Иван Дроздов - Суд идет
— Да, мне академик рассказывал, — в общих чертах, конечно, что энергия его световая. Молекула света с огромной скоростью движется, вот он её и схватил за хвост, приручил и поставил на службу человеку. Но подробности, что и как, не знаю; постеснялся спросить, есть ли у нас надежда заполучить эту энергию?
— Вот жалость: и я толком ничего вам сказать не могу. Потрясу Павла Неустроева: он — физик; конечно же, знает побольше моего.
Фидель задумался, опустил на грудь тяжёлую голову с изрядно поседевшей за время болезни бородой. Но вот он откинулся на спинку кресла, устремил на Драгану вдруг заблестевшие глаза:
— Боюсь, и физик нам ничего не скажет. Энергия фотона — великая тайна учёного. Пока ему удаётся хранить её у себя под сердцем, он спокоен и за себя, и за свой народ, и за свою Родину — Россию. Вам-то уж известно, что этот вот трехсотмиллионный сброд…
Он снова устремил взгляд в сторону южного побережья Америки:
— …вознамерился извести русский народ и захватить его подземные сокровища. Но теперь и все мы понимаем: не будь за нашей спиной русского народа, взбесившаяся акула…
Он погрозил своим могучим кулаком Америке:
— …и нас передавит, как слепых котят.
Фидель посмотрел на часы. И сказал Драгане:
— Пойдёмте к нашему семейному причалу: сюда сейчас подойдёт яхта моего нового и очень хорошего друга. Я вам его с удовольствием представлю.
И когда подошли к причалу и сели на деревянную лавочку, Фидель, глядя в сторону горизонта, где зарождались крутые океанские валы и катили свои серебряные, сверкавшие лучами полуденного солнца гребешки к пляжам кубинского берега, продолжил свою мысль:
— Да, враг у человечества один, общий, и для борьбы с ним нам необходимо объединяться. В одиночку с Америкой никто не сладит.
Драгана заметила:
— Потому-то академик и боится, что фотонная энергия попадёт в руки кремлёвских правителей, — а там, в Кремле, после Сталина остались одни «граждане мира»; позже их в России назовут «агентами влияния». Они всегда служили Америке больше, чем России. Даже на минуту нельзя себе представить, что сделала бы Америка, имей она в своём распоряжении энергию фотона. Вот то немногое и самое общее, что я могла понять из разговоров моих многомудрых мужчин.
А на втором этаже особняка тем временем молодые люди обсуждали сугубо военный вопрос. Фёдор Светов спросил у островитян:
— У вас есть возможность помочь президенту Венесуэлы? Как раз в эту минуту из дальнего северного порта Америки Галифакса отправляется транспорт с оружием для повстанцев, врагов Уго Чавеса. Я бы и сам мог с ними разобраться, но моя дубина тяжеловата, бьёт наповал, а мне бы не хотелось брать грех на душу; хотел бы транспорт отправить на дно, а матросам дать шанс спастись.
Ответил Простаков:
— У нас тоже такой принцип: жизнь человеку даёт Бог, пусть он её и отнимает. А пресечь зло — это значит кому-то подарить жизнь. Так что и мы поступаем по заповеди Христа: не убий!
И затем, поразмыслив:
— Да, наше средство не убивает, а приводит в чувство: мы могли бы нейтрализовать командира транспорта и его команду нашими лучами, но для этого нам нужно приблизиться к морякам на расстояние ста метров. Большую дистанцию наш луч не пробивает.
Фёдор на это заметил:
— Наш луч достанет и подальше, но я вам уже сказал: он бьёт наповал, крушит всё — и людей, и технику. Пустим в дело ваш Импульсатор. Я же обеспечу нужное вам расстояние. А заодно и покажу, как мы это делаем.
И они спустились на усадьбу, пошли к Фиделю Кастро.
И Фидель показал рукой.
— Вон там у горизонта яхта — это плывет к нам наш большой друг и соратник по борьбе — Уго Чавес.
Не прошло и четверти часа, как к семейному причалу президента Кубы и его брата министра обороны Рауля Кастро грациозно, словно белый лебедь, подплыла яхта президента Венесуэлы с гордым именем «Че Гевара». По трапу спустился молодой мужчина в белом костюме и, широко улыбаясь, и с детской радостью от встречи с друзьями, раскинув руки, направился к стайке людей, во главе которых рядом с незнакомой Чавесу молодой женщиной стоял Фидель Кастро. Чавес утонул в бороде Фиделя, а затем Фидель, повернувшись к Драгане, сказал Чавесу:
— Вот мадонна с полотна Леонардо да Винчи. Её имя Драгана Станишич. Вы знаете её отца, — он губернатор одного из южных штатов; а её дед Драган Станишич… Вы тоже его знаете.
И, видя удивление Уго, президент Кубы пояснил:
— Они сербы, и у них бывает, что женщина и мужчина носят одно имя. У русских тоже такое бывает: Валентин и Валентина, Антон и Антонина. Вот и тут… внучку назвали именем деда.
