Ультрамарины - Наварро Мариетта

Кто-то больше не в силах смотреть на воду, вглядываться в темные глубины, держаться на поверхности и бить ногами по волнам: моряки словно падают со всех существующих скал, со всех небоскребов, с вершин всех кошмаров.

Кому-то чудится кораблекрушение, утопленники, приговоренные к черной ночи, одиночеству и шторму. Моряки воображают корабль, расколотый молнией надвое, и себя — смехотворных, подобных бревнам на воде. Что за голоса им слышатся? Из каких эпох? На каком языке они говорят? Люди плывут со скоростью света.

Спустя полчаса сердце бьется в горле, крик перебивает смех, время останавливается. Кажется, они исчезли, их никто не найдет.

Кто-то слышит лишь свое дыхание. Кто-то боится наткнуться в воде на живое существо, задеть его ногой. Кто-то даже мысли не допускает о медузах, акулах, скатах. Кто-то успокаивает себя воспоминаниями о текстах, цифрах, таблицах. Но все как один теперь спешат, опасаются упустить шлюпку.

Они всего лишь нарисовали круг в океане.

Они всего лишь поплавали тридцать пять минут.

Они всего лишь были земными существами, запаниковавшими в воде.

Они всего лишь узрели в волнах свои жизни, дождались берега, пробуждения.

IV

Есть живые, мертвые и те, кто уходят в море.

Можно дышать, но быть уже мертвым. Можно сидеть тише воды ниже травы, оставаясь ужасающе живым. Можно нести в себе океан, ни разу не вдохнув соленого воздуха, ни разу даже не покинув пределы деревни или города.

Даже на суше каждый знает, кто он: человек моря или мертвец. Знает, когда отчаливает, когда проходит мимо. Когда земля уплывает из-под ног. Знает, откуда он, и всегда готов к тому, что его призовут.

Есть люди моря, никогда не видавшие моря, и, конечно, они не назвали бы себя моряками, а может, и слова такого не знают. В них чувствуется что-то потерянное, они словно без вести пропавшие, хотя с ними разговаривают, их всеми силами втаскивают в жизнь, заглушают тоску, к ним прикасаются, им дают обещания.

Есть мореплаватели с головокружительно отсутствующим видом, они знакомы со смертью так хорошо, словно побывали на другой стороне, они исхудали, изучая вопрос, на твердой суше их больше не держат ноги, они смотрят, как вдали на берегу без них суетятся люди.

Она могла сказать, что ждет каждого, кто встретился на ее пути: скитальческая жизнь или оседлая, дом или постоянная дорога, вертикаль или бесконечный горизонт.

Это неважно, но так она прочитывает мир.

И она принадлежит морю. Еще не начав плавать, живя на суше в теплом доме с братьями, с матерью, хранительницей очага, учась в школе, а потом годами обитая в городах вдали от каких-либо портов, погруженная в учебники и книги, она не принадлежала той же земле, по которой ходили остальные. И это не мешало ей влюбляться, открывать новое, получать удовольствие от прогулок по траве и поцелуев на скамейках. Просто она всегда внутренне была готова к исчезновению, к тому, что ее унесет попутный ветер.

На сей раз смена обстановки оказалась резкой. Много месяцев она провела на суше: уладила дела, встретилась с массой людей, возобновила давние дружеские отношения, завела роман, который не знала, как продолжить или закончить. Разумеется, любая привязанность была для нее невозможной, она уставала бесконечно это объяснять.

В последние недели перед отплытием ей казалось, что город ее попросту не выносит и что она лишний элемент в толпе и переплетении улиц. Она ощущала какую-то невидимую агрессию, вокруг словно была колючая проволока. Вот уже несколько месяцев ей не приходило в голову просто пошататься по городу, да и времени не хватало. Она только и ждала отплытия, слушала тишину кое-как обставленной квартиры.

