Виктор Пелевин - Священная книга оборотня
Правда, услышав про конец времен, я вспомнила подпись под рисунком волка, который я видела у Александра дома:
«Фенрир, сын Локи, огромный волк, гоняющийся по небу за солнцем. Когда Фенрир догонит и пожрет его – наступит Рагнарек».
Это несколько меняло картину… Все-таки какой ребенок, подумала я с нежностью, которой сама еще не осознавала, какой смешной мальчишка.
Вскоре стало темнеть. В лунном свете пейзаж за окном казался неземным – непонятно было, зачем люди летают на другие планеты, если здесь, у них под боком, есть такие места. Вполне могло быть, что в метре от невидимой дороги никогда не ступала нога человека и вообще ничья нога или лапа, и мы будем первыми… Когда мы прибыли на место, уже совсем стемнело. За окном не было ни зданий, ни огней, ни людей, ничего – просто ночь, снег, луна и звезды. Единственным, что нарушало однообразие ландшафта, был холм неподалеку.
– Выходим, – сказал Александр.
*Снаружи было холодно. Я подняла воротник ватника и надвинула ушанку поглубже на уши. Природа не предназначала меня для жизни в этих местах. Да и чем бы я здесь занималась? Оленеводы не ищут любовного приключения среди снегов, а если б даже искали, вряд ли я сумела бы распушить свой хвост на таком морозе. Он, наверно, сразу замерз бы и сломался, как сосулька.
Машины выстроились так, что их мощные фары полностью осветили холм. В пятне света засуетились люди, распаковывая привезенное с собой оборудование – какие-то непонятные мне приборы. К Александру подошел человек в таком же как на мне военном ватнике, с продолговатым баулом в руке, и спросил:
– Можно устанавливать?
Александр кивнул.
– Пойдем вместе, – сказал он и повернулся ко мне. – И ты тоже с нами. Оттуда вид красивый, посмотришь.
Мы пошли к вершине холма.
– Когда давление упало? – спросил Александр.
– Вчера вечером, – ответил военный.
– А воду нагнетать пробовали?
Военный махнул рукой, словно об этом не стоило даже говорить.
– Какой раз уже падает на этой скважине?
– Пятый, – сказал военный. – Все, выжали. И пласт, и всю Россию.
Он тихо выматерился.
– Сейчас узнаем, всю или нет, – сказал Александр. – И следи за языком, с нами все-таки дама.
– Что, смена растет? – спросил военный.
– Типа.
– Правильно. А то на Михалыча надежды мало…
Мы добрались до вершины. Я увидела вдали невысокие здания, острые точки синих и желтых электрических огней, конструкции из решетчатого металла, какие-то дымки или пар. Луна освещала лабиринт протянутых над землей труб – некоторые из них ныряли в снег, другие уходили к горизонту. Но все это было слишком далеко, чтобы я могла различить детали. Людей я нигде не заметила.
– Они на связи? – спросил Александр.
– На связи, – ответил военный, – если что, сообщат. Какие шансы?
– Посмотрим, – сказал Александр. – Чего гадать? Давай готовиться.
Военный поставил баул на снег и открыл его. Внутри был пластмассовый футляр, размером и формой похожий на большую дыню. Щелкнули замки, дыня раскрылась, и я увидела лежащий на красном бархате коровий череп, по виду очень старый, в нескольких местах треснувший и скрепленный металлическими пластинами. Снизу череп был оправлен в металл.
Военный вытащил из баула черный цилиндр и раздвинул его. Получилось что-то вроде телескопической палки для треккинга, которая кончалась круглым утолщением. Размахнувшись, военный воткнул палку острым концом в снег и проверил, крепко ли она держится. Держалась она хорошо. Тогда он поднял череп, приставил его металлическое основание к утолщению на конце палки и с легким щелчком соединил их.
– Готово? – спросил Александр.
Он не следил за этими манипуляциями, а глядел на далекие огни и трубы, словно полководец, осматривающий местность, где скоро начнется битва. Военный навел пустые глазницы черепа на нефтяное поле. Было непонятно, что он собирается снимать этой странной телекамерой.
– Есть.
– Пошли, – сказал Александр.
Мы спустились с холма к людям, ожидавшим нас возле машин.
– Ну что, Михалыч, – сказал Александр, – давай ты сначала? Попробуй. А я подстрахую, если что.
– Сейчас, – сказал Михалыч. – Пара минут. Зайду в машину, чтоб жопу не морозить.
– А без кетамина что, совсем не можешь?
– Как прикажете, товарищ генерал-лейтенант, – сказал Михалыч. – Только я бы по своей системе хотел. И так на внутримышечную инъекцию перешел.
