Крестные дети - Колридж Николас

Увертываясь от ее длинных рук и размазывая мед по красному дереву, Чарли натолкнулся на большого серебряного глухаря, стоявшего, расправив крылья, на буфете. Подставка, к которой он крепился, накренилась вперед, серебряный клюв птицы уткнулся в полированное дерево и оставил на нем царапину длиной в несколько сантиметров.

— Чарльз, ты немедленно отправишься в свою комнату и не выйдешь оттуда до вечера, — приказала Верена Криф. — Даже до завтрашнего утра!

В мгновение ока, не дожидаясь дальнейшего развития событий, Чарли выскользнул из комнаты, оставив там радостную Мэри Джейн — как он ее ненавидел! — и Нэнни Аброт. Няня не упустила случая поделиться со всеми своим богатым педагогическим опытом и сообщила, что никогда в жизни не видела такого дурно воспитанного юнца. Чарли сочувствовали только отец, который никогда не смел вмешиваться, и Аннабель, которая искренне любила младшего брата.

После того как все утихло и девочки отправились на прогулку, Верена Криф сказала:

— Страшно подумать, чем обернутся для нас летние каникулы, если Чарли постоянно будет так себя вести.

— С ним все в порядке, — ответил Алистар. — Он ничем не отличается от своих сверстников.

— Здесь Нэнни возразила бы тебе. Ее терпение на пределе.

— Тогда почему бы не послать его во Францию? Все смогут отдохнуть.

— Послать его к Маркусу Брэнду?

— Это Богом данный шанс. Мы сможем избавиться от него на неделю.

— Но Маркус такой отвратительный. Мне совсем не хочется быть у него в долгу.

— Мы и не будем. Нам вовсе не обязательно с ним встречаться. Просто напиши Маркусу, что его крестник не может дождаться возможности повидаться с ним. Когда Чарли доберется туда, Маркус будет неприятно удивлен, но он сам напросился.

— Макферсоны не должны ничего узнать, — сказала Верена. — Ни слова о том, куда мы отправили Чарли. Они воспримут это как предательство.

Сэффрон Уивер спустилась на кухню и открыла холодильник. Там она нашла тарелку с кружками лимона, бутылку польской водки, начатую бутылку белого вина, полбанки черных оливок и бутылку молока. Осторожно, чтобы не разбудить стуком спящих наверху Амариллис и Трева, взяла молоко, поставила его на стол. Подойдя к шкафу, достала оттуда коробку кукурузных хлопьев, высыпала немного в тарелку и залила молоком.

Сэффрон всегда сама готовила себе завтрак: в утренние часы взрослых никогда не было рядом.

В свои восемь лет она редко встречала старших раньше обеда. По выходным Амариллис никогда не просыпалась раньше трех или четырех часов. Даже когда ее отец еще жил с ними, никто и не думал выходить из спальни до обеда.

Расправившись с хлопьями, Сэффрон поставила тарелку в раковину и пошла наверх одеваться. Субботним утром главным ее развлечением был выбор наряда. Сэффрон нравилось примерять разные платья. Своими светлыми волосами и огромными синими глазами она напоминала героинь сказок братьев Гримм — Гретель или слегка потускневшую Златовласку. Иногда она примеряла шарфы своей матери, пробовала губную помаду и тени для век.

Другим ее развлечением было рисование. Сегодня Сэффрон нарисовала свою мать и Трева спящими в постели. Трев был изображен в реалистичной манере, с длинными волосами и фотоаппаратами на шее.

В девять почтальон принес письма, а через несколько часов Тревор спустился вниз за сигаретами.

— Куколка, ты нигде не видела моих сигарет? Как мне дурно, знаешь, я едва дышу. — Амариллис жила с Тревором с Рождества. Сэффрон надеялась, что если они поженятся, то ее возьмут на свадьбу подружкой невесты.

Около двух часов на кухне появилась Амариллис в прозрачном черном пеньюаре. Сэффрон искренне считала свою мать очень красивой, такой же как Твигги. Амариллис уже несколько раз приглашали на кастинги для известных журналов. Трев помогал ей с портфолио.

— Будь лапкой, сообрази мне кофейку, хорошо? — прохрипела Амариллис, присаживаясь за кухонный стол. — Интересно, во сколько мы вчера легли спать?

Сэффрон приготовила кофе и принесла его матери вместе с новой картинкой.

— Это мы с Тревом, что ли? Точно, вы только посмотрите: Трев с исцарапанным лицом и я, словно оживший мертвец. Совсем неплохо, Сэффрон. Ты сама это нарисовала?

