Шань Са - Императрица
Теперь Маленький Фазан делил ложе лишь с подростками обоих полов. В соответствии с представлениями даосского целительского искусства совокупление с девственницей или девственником должно восстанавливать равновесие жизненных токов и укрепить силы. В поисках исцеления Маленький Фазан путешествовал, увлекая за собой весь Двор. Были воздвигнуты новые города. Наши дворцы в горах терялись среди облаков. Вопли обезьян, рычание тигров, гомон самых разнообразных птиц и шорохи ветра рассеивали земные печали. Ниспадающие со скалистых вершин потоки воды, радуга в кронах тысячелетних деревьев-гигантов завораживали Маленького Фазана. Купания в горячих источниках, водоемах глубоких гротов и подземных реках уже позволили ему вкусить беспечальной жизни небожителей.
Годы убегали прочь, и старость влекла нас к душевному потрясению. Я бессильно наблюдала, как мой супруг все более соскальзывает на путь, противоположный выбранному мною. Он становился все медлительнее, в то время как я сохранила подвижность. Его здоровье пошатнулось, а я была по-прежнему крепкой. Он сплошь и рядом плохо себя чувствовал, я же понятия не имела, что такое головная боль. Голос его звучал слабо и одышливо, мой — энергично и звонко. Когда наследника Великолепие назначили временным правителем, ему исполнилось всего шестнадцать лет. И мне пришлось взвалить на себя бремя всех Государственных дел. Зимой и летом я вставала по ночам, чтобы выслушать Приветствия чиновников, как надлежало по обычаю предков, — с рассветом. Возрастающая слабость супруга сделала меня еще более властной. Десять лет назад придворные интриги и запутанность императорских решений смущали меня, а одиночество, свойственное любому правителю, порой угнетало. Теперь же назначенное мною правительство давало полезные советы, и я держалась с уверенностью зрелой женщины. Искусство управлять превратилось в воинские упражнения и в то же время — священнодействие. Погружаясь в него, но оставаясь свободной, я откровенно играла душами людей и держалась над нашим миром скверны, точно капля масла над водой.
Страсть государя к путешествиям нарушала нормальный ход работы Двора, ибо чиновникам требовались дисциплина и упорядоченность. Чтобы обеспечить Императору надлежащие удобства, приходилось собирать вместе сотни тысяч работников. Они сравнивали горы с землей и целые леса пускали в жерла печей, где обжигались кирпичи для будущих императорских дворцов. Ценная древесина, алебастр, гранит, заморские растения сплавляли водным путем или же везли в повозках, запряженных волами и лошадьми. Мне, приучавшей народ к бережливости, было досадно видеть, что мой супруг подает людям пример такой расточительности. Вдобавок при том, что Маленький Фазан напрочь утратил интерес к политике, его все больше воспламеняла мысль о войне. Переезжая из провинции в провинцию. Император посещал крепости, опьяняясь грандиозным зрелищем воинских смотров. То хрупкое равновесие, что я с трудом поддерживала в различных уголках на окраинах Империи, нарушалось из-за скоропалительных решений Маленького Фазана и его навязчивой склонности расценивать любой набег как личное оскорбление и путать собственную уязвленную гордость с интересами Государства.
Существовавшие между нами глубокие разногласия привели к бурной ссоре. Раздраженный суровостью моих замечаний, Император затрясся всем телом и обвинил меня в том, что я докучаю ему с единственной целью: отравить жизнь. Увидев, что по щекам Маленького Фазана текут слезы и вдобавок его мучает ужасающий приступ головной боли, я пожалела о своей гневной вспышке. Разве можно запрещать больному искать в военных кампаниях доказательство своей силы? Как лишить его земных радостей, пусть ничтожных, но бесценных для усталой души? Как можно мешать человеку хрупкого здоровья наслаждаться последними утехами этой жизни?
В сорок два года я произвела на свет Луну, получившую титул принцессы Вечного Мира. После рождения столь желанной дочери мы с Маленьким Фазаном окончательно отказались от близости. Если Император и давал мне порой свидетельства привязанности, я знала, что лекари воспретили ему извергать семя жизни, а следовательно, мне не полагалось испытывать желание. Беспокойная любовь, что я питала к единственному в моей жизни мужчине, канула в небытие. Зато на поверхность всплыли былые обиды. Сердце потихоньку заполняли горечь и разочарование. Мне было грустно смотреть, как Маленький Фазан отворачивается от дел огромной Империи и славного наследия предков ради собственного благополучия. Я уповала, что со временем мой господин станет великим государем, а он оказался человеком боязливым и склонным к лености. Тем не менее иногда его обезоруживающе детская улыбка и мягкость меня еще трогали. В не столь удачные дни постоянные капризы и сугубо эгоистические устремления просто выводили из себя. Я скрывала зарождающуюся усталость, одаривая Маленького Фазана вниманием и теплом. Я заботилась об исцелении его недугов, изобретала новые развлечения, составляла план на день так, чтобы уделить ему время, и терпеливо окружала материнской заботой.
