Олег Верещагин - Перекрёсток двенадцати ветров
Работа на лето
Старые ходики с подвешенной к ним гирькой, висевшие над довольно новой видео-двойкой LG, исправно показывали половину третьего ночи. Керосиновая лампа, подвешенная на кронштейн, отбрасывала чёткий круг света на низкий потолок, собранный из широких некрашеных досок.
Электричества опять не было — где-то то ли сняли провод, то ли оборвался. В принципе можно было перейти на ветряк, равномерно крутившийся над домом, но Рат ничего не имел против керосинки.
Все и всё давно спали. Одетый в спортивные штаны, обвив босыми ногами могучие ножки табурета, Рат снаряжал патроны. Как всегда в таких случаях, его лицо было очень сосредоточенным, брови чуть сошлись к переносице, а нижняя губа выпятилась. Стол был абсолютно чист, ничего лишнего, кроме необходимых принадлежностей. Справа стройным рядом замерли пластиковые гильзы 16-го калибра, слева — лежали на боку снаряжённые патроны: отдельно с дробью нескольких номеров, отдельно с медвежьей картечью, отдельно — с похожими на фрезу плосковерхими пулями Блондо, полностью утопленными в гильзе; каждый — помечен своим значком. Как и большинство местных охотников, Рат не доверял заводским патронам и предпочитал снаряжать их сам, тщательно отвешивая бережно хранящийся в стеклянных банках с винтовыми крышками порох, отмеряя дробь и картечь, осаливая пыжи и используя при снаряжении разные мелкие, но улучшающие результат хитрости, накопленные поколениями таёжников.
Остальное снаряжение было аккуратно разложено на длинной скамье напротив кровати. Ничего лишнего или вызывающе-шикарно-модернового, только проверенные вещи, надёжные и послушные хозяину. Из нового был только бинокль — двенадцатикратный.
— Ