Питер Хёг - Условно пригодные
Я знаю, что именно эту цель они преследовали. Нельзя сказать, чтобы это была обыкновенная цель. Ее следует назвать колоссальной.
Об этой цели и было мое сообщение.
Разрешение пользоваться бумагой и карандашом противоречило местным правилам, а также воспитательному воздействию изоляции. Поэтому то, к чему я пришел, я вынужден был доверить своей памяти.
Однако мне разрешили читать книги. На их чтении я и построил свое сообщение. Оно было тщательно продумано, с вступлением, основной частью и заключением, и когда настал тот день, я вошел в помещение и произнес его ясно и отчетливо, оно стало последним словом – после него уже не о чем было говорить.
Это неправда. Я вижу, что написал эти слова. Но это ложь. Когда пришла очная ставка, я ничего не сказал о своих размышлениях, ни единого слова.
Никакой речи не было. Когда я просидел в Ларе Ольсенс Мине в течение нескольких недель, у меня больше уже не было никакой памяти, в которой можно было бы ее хранить. Все превратилось в сплошной хаос.
К тому же у меня был рецидив, я ударил санитара, а потом врача, который к тому же был женщиной,- мне нечего сказать в свою защиту. В течение последних месяцев меня по ночам привязывали к кровати и давали мне лекарство, строго говоря, все было так, как если бы я перешел в категорию слабоумных.
Все это давным-давно закончилось. Нет никакого смысла вспоминать об этом.
Но до того, как это случилось, я начал читать. Про книги действительно все правда.
* * *К закрытому отделению был прикреплен психиатр, он был врачом-консультантом и проводил исследования связи между ощущением времени у детей и уровнем их интеллекта, в том числе и за границей. Он рассказал, что дети в Гане, где живут мавры, даже если они, как и я, учатся в шестом или седьмом классе, не могут сказать, сколько времени продолжалась поездка на автобусе – десять минут или шесть часов.
Он предложил, чтобы мне разрешили читать, хотя это, строго говоря, противоречило лечению. Это произошло, когда я заявил, что хотел бы почитать о времени.
Когда Катарина рассказала, что ее родители разговаривали о времени, тогда я интуитивно понял, что о нем должны существовать книги, что о нем кто-то мог написать.
В Ларе Ольсенс Мине я увидел и впервые прочитал такие книги – мне их дал врач-консультант: Э. Дж. Бикерман «Хронология Древнего мира», Уитроу «Натурфилософия времени», а также «Справочник по истории измерения времени» в трех томах.
Читая их, я тогда не понимал ни единого слова.
И все же чтение меня воодушевило. Можно кое-что извлечь из книг, даже если не понимаешь, о чем читаешь.
Это было в первые недели моего пребывания там. Когда я работал над речью и чувствовал, что работа движется.
Мысль о речи мне подала Катарина. Хотя она была далеко, все же она была вместе со мной.
Она могла оказаться передо мной, даже если я не закрывал глаза. Ее кожа была такой белой, почти прозрачной, свитер был велик ей, это был свитер ее отца, который повесился, волосы ее прятались под воротником. Она заманила Баунсбак-Коля в школу и заставила его выйти из себя. И она говорила с ним. С Билем и Фредхоем она тоже могла сама заговорить.
Говорить нелегко. Всю свою жизнь ты слушал или делал вид, что слушал, живое слово проникало в тебя, но по собственной воле ты никогда не открывал рот. Если ты и заговаривал, то только после того, как поднял руку и тебя спросили, и то, что ты произносил, было точным, правильным и не вызывало никаких сомнений.
С той речью, которую я готовил, все было наоборот: она была полна неуверенности, и меня никто о ней не просил.
Через несколько недель мне пришлось сдаться, я так никогда ее и не произнес. Когда настала очная ставка, я ничего не сказал.
С тех самых пор я молчал.
Это благодаря ребенку я понял, что еще не слишком поздно.
Она родилась в ноябре 1990 года. В августе 1991 года я начал ряд опытов в лаборатории. Теперь, когда они приближаются к завершению, идет июль 1993 года.
То есть ей не было еще и года, когда все началось. Теперь, когда все заканчивается, ей больше двух с половиной лет.
Я начал читать ей рукопись вслух, когда ей было полтора года. От остального мира я держал все в полной тайне. Но ей я показал рукопись. После обеда, когда мы оставались одни, я доставал бумаги и читал ей короткие отрывки. Однажды она сказала, что мне надо написать сообщение – ту незаконченную речь.