Они слышали, как наверху Тревор пытался отыскать следы своей одежды в хаосе, царившем в их спальне. Чтобы найти там что-то, требовалась изрядная сноровка и упорство, а сам процесс поиска напоминал работу сортировщика мусора на свалке.

— Ты побудешь одна, если мы с Тревом отлучимся на пару часов? — спросила Амариллис. — Он хочет познакомить меня с своим арт-директором в рекламном агентстве.

Она любила дочь, хотя и понимала, что существование восьмилетней Сэффрон не позволяет ей врать про собственный возраст. Она сказала Треву, что ей двадцать лет, к счастью, тот пока не заметил очевидных противоречий. Иногда Сэффрон существенно усложняла жизнь.

Амариллис взяла почту и лениво проглядывала конверты. Должно было прийти письмо из Лимерика от бывшего мужа с деньгами на содержание Сэффрон. Но, как она и ожидала, денег там не оказалось. Билли был просто безнадежен.

Она не обратила ни малейшего внимания на счета, но тут ей в руки попался конверт со смутно знакомым почерком.

— Сэффрон, иди-ка сюда и посмотри, — сказала Амариллис, отрыв его, — это письмо от твоего крестного Маркуса. Ты его помнишь?

Сэффрон помотала головой.

— Так ты же не видела его с собственных крестин, поэтому и не помнишь. В любом случае, он приглашает тебя к себе на юг Франции.

Для Сэффрон, никогда не бывавшей дальше Челси, слова «юг Франции» были практически пустым звуком. Для Амариллис они отождествлялись с роскошью и осуществлением желаний.

— Не слабое приглашение, — заметила она. — Должно быть, тебя повезут в Сан-Тропе.

Ей было странно видеть почерк Маркуса. Когда-то он был большим другом Билли. На какое-то время он стал значимой фигурой в их жизни. Судя по бумаге, на которой Маркус написал письмо, поживал он весьма неплохо. Хотя вряд ли был на свете хоть один человек, сомневавшийся в этом.

На кухне появился Трев в обтягивающих черных шортах и мотоциклетном шлеме:

— Нам пора, ангел. Я сказал Дейви, что мы заберем его из бара «Козел в сапогах».

— Сэффрон поедет на юг Франции, — выпалила Амариллис. — Ее крестный Маркус пригласил ее в августе.

— Это великолепно, детка. Мы можем придумать что-нибудь вместе. Никаких детей, только я и ты.

Белинда Меррет услышала, как утренняя почта упала на коврик у двери. Она стояла на кухне и готовила завтрак для мужа и дочери Мэри. По рабочим дням Белинда готовила Дереку плотный завтрак, после которого он отправлялся на железнодорожную станцию, а она снова ложилась в постель, где проводила пятнадцать волшебных минут с чашкой чая и газетой. А потом собирала Мэри и отправляла ее в школу. По субботам все предпочитали поспать подольше и завтрак никогда не был раньше девяти часов. После этого оставалось еще немного времени, чтобы собрать Мэри в конюшню мисс Грин на субботний урок верховой езды.

Прочитав письмо, Белинда забыла про чайник, который вот-вот должен был закипеть, и побежала наверх, чтобы сообщить обо всем Дереку. Она нашла его в ванной — всем новомодным средствам для бритья он предпочитал старую бритву.

— Дерек, ты мне просто не поверишь! Маркус Брэнд пригласил Мэри приехать к нему на юг Франции. Он собирает там всех своих крестных детей.

— Это чудесно! — Услышав новость, Дерек вдруг ощутил прилив гордости за свою дочь, которую пригласил к себе сам Маркус Брэнд.

— А я даже и не подозревал, что у Маркуса есть имение во Франции, — признался Дерек. — Зная Брэнда, я не сомневаюсь, что он все очень точно просчитал.

Чем больше Меррет думал о приглашении, тем больше оно его радовало. На самом деле, вряд ли Маркус мог сделать для них что-то большее. Дерек был очень доволен, что выбрал Маркуса крестным отцом для Мэри. С той поры, как карьера Брэнда стремительно пошла вверх, Мерреты почти укоряли себя за то, что новый начальник Дерека был крестным отцом их дочери. Им постоянно приходилось напоминать себе, что они пригласили Маркуса на эту роль задолго до того, как тот добился больших успехов. Когда родилась Мэри, Дерек сидел с Маркусом в одном кабинете, а во всей фирме работало не больше двадцати человек. Теперь, когда Меррет рассказывал кому-нибудь об этом, ему никто не верил.