Президент Венесуэлы в благоговейном молчании опустил на грудь голову и в такой позе стоял минуту. Он знал русских, принимал их посла, а в эти дни вёл переговоры с русской делегацией, продававшей ему оружие, но сербов не знал. Женщину-сербку увидел впервые. Взглянув на неё, смешался, открыл рот, но сказать ничего не смел. Подумал: вот она, женская красота. Я — президент страны, а стою, как мальчик. Но надо же и сказать что-нибудь, наконец:
И сказал:
— Я вас знаю, то есть слышал о вас. И вашего отца, и деда. Правда, я только слышал о них, но, надеюсь… вы меня им представите. У вашего дедушки — танкерный флот, а у нас на севере страны открыли залежи нефти. И такие, что наша Венесуэла, точно лодка, плывёт по нефтяному морю. Правда, нефть густая и трудно поддаётся извлечению, но и тут я надеюсь на вас, на вашу помощь.
Драгана улыбалась и кивала головой; она всем своим видом показывала, что рада познакомиться с человеком, о котором теперь так много говорили. И Фидель Кастро называет его другом, а это уже верный знак высокого уважения. Её собеседник тоже испытывал большую радость и даже воодушевление от общения с такой молодой, но уже известной в карибских странах женщиной. Уго знал о клиниках на её Русском острове, и о том, что такие клиники по её указанию и под её руководством, построили на Кубе; мечтал и у себя на Венесуэле иметь десяток таких же клиник; знал он так же и о том, как любил её и её мужа, великого русского учёного Бориса Простакова, Фидель Кастро. И вот она перед ним, и сейчас он скажет ей слова восхищения её делами, которые она творит на земле.
Да, хотел сказать и об этом, но нужных слов не находилось. Целуя ей руку, тихо проговорил:
— Это очень хорошо, что я вас встретил.
Три молодых человека — Фёдор, Павел и Борис — улучили удобный момент, отошли в сторонку. Фёдор посмотрел на часы, сказал:
— Минут через двадцать мы можем вылететь.
Павел и Борис молча согласились.
— Открою вам маленький секрет, — заговорил Фёдор, вчера на отдых к вам на Русский остров прилетел Ахмет Жан, президент восточного государства — большого и могучего. Мы будем отдыхать с ним вместе на вашем острове, если вы не возражаете?
Друзья пожали плечами: конечно! Они рады будут познакомиться ещё с одним интересным человеком. Недавно он заявил с трибуны какой-то ассамблеи: Израиль не должен угрожать мусульманскому миру; это государство будет уничтожено!
И что тут поднялось! Евреи всего мира, — и, прежде всего, Америки — стали требовать санкций, объявили Ахмет Жана чуть ли не сумасшедшим. Как же!.. Осмелился угрожать!.. И кому? Израилю, у которого была атомная бомба!
Да уж, евреи такого не любят. В своё время Артур Шопенгауэр остроумно заметил: «Если еврею наступить на ногу в Москве, то все евреи от Москвы до Сан-Франциско взвоют от боли…».
Шумел и возмущался весь мир. Ну, а почему весь мир? Евреев-то в мире не так уж и много. Да, это верно. Евреев и дураков немного, но они расставлены так ловко, что их на всё хватает. Эту мысль, кажется, тоже высказал какой-то древний мудрец. Но если она случайно влетела в мою голову, я охотно выдам её и за свою.
Фёдор Светов и Уго Чавес сидели в сторонке от Фиделя Кастро и друзей с Русского острова и обсуждали вопрос, известный только им двоим. А секрет заключался в том, что недавно Уго побывал на корабле «Евпатий Коловрат» и там академик Светов открыл экран своего компьютера и показал морской порт на севере восточного побережья Америки и два океанских сухогруза, на который портовые рабочие и матросы грузили какие-то ящики и контейнеры.
— Вы знаете, что это за грузы и для кого они предназначаются? — спросил академик Чавеса.
— Нет, не знаю.
— Это оружие для повстанцев, готовящих выступление против законной власти у вас в Венесуэле.
— Ну, если транспорты и назначены для этой цели, я имею о них некоторую информацию. К сожалению, моя разведка не знала, из какого порта выйдут эти корабли и когда они отправятся. Теперь нам легче будет принять против них свои меры.
Академик Светов и его сын Фёдор не стали допытываться, что это будут за меры; они заранее составили планы и своих действий, но Чавесу о них ничего не скажут. Сейчас Уго Чавес рассказывал Фёдору, что он намеревается послать сторожевые корабли навстречу транспортам, и хотел бы знать, что думает о его планах Фёдор. Втайне Уго хотел бы вовлечь и Фёдора с его могучим оружием в борьбу с транспортами, но Фёдор глубокомысленно молчал. Он не хотел посвящать президента в свои планы и, таким образом, выводил его из игры.