Я понимаю, что это утверждение вызовет недоверие, скажут, что она ведь совсем маленький ребенок и то, что я говорю, почти безумие.
Но именно она предложила это.
Предлагать можно по-разному, ведь это не обязательно должно быть выражено словами. Можно тихо сидеть и слушать, показывая тем самым другому, что все так и есть, как он говорит, и никто его не осудит. Что ты его друг, что бы там ни произошло.
Однажды она указала мне на то, что еще не поздно, все они еще живы, поезд еще не ушел.
Я понял ее сразу же. Биль, Карин Эре и все остальные, кто тогда присутствовал, они еще существуют, еще не поздно поговорить с ними.
До того, как она указала мне на это, я, должно быть, думал, что все уже позади. Про Фредхоя я знал, что с ним случился удар. Но о других я тоже решил не думать. Это казалось непреодолимой задачей – все было так давно. Когда у нас была возможность что-то сделать, что-то сказать им, только у Катарины хватило смелости, а теперь уже ничего не вернуть. В лаборатории я, возможно, могу показать бледное отражение того, что произошло. Но на протяжении двадцати двух лет, которые отделяют меня от того времени, я не мог говорить.
На это ребенок возразил, что все они еще живы. Каждый из шестнадцати человек, присутствовавших на очной ставке управления, еще жив, за исключением Фредхоя,- вот что она сказала.
Что с прошлым еще не покончено. И что оно еще живо.
И тогда я написал это.
2
В Дании есть две библиотеки, где собрано большое количество книг о школьном образовании: библиотека в Высшей педагогической школе на Эмдрупвай и библиотека в Датском педагогическом институте. Эти библиотеки я посещал несколько раз.
Я искал книги по истории преподавания, я хотел посмотреть, что в них написано о времени.
Мне почти ничего не удалось найти. Почти ничего. «Pedagogikens historia, Education and Society in Modern Europe, Histoire mondiale de l'education, Schule und Gesellschaft», «Школа в Дании» – и почти ничего о времени. А если что-нибудь и есть, то это образцы перепечатанных из учебников прошлого столетия расписаний занятий, они похожи на нынешние, к тому же к ним не дается никаких комментариев. В книгах об истории школы время не играет особенной роли, можно сказать, что оно там вовсе отсутствует.
В тысяча девятьсот шестьдесят шестом году в Нью-Йорке при Академии наук было создано общество изучения времени, оно получило название «International Society for the Study of Time». Общество провело свое первое заседание в Математическом исследовательском институте в маленьком городке Обервольфахе, в Шварцвальде – Черном лесу, Западная Германия, в сентябре 1969 года. Г. Й. Уитроу стал президентом. Й. Т. Фрейзер – секретарем, большинство знаменитых теоретиков времени являются членами общества.
В отношении этих людей нет сомнения – все они находятся «внутри». Это доктора наук и ученые, которые без всяких проблем окончили школу, выросли и вылетели в широкий мир.
Можно поразмышлять о том, почему Международное общество изучения времени создается в середине шестидесятых. И о том, что они проводят свой первый конгресс в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году – в тот год, когда Билем написаны первые ходатайства в Министерство образования.
Но что совершенно определенно можно сказать – так это то, что члены этого общества сами всегда были очень прилежными и точными людьми.
Я не хочу ни о ком говорить ничего дурного. Но я сомневаюсь, что эти люди могут обладать большими знаниями о времени. Или, может быть, у них о нем есть лишь какие-то отдельные, определенные представления.
Мне как-то не верится, что кто-нибудь из членов этого общества переболел временем.
Но похоже, что о времени узнаешь больше всего, когда натыкаешься на него. Если ты был болен и находился на границе.
Ученые, занимающиеся временем, в редких случаях бывают единодушны. Однако все они сходятся в том, что существует два представления о ходе времени: все находится в непрерывном необратимом изменении, и все остается неизменным.
Это представляет собой всеобъемлющее противоречие. Линейное и движущееся по кругу время.
Линейное время можно представить себе в виде бесконечно большого лезвия ножа, которое рассекает вселенную, одновременно соскребая часть ее и унося с собой. Позади него – бесконечно широкая полоса прошлого, впереди – будущее, на самом лезвии находится то настоящее, в котором мы живем.