Но жизнь топила меня в волнах повседневных хлопот. Караваны и бесконечные вереницы императорских повозок путешествовали между небом и землей круглый год. Деревья вспыхивали зеленым, красным, желтым и белым, потом снова гасли, цветы раскрывали венчики и увядали. День за днем, ночь за ночью деятельность Императрицы превращалась в ремесло, и подчиненность этого существования жесткому распорядку связывала меня надежнее кокона. Скрученная собственными усилиями, я и двигалась к смерти с открытыми глазами и иссохшим сердцем.
На редкость тяжелая засуха и последовавший за ней голод опустошили Срединную равнину. Измученная нищетой и горестями народа, я решила, что приму гнев богов на себя одну. Считая, что недостойна занимать столь высокое положение, я подала прошение об отставке.
* * *Мой супруг отверг прошение, а перепуганный Внешний двор подписал петицию, умоляя меня остаться на троне. В первый год эры под девизом «Высшего Элемента»[17] Маленький Фазан принял от Двора титул Небесного Императора, а меня во время особой церемонии пожаловал золотой пластинкой и печатью Небесной Императрицы. Шелковая ширма за троном, скрывавшая мое кресло, была убрана. В приемном зале отныне стояли рядом два трона. Звезды в небе предвещали мне лучезарное будущее, однако я видела лишь сгущающийся вокруг сумрак.
Я возобновила слушания и чтение политических дел — так ткачиха возвращается к незавершенной работе. И, подобно обреченной на тяжкий труд крестьянке, я ждала старости и немощи. В одну из таких минут блуждания в полной тьме Небо услышало мои молитвы. Оно послало мне знак, дар, искру огня, и жизнь моя вновь осветилась.
В донесении евнухов — преподавателей внутреннего Дворца Просвещения — весьма хвалили раннее поэтическое дарование одной юной служанки. Меня заинтересовало ее родовое имя. И тут я выяснила, что это — внучка Шань Гуан Юя, одного из заговорщиков, пытавшихся добиться моего низложения. Впоследствии девочка вместе с матерью стала императорской рабыней. Я приказала доставить мне ее стихи. Каллиграфия выдавала гибкое и твердое запястье, строфы отличала кованая стройность простого ритма. Не знай я этого заранее, ни за что не догадалась бы, что эти стихи писала четырнадцатилетняя девочка.
Я приказала доставить юную поэтессу во дворец. Челка прикрывала татуировку осужденной на лбу, на мои вопросы маленькая рабыня отвечала не без самоуверенности. Смесь робости и чувства собственного достоинства придавала ей своеобразное очарование. Слушая девочку, я вспомнила Прельстительную Супругу и ее нежный голос. Лоно мое воспламенилось. Четырнадцатилетнее дитя напомнило мне о той опасной страсти. Ее громадные глаза приковали меня к месту. Казалось, я слышу безмолвный вопрос: «Осмелитесь ли вы меня любить?»
В тот же вечер Кротость призналась мне, что она девственница, и я приобщила ее к наслаждению. Мне только что исполнилось пятьдесят лет. Я приказала казнить ее отца, деда и всех братьев. Я была палачом, но она обожала мой деспотизм. И я решила, что моими усилиями этот бледный бутон расцветет пышным цветом.
Любовь окрасила мир дерзновенной легкостью. Одетая мальчиком-прислужником, Кротость денно и нощно следовала за мной и во Дворце, и в зале приемов. Когда я садилась, она стояла у меня за спиной. Когда я вела тайные переговоры с советниками, она охраняла дверь. Когда меня охватывал гнев, она успокаивала меня исполненным немого изумления взглядом. Если я приказывала Кротости отдохнуть, она уходила к себе комнату писать. Ее стихи — целомудренные признания, описания праздников, рассказы о путешествиях — очаровывали меня и дарили душе покой. Я снова могла радоваться жизни и улыбаться.