Всякий раз она понимает, что новый беспокойный город будет толкать ее в объятия морской пучины, к плавному скольжению, на свободу, даже к неутомимым судостроительным заводам, к километрам листового металла и литрам пота, к набережным, их бескровным рукам, к усталым кораблям, раненным в самое сердце, где бы оно ни находилось. Она всегда помнит ощущение прибытия в порт, неожиданные огромные тени, груды металлолома. Горизонт вдруг наглухо закрывается. Фокус зрения сужается. Ей нравится в этот момент стоять на палубе: пропорции еще не совсем определены, шкала ценностей еще не выстроилась.

Она помнит, что порт враждебен, что там есть столь стремительные и совершенные механизмы, которым глубоко плевать на твое существование, и они с воем сирен могут сбить любое препятствие на своем пути. Зона гигантских насекомых. Так она их называет, хотя это просто подъемные краны, у которых, однако, огромная власть над ее жизнью. Наверное, такова цена за выход в море.

А теперь опасная, словно лезвие ножа, дорога. Земля осталась позади. Быстрее, быстрее, корабль набирает скорость. Чем дальше от берега, тем дальше от города.

Она принадлежит морю и знает свое дело. Хотя ни один рейс не начинается так, как предыдущий. Каждый раз она задумывается о том, что заставило ее пуститься в плавание. Видимо, ей нравится сжигать мосты, а не вести комфортную жизнь в четырех стенах, ей нравится ощущать трепет переходного состояния — между бытием и небытием, а еще у нее шило в одном месте, и только море способно успокоить.

В первые дни на море с телом что-то происходит, оно привыкает к металлу, словно рыба к пластику. Так она иногда думает. Эволюция видов. Возвращение к истокам.

Сперва кожа меняется от смазки, жира, металла. Идет химико-механический процесс. И она отдается этой новой жизни, которая воняет мазутом, черной кровью огромного зверя, что несет ее на своей спине, зверя одновременно мертвого и живого, плюющегося на большой скорости, ревущего, когда в бронхах мокрота.

Сначала ей кажется, будто все перевернулось, ее органы путешествуют отдельно, это они вышли в море и пытаются спастись. Без нее. На протяжении нескольких дней она крайне неуклюжа. Как будто ничего не умеет, как будто тело замерло. И что бы она ни делала, всюду препятствия, трапы, ограждения, двери, опасности, порывы ветра, бойлеры, неустойчивая палуба, ощущение нерешительности, перила, какие-то панели, брызги воды, оптический обман, дождь, звонок, вибрация, ступеньки, сомнения, смена температуры, радары, инструкция по безопасности, сонливость, голоса, пожарная сигнализация, абсолютное бессилие. А еще синяки — тоже часть трансформации.

Она помнит, что легко не бывает. Что из одной категории не перейти в другую без потерь, это словно маленькая смерть. Она знает, что океан далеко не всегда милостив и вовсе не обязан радоваться путникам у себя на хвосте.

Но что-то занимает ее взор всецело. Что-то всецело захватывает ее сознание. Что-то прокрадывается в ее органы, толкается, давит и одновременно освобождает. И она не понимает, является ли это что-то защитным подкожным щитом, подъемным краном, который возвращает к истинной жизни, или, напротив, разрушительной силой.

В какой-то момент трансформация завершается. Стихия смиряет человека.

V

Теперь она стоит на мостике и ждет появления корабля, с которого заметят неподвижность их судна. Она знает, что беды не случится, что сигнал тревоги не подведет: достаточно минутного сбоя радаров, достаточно не ответить на вызов, чтобы все переполошились, чтобы адреналин у обитателей суши зашкалил. Достаточно одного самолета. Звоночек — и полная готовность: в воздухе зажужжат вертолеты, готовые приземлиться где угодно. Когда двигатели работают, расстояние не преграда. С помощью ветра или без достаточно нескольких часов, чтобы умелые руки дотянулись до штурвала и повели судно к цели. Она знает, что полное исчезновение невозможно, хотя во время купания, когда все отключено, создается порой такая иллюзия. Она смотрит на спокойную воду и приходит в чувство, движения становятся плавными, сознание аккуратно противостоит стихии. Она не забыла своих моряков. Она подходит к левому борту, там отвязали шлюпку. Надо наклониться грудью вперед, чтобы разглядеть происходящее.