Елена Хаецкая - Синие стрекозы Вавилона
Но это было давно, года через два после того, как глаз Шамаша впервые упал на Хаммаку.
Что же увидел глаз Шамаша в день нынешний, 11 арахсамну 36-го года?
Увидел он пиршественные столы, загромоздившие столовую покойной госпожи Китинну. Не хватило одного стола рассадить всех гостей Хаммаку. Пришлось нести еще два. Один взяли из кухни, другой у соседей заняли. Заодно и самих соседей в гости зазвали. Аткаль постарался. Юлой вертелся, у всех на виду, у всех на слуху: как можно без Аткаля?
Никак не можно.
Противно Шамашу.
Да и кому бы понравилось: стол весь в объедках, в винных лужах, морды у гостей пьяные, распухшие, речи ведутся бессвязные.
Но вот поднял голову и вскричал Хаммаку, вспомнив неожиданно о брате своем названном:
— Где Аткаль? Хочу видеть Аткаля!
Тотчас услышал его Аткаль, подбежал, мокрый рот растянул в счастливой улыбке — дурачок дурачком с тех пор, как об асфальт стукнулся.
— Раб! — обратился к нему Хаммаку. И глубоко задумался.
Аткаль ждал с терпением. И любовь светилась во взгляде его темных, слезливых от выпитой водки глаз.
И исторг Хаммаку такой приказ:
— Свечек желаю именинных числом двадцать семь!
Аткаль искренне огорчился:
— Да где ж я их возьму?
— Не знаю, — немилостиво произнес Хаммаку. — Ищи где хочешь, но чтобы через пять минут были.
И ушел с пиршества озадаченный Аткаль — свечи именинные господину своему искать. Где бродил и долго ли отсутствовал — того не понял никто, включая и самого Аткаля, ибо все были чудовищно пьяны. Но свечки числом ровно двадцать семь добыл. На вопрос, откуда добро (не похитил ли, а то отвечай потом за дурака), только улыбался улыбочкой своей, таинственной и глупой.
И Хаммаку рукой махнул: и впрямь, не все ли равно. Главное — вот они, свечечки. А то какой день рождения без именинных огней? Мама — та всегда пирог большой заказывала в пекарне. И приносили пирог маленькому Хаммаку — огромный, как тележное колесо...
Не стало мамы, и наперекосяк все пошло. Вот и пирога нет, не побеспокоился никто.
Повелел Хаммаку рабу своему стать на колени. Аткаль приказу подчинился, на колени стал, лицо к брату названному поднял, улыбнулся. Чуял, задумал что-то Хаммаку. Какую-то знатную шалость.
— Голову ровно держи! — прикрикнул на него Хаммаку.
И начал привязывать свечки к волосам Аткаля — одну за другой. Тщательно привязывал — не хотел раба своего подпалить. Да и в доме пожар совершенно лишнее дело.
Привязывал и приговаривал: «Подарок ты мой ко дню рождения...»
Потом зажигалку вынул из кармана.
Гости, смекнув, в чем забава, смеяться начали. И Аткаль смеялся, хотя горячий воск стекал ему на голову, больно обжигал. Хорошую шутку отмочил Хаммаку, с фантазией человек. Далеко пойдет, если не прирежут его по пьяной лавочке.
Только когда свечи почти до самых волос аткалевых догорели, соблаговолил господин Хаммаку — дунул. С третьего раза все загасил под общий хохот и гром аплодисментов. Пнул Аткаля ногой — иди, не нужен больше.
Поднялся Аткаль и вышел на улицу. Волосы слиплись от воска, на левом виске обгорели немного, лицо в потеках сажи, хмель из головы выветрился. Шел и давился слезами, а отчего так ломило в груди, и сам понять не мог.
Но всему приходит конец, и хорошему — скорее, чем плохому. Закончилось материнское приданое. Все пропил Хаммаку на радостях, что нет за ним больше глаза. Уплыли за полцены в жадные руки торговцев платья, выкрашенные синей и пурпурной краской, драгоценности, особенно же — диадема с зелеными камнями в трех зубцах. Даже кое-какую мебель продали.
Вокруг Хаммаку уже торговцы недвижимостью виться начали. Отпихивали друг друга, вели с молодым хозяином липкие, многозначительные разговоры. И впрямь, дошло уже до того, что начал прикидывать Хаммаку, не заложить ли ему дом свой.
А потом неожиданно одумался. На удивление всем встряхнулся. И в пропасть, для него заботливо приготовленную, так и не шагнул.
Друзьям Хаммаку это, понятное дело, не понравилось.
До того даже дошло, что то один, то другой тащил Аткаля в кабак, угощал там за свой счет, а после жадно выспрашивал у него, пьяненького: «Что это с молодым господином приключилось?»
Аткаль даровую выпивку принимал с охотой и, по обыкновению своему, еще дружков приводил — пусть и тем перепадет немного радости. Приятели Аткаля сплошь были дрянь и голодранцы, но дом Хаммаку стоил того — терпели стервятники и Аткаля, и дружков его.