– Ну давай по своей, – недовольно пробормотал Александр, – давай. Посмотрим. Пора бы тебе, Михалыч, приучаться без костылей ходить. Поверь себе! Выплеснись! Wolf-Flow! Что делать будем, если твоего дилера за жопу возьмут? Вся страна на бабки встанет?
Михалыч хмыкнул, но ничего не сказал и пошел за машины. Проходя мимо, он подмигнул мне. Я притворилась, что ничего не заметила.
– Минутная готовность, – раздался усиленный мегафоном голос. – Всем отойти за периметр.
Люди, толпившиеся в свете фар, быстро ушли в темноту за машинами. С нами рядом остался только военный, который помогал Александру устанавливать череп на холме. Я не знала, относится ли команда ко мне, и вопросительно посмотрела на Александра.
– Садись, – сказал он и показал на раскладной стул рядом. – Сейчас Михалыч выступать будет. Только смотри не засмейся, он застенчивый. Особенно когда уколется.
– Я помню, – сказала я и села.
Александр устроился на соседнем стуле и протянул мне полевой бинокль. Его корпус был обжигающе-холодным.
– Куда смотреть? – спросила я.
Он кивнул в сторону шеста с черепом, отчетливо видным в свете фар.
– Пятнадцать… – сказал за машинами мегафон. – Десять… Пять… Пошел!
Несколько секунд ничего не происходило, а затем я услышала глухой рык, и в пятне света появился волк.
Он сильно отличался от того зверя, в которого превращался Александр. Настолько, что казался принадлежащим к другому биологическому виду. Он был меньше по размерам, коротколап и совершенно лишен грозного обаяния хищника-убийцы. Его продолговатое бочкообразное туловище казалось слишком тяжелым для жизни среди дикой природы, тем более в условиях естественного отбора. Это жирное тело наводило на мысли о древних бесчинствах, о христианских мучениках и римских императорах, скармливающих зверью своих врагов. Он больше всего походил… Да, он больше всего походил на огромную отъевшуюся таксу, которой пересадили волчью шкуру. Я испугалась, что не выдержу и засмеюсь. А от этого мне стало еще смешнее. Но я, к счастью, удержалась.
Михалыч протрусил вверх по холму и остановился возле шеста с черепом. Выдержав паузу, он поднял морду к луне и завыл, покачивая напряженным хвостом, как дирижер палочкой.
У меня возникло то же чувство, что и при трансформациях Александра: словно волчье тело было мнимостью или в лучшем случае пустым резонатором вроде корпуса скрипки, а тайна заключалась в звуке, который издавала невидимая струна между хвостом и мордой. Реальна была лишь эта струна и ее жуткое appassionato, а все остальное мерещилось… Я ощутила родство с этим созданием: Михалыч делал что-то близкое к тому, чем занимаются лисы, и в этом ему точно так же помогал хвост.
Его вой мучительно-осмысленным эхом отдавался сначала в основании моего собственного хвоста, а потом в сознании. В звуке был смысл, и я понимала его. Но этот смысл трудно было выразить человеческим языком – он резонировал с огромным множеством слов, и было непонятно, какие из них выбрать. Очень приблизительно и безо всяких претензий на точность я передала бы его так:
«Пестрая корова! Слышишь, пестрая корова? Это я, старый гнусный волк Михалыч, шепчу тебе в ухо. Знаешь, почему я здесь, пестрая корова? Моя жизнь стала так темна и страшна, что я отказался от Образа Божия и стал волком-самозванцем. И теперь я вою на луну, на небо и землю, на твой череп и все сущее, чтобы земля сжалилась, расступилась и дала мне нефти. Жалеть меня не за что, я знаю. Но все-таки ты пожалей меня, пестрая корова. Если меня не пожалеешь ты, этого не сделает никто в мире. И ты, земля, посмотри на меня, содрогнись от ужаса и дай мне нефти, за которую я получу немного денег. Потому что потерять Образ Божий, стать волком и не иметь денег – невыносимо и немыслимо, и такого не допустит Господь, от которого я отрекся…»
Зов был полон странной, завораживающей силы и искренности: Михалыча не было жалко, но его претензия звучала вполне обоснованно по всем центральным понятиям русской жизни. Он, если можно так выразиться, не требовал от мира ничего чрезмерного, все было логично и в рамках принятых в России метафизических приличий. Но с черепом, на который я смотрела в бинокль, ничего не происходило.
Михалыч выл еще минут десять, примерно в том же смысловом ключе. Иногда его вой делался жалобным, иногда угрожающим – страшновато становилась даже мне. Но все оставалось по-прежнему. Я, впрочем, не знала, что должно случиться и должно ли вообще – я ждала этого, поскольку Александр велел мне смотреть на череп. Но по коротким репликам, которыми Александр обменялся с военным, стало ясно, что Михалыча постигла неудача.
