, которые верили в догмы, а не в судьбы, которые знали все о производстве, но не ведали удовольствий, которым папка бумагами приносила больше радости, чем пригоршня алмазов; эти люди не улыбались, не имели хороших манер и не видели снов; они считали, что могут управлять всей землей, а сами были не способны ни проскакать верхом, ни соблазнить графиню. В конце концов, думал Макс, тот одетый в черное бандит, которого привела в дом его дочь, сгодился бы на роль руководителя лучше, чем все они, вместе взятые, – коммунисты, фашисты или христианские демократы, одинаковые, точно безвкусные горошины в гнилом стручке.
Лучше бы уж монархию в его стране не восстанавливали вообще. Это время не подходило для королей. И для королев. Пусть Ли-Шери спит с бунтарями, пусть слоняется по мансарде, если это доставляет ей радость. Гонг в груди Макса теперь звучал по-иному, мягче и тише. Макс не станет отвечать на расспросы своих соотечественников. Пусть оставят себе все почетные титулы и виллу на озере. Хулиетта – его единственная подданная, и он позаботится о том, чтобы она получила причитающиеся ей деньги. Макс, который когда-то был королем и которому уже никогда не стать им снова, проведет золотые октябрьские деньки в этом самом кресле. Он будет ждать, когда прольется дождь. Ждать, когда начнется ежевичный штурм. Рано или поздно побеги ежевики, как безымянные варвары последней четверти двадцатого века, протиснутся через щели в стенах его дома.
В воскресенье «Сиэтл сихоукс» сыграют с «Ковбоями» из Далласа. Если он не забудет нажать кнопку.
71
На квадратный дюйм поверхности человеческой головы приходится девяносто волос. Это в среднем. В случае Ли-Шери их было девяносто три или девяносто четыре, один рыжее другого, а над ними, как НЛО над Халеакалой, как противень с беконом над огнем, висела корона. Знай волосы о нависшей диадеме, они бы еще ярче запылали в своих волосяных мешочках, но они даже не подозревали о возможной высадке брильянтового корабля, а потому от субботы до субботы собирали пыль и блестели сами по себе, без особых усилий. Под ними, в мозгу принцессы, кипела бурная деятельность. По правде говоря, волосы даже опасались, что реверберации внешне абсурдных теорий доведут их до того же дикого состояния, в котором находилась шевелюра Эйнштейна.
Внешне абсурдных теорий? Эй, волосы, вы чересчур добры. Что представляла собой теория Ли-Шери, как не субъективную, скептическую и детальную переработку воззрений Бернарда Мики Рэнгла? Философия ВЫБОРА всегда была философией бунтарей в той мере, в какой она вообще у них есть (как правило, у них чаще бывает похмелье, герпес и низкая кредитоспособность). Детерминистам, которые рассматривают вселенную как столкновение бильярдных шаров, разлетающихся в разные стороны по определенным законам, всегда противостоят «бунтари», непременно желающие играть только своим кием. Законы описывают ограничения. Цель законов – контролировать, а не творить. Вселенная следует законам лишь в те моменты, когда эволюция останавливается, так сказать, чтобы перевести дух. Когда же все опять приходит в движение и природа вновь берется за кисть, садится за рояль, придвигает пишущую машинку (только давайте договоримся, что это не «Ремингтон SL3»), как это всегда бывает через определенные промежутки, законы уступают место выбору. Тупицы строго придерживаются законов, так как предпочитают не делать выбора. Бунтари, которых не пугает пестрое разнообразие вариантов и которые, в сущности, слегка помешаны на новых и острых ощущениях, хотят выбирать даже тогда, когда готового выбора в общем-то и нет. Ли-Шери к этому времени была уже достаточно знакома с бунтарями и понимала, что они – живые дорожные знаки, указующие Куда-Нибудь, ревнители непохожести и верные агенты ВЫБОРА. Так чем же была ее теория, как не песней Дятла, слишком много раз отраженной от голых стен мансарды? Если на то пошло, именно от Дятла она и узнала о Рыжебородых. Это ведь он, пусть и в шутку, предположил, что они каким-то образом связаны с Аргоном.
Запершись в мансарде, принцесса брала безумные уроки у пачки сигарет и луны, и дерзкие идеи ее возлюбленного, очевидно, смешались в ее голове с древними индийскими легендами, а также с впечатлениями о встрече с двумя самозваными пришельцами. Кстати, пахло от них, как от старых сундуков, где бывшие танцовщицы из группы поддержки хранят свои юбочки, в которые им, старым и толстым, уже никогда не втиснуться. Но если бы принцесса действительно принимала сигналы из Зазеркалья, ее волосы обязательно бы об этом знали, не так ли?
Как бы там ни было, несмотря на одержимость своей теорией и полное нежелание считать ее побочным продуктом бессмысленного нагромождения бунтарской чепухи, Ли-Шери сейчас как никогда нуждалась в обществе Бернарда. Ей пришло в голову, что если она, отрешившись от мира, разгадала шифрограмму на пачке «Кэмела», то Бернард должен был как минимум добиться того же. А что, если он разглядел детали, которые ускользнули от ее внимания? Но даже если и нет, принцессе безумно хотелось поделиться с ним информацией, спросить его мнения и совета. Она чувствовала себя так, будто из-под полы купила кассету «Божественного Хора Золотой Вечности» – группы, чьи композиции звучат в плохих фильмах по библейским сценариям, – и теперь ей не терпелось поставить ее на магнитофон Бернарда и убедиться, слышен ли в этой музыке благовест правды, самый сладостный звук на свете, хотя в противовес этому есть и другие звуки – например, те, что некоторые женщины издают в постели. Черт побери, Ли-Шери просто не выдержит, если ей придется ждать еще четырнадцать месяцев, чтобы поделиться своим открытием с человеком, чей огненный цвет волос превосходит по яркости ее собственный.
Итак, принцесса сделала выбор. Она пойдет к нему.
Нина Яблонски, рыжеволосая адвокатесса, только что родила ребенка и временно не работает. Ли-Шери воспользуется ее удостоверением личности. Она поедет на остров Мак-Нил и представится под именем Яблонски. Она наденет большие очки, подрисует еще немного веснушек, соберет волосы в пучок. Хотя формально Нина уже не является адвокатом Дятла, охранники об этом не знают. Бернарда удивит неожиданный визит «Яблонски» спустя шесть месяцев с их последней встречи, и он согласится поговорить с ней. Так Ли-Шери попадет к нему в камеру.
