Зэди Смит - Собиратель автографов
— Слушай, приятель, будь у меня то, что есть у тебя… — Марвин присвистнул. Он западал на Эстер и донимал ее своими приставаниями. Как и еще кое-кто, звал ее «африканской принцессой», что воспринималось ею как оскорбление, наряду с прочими уменьшительно-панибратскими словечками: подружка, куколка, милашка, сексапилочка, телка.
Алекс щелкнул пальцами:
— О! Марвин, пока не забыл… Мне на следующей неделе молоко не понадобится. Улетаю в Нью-Йорк.
Марвин еще раз вытащил из кармана униформы блокнот:
— Значит, в Нью-Йорк… Молока не надо. Позвони потом. Всегда для тебя рад, и прочее. — Он сунул руку в сумку на плече и достал среднего размера пакет: — И я — пока не забыл. Есть еще одно для тебя. Гарри Фиц — знаю его сто лет — он тут почту разносит, на спуске и вокруг, а на вашу улицу ему влом ходить, так он меня напрягает со своей респонденцией, когда есть. Догоняешь? Я уже отдал тебе один такой конверт деньков несколько назад.
— Отдал — мне? — пролепетал Алекс, взял конверт и тупо уставился на стягивающий его красный шнурок. Он посмотрел на свою разбитую машину, думая, что надо бы сходить к Адамчику в его «Альфу и омегу Голливуда», извиниться перед ним, найти Эстер.
— Как у тебя головка-то, Алекс? В порядке? Просвежело?
Алекс извлек из конверта прозрачный чехольчик, а из него — размашисто подписанную фотографию популярной актрисы Китти Александер.
— Тебе что, поплохело?
— Не знаю, — прошептал Алекс, выпученными глазами озирая окрестность.
— Это не из космического института, приятель. Просто почта. Кто-то послал тебе, а ты получил. Симпатичная фотка. Кто это, а? Эй-эй, не закрывай дверь — ты должен расписаться в получении! Алекс, подожди, парень, а то я не получу свои комиссионные, слышишь? За красивые глазки сейчас бабки не отстегивают.
Алекс прижал фотографию к груди, а потом начал внимательно рассматривать. Подлинная? Если нет, то он не Алекс Ли Тандем. Надпись: Алексу, в конце концов. Китти Александер. Лицо Алекса вспыхнуло серо-буро-малиновым букетом.
— Это не Адам послал? Ну, Якобс — видюшниками занимается, ты знаешь его, дальше по улице? Мой дружбан? Или Рубинфайн, раввин? Кто-то из них тебе сунул конверт? Откуда он взялся?
Марвин вздохнул, взял у Алекса конверт и повернул его тыльной стороной:
— Обратный адрес — американский, конверт — американский. Америка, паря. Слушай, некогда мне тут с тобой прохлаждаться. Всего-навсего почта. Точно такой же, какой я тебе отдал на той неделе…
— Что это ты все время талдычишь: «Отдал»? Когда?
— На прошлой неделе — конверт из Америки. Я. Тебе. Отдал. Один. Меня зовут Марвин. Это — дом. А это — твоя машина. Там — небо. Бывай, приятель.
Марвин, как обычно, зашаркал по дорожке, но не успел он пройти и нескольких шагов, как Алекс бросился за ним босиком по холодной земле.
— Подожди, Марвин, подожди. Когда ты отдавал мне тот конверт, ты… я открывал его? То есть ты видел, как я его открывал?
Марвин изобразил на международном языке жестов мучительную работу памяти — сдвинул брови:
— Э-э… Господи Иисусе, не помню. Не, не знаю. Ты ведь спешил, да? Куда-то там тебе было срочно надо, да и весь упыханный. В любом случае, после я тебя пять дней не видел. Ты его куда-то заныкал, когда обкурился, да? О, дружище — ничего не помню — подпиши здесь, пожалуйста.
Алекс черканул пером, где надо, плотно положив нижнюю линию. Потом схватил Марвина за щеки и смачно поцеловал в губы.
— Ой! Отвали. Я тебе не мальчик по вызову. Разносчик молока, дружище. Разносчик молока. И все. Погоди-ка — твоя подпись? Даже не по-английски. Китайский, что ли?
— Понимаешь, Марвин, это просто здорово, — залился соловьем Алекс Ли. — Просто замечательно. Что ты не видел, как я его открывал. Крайне важное обстоятельство. Потому что это значит… Не понимаешь? Я не сумасшедший. Наверное, открыл его у Адама, когда был под сильным кайфом. Лопухнулся. Но это не сумасшествие. И я не сумасшедший. С другой стороны, я понимаю. Понимаю!
— С ранья тебя прозрения озаряют, — сощурился Марвин. Скоро его форменная куртка в последний раз высветилась в проеме ворот и исчезла из виду.