Однако только то и сумели из раба вытянуть, что ударился он головой об асфальт, что господин Хаммаку далеко пойдет, поскольку фантазия у него богатейшая, и что, возможно, откроет господин Хаммаку свое дело.
«Да какое дело-то?» — допытывались у Аткаля. Тот не отвечал, поскольку и сам ничего не знал. Только так, догадывался.
Но так или иначе, а в деньгах Хаммаку нужду испытывал. И долго бы ломать ему голову, к раздумьям не слишком привычную, если бы не счастливый случай.
В начале зимы прибыл в Сиппар приказчик вавилонского банкира. Звали приказчика Рихети.
Случай свел его с Хаммаку у торговых ворот, где приказчик привязал своего осла, поручив пареньку из лавочки за небольшую плату стеречь животину и ее поклажу. Сам же отправился по своим делам, устроив ослика, как думал по наивности, наилучшим образом.
И вот выясняется, что и паренек-то к лавочке никакого отношения не имеет, и что за такие деньги не то что осла — ослиный помет стеречь никто не станет, а главное — ни осла, ни паренька, ни денег своих господину Рихети не видать уже никогда.
Настроение господина Рихети было не из лучших. Ибо нравы провинциальные оказались грубы, а народишко куда как неотесанный.
Тут-то и подвернулся ему Хаммаку.
На самом деле Хаммаку давно околачивался поблизости — любопытствовал. Выждал момент и объявился: вот он я. Вы из столицы, господин? Оно и видно. Сразу заметно, что вы из Вавилона. И выговор чистый. И одежда пошита исключительно. Да и парикмахер, по всему видать, у вас отменно опытный...
— А толку-то? — Господин Рихети сердито оборвал цветистую речь молодого сиппарца. И с досадой махнул рукой. Пухлой такой ручкой, с женскими почти ямочками у каждого пальца.
Был этот господин Рихети такой кругленький, толстенький, с лоснящимся лицом. Имел крупную глянцевитую лысину, по которой так и тянуло пощелкать ногтем, и густые черные брови, приподнятые как бы в вечном удивлении.
И глядя на огорчение почтенного этого господина, все больше проникался Хаммаку искренним желанием облегчить ему тяжкую ношу неприятностей. Сгладить неприятное впечатление, произведенное Сиппаром. Воистину, это не более чем недоразумение. И если господин соблаговолит...
Словом, Хаммаку пригласил вавилонца к себе в дом — это совсем недалеко отсюда, господин! — на стаканчик доброй домашней наливки. Чисто символически. Не на улице же разговаривать.
Рихети согласился.
Несмотря на опустошения, произведенные кутежами Хаммаку в домашней казне, жилище его все еще хранило память о госпоже Китинну и выглядело вполне благопристойно. Разрушить дом — на это тоже время требуется.
Когда вошли, спугнули трех жуликоватых с виду бездельников, собравшихся вокруг бутылки. Щедр был Аткаль, когда заходила речь о хозяйских запасах. Одного Хаммаку кое-как знал — раб из соседского дома, помогал Аткалю столы таскать на памятный тот день рождения. Остальных впервые видел.
— Брысь, — в спину им сказал Хаммаку.
Господин Рихети проводил их глазами, подумал о чем-то, едва вслух не высказался, но смолчал. До поры.
Позволил усадить себя в кресло, принял из рук молодого хозяина стаканчик, наполненный красным сладким вином, густым — хоть в пирог вместо начинки клади. Поговорили о пустяках. Потом спросил Рихети, не трудно ли по нынешним временам содержать такое количество рабской прислуги. В три горла кушать не будешь, а использовать рабов в услужении — не приносит никакой прибыли.
Хаммаку пожал плечами.
— Да я бы и продал одного-двух, да где покупателя сыщешь? В Сиппаре состоятельных людей мало.
— Об этом-то я и хотел бы с вами поговорить, — уронил Рихети.
И еще раз огляделся в доме. Хороший дом, доверие внушает. Чувствуется здесь крепкая хозяйская рука.
Хаммаку неожиданно напрягся. Ему хотели предложить какую-то сделку. Он встал, налил еще вина, себе и гостю. Пожаловался на сиппарский климат. Вроде бы, недалеко от Вавилона, а насколько хуже здесь погода. Зимой мокро, летом ни жары тебе настоящей, ни дождей, для сельского хозяйства столь необходимых. Да, в Сиппаре жить — здоровье терять.
Гость вежливо позволил себе не согласиться. С точки зрения климата Вавилон, конечно, благоприятнее. Однако воздух вавилонский... Выхлопные газы... Одна только труба химкомбината чего стоит!.. Нечестивцы, воистину нечестивцы. Построили ее выше башни Этеменанки, хотя издревле запрещено в Вавилоне возводить что-либо выше башни Этеменанки. Того и гляди разгневаются боги. Впрочем, городским властям нет до того никакого дела. На взятках жиреют...