— Анита! — Алекс поправил взлохмаченные после сна волосы и, замирая от страха, поставил на пол кошачью переноску. — Боже, как вы великолепно выглядите. Знаете, я так рад, что застал вас… понимаете, мне так неудобно, но дело в том, что я вечером улетаю в Нью-Йорк, времени в обрез, понимаете… и я подумал, правда… это всего на несколько дней… не могли бы вы взять…
— Нет, — отрезала Анита Чан.
Видеосалон «Альфа и омега Голливуда» должен был вот-вот открыться. И киноманы-болваны со всего мира, чтобы не платить за лишние сутки, спешили просунуть взятые напрокат фильмы через прорезь в двери, за которой расположился мудрый Адам. И точно: как это мудро — сделать прорезь на дюйм уже необходимого, чтобы те в нее еле пролезали, да и то, если клиент отличался завидной ловкостью и настырностью! И каждое утро Адам усаживался возле двери в складном кресле с Зохаром на коленях. Его ухоженные черные пальцы контрастировали с грубой белой бумагой книжных страниц. Он читал вслух на иврите:
Рабби Шимон сказал:
«Он неизвестен ни под одним именем этого мира,
потому что наделен безмерным величием.
Это — тайна!
Исходящий от его отца свет струится над ним!
И даже его друзьям неведома сия тайна».
Впрочем, у Алекса имелся некоторый навык. Он знал, под каким углом надо просовывать кассету, чтобы она скользнула обложкой по двери и упала в специальную корзину.
— Тандем?
— Всегда.
Алекс в это утро был настолько на взводе, что открывание двери стало мукой. Такой же мукой оказалось чаепитие и выслушивание Адамовых россказней. К тому моменту, когда Алекс попросил Адама взять на время Грейс, он чувствовал себя выжатым лимоном. Адам сразу согласился — когда они сидели, с чашками зеленого чаю в руках, на возвышении, разделяющем салон на хозяйскую половину и торговую территорию. Поговорить было о чем.
— Расскажешь Эстер, ладно? Точно так же, как я тебе все рассказал? Только факты. От начала до конца.
— Как только она вернется из библиотеки. Обещаю. От начала до конца. Алекс, а ты ничего не решил насчет…
— Как на душе легко, — воскликнул Алекс, — когда все узлы развязаны.
Грейс свернулась клубочком у их ног. Адам поднял ее и прижал к себе.
— Вот будет дело, когда Лавлир все узнает! — Алекс крепко сжимал конверт. — Тут же есть обратный адрес, ясный как божий день!
— Хм-м-м.
Они немного помолчали, прислушиваясь к утреннему городу.
— Адам, как по-твоему, — вдруг спросил Алекс, — что за муха укусила Джозефа?
Адам, с виду тоже весь довольный жизнью, повернулся к другу и спросил:
— Что ты называешь «мухой»?
— Да сам не возьму в толк, чего его все время колбасит, вот тебя и спрашиваю.
— Понимаю.
Адам встал, держа одной рукой Грейс, а другой — «Девушку из Пекина». И со вздохом поставил кассету на место — между «Джильдой» и «Историей Гленна Миллера».
— Похоже, я обманул твои надежды, — сказал Алекс.
Адам пожал плечами:
— Все, что рассказывается в Торе, лишь ее оболочка, одеяние. И тот, кто примет ее за истинную Тору, только ослабнет духом! У Торы есть тело, и оно покрыто одеянием — историями всего этого мира. Болваны всего мира видят лишь эти одеяния, рассказы Торы, а больше ничего знать не знают. Но под одеяниями лежит истинная Тора, душа души. А они под эту оболочку не заглядывают. Как вино непременно должно быть налито в сосуд, так и Торе следует быть облаченной в одежды. И Зохар помогает нам заглянуть под них. Так будем же смотреть только на то, что внутри! А все эти слова и истории — только оболочка!
Речь Адама прозвучала на иврите. Алекс понял из нее единственное слово — Тора.
— Понимаешь, дело в том, что Рубинфайн, — запричитал Грин, взяв Алекса руками за лицо, — ну, он должен объяснить тебе нечто крайне важное — хочет поделиться кое-какими соображениями. Чтобы следовать своим прежним путем. Более чем достойным, хотя этого и не понять с первого взгляда. Понимаешь?
— Не вполне.
— Крайне важно, — Дарвик вцепился в ремень еще крепче, — чтобы рабби получил возможность высказать свою точку зрения на происходящее, на некоторые события, как всякий, кому предъявляются претензии.
Алекс высвободился, схватил сумку, вытащил из кармашка свою Китти и вознес ее над головой, как саблю. Он чувствовал себя, как популярный актер Джон Кьюсак.
— Видите?! — воскликнул он. Рубинфайн тоненько взвизгнул. — Вот что сегодня важно. О’кей? О’кей? Ой, что с тобой? — забеспокоился Алекс, когда Рубинфайн опустился на задницу там, где стоял, и три раза легонько ударился затылком о монумент.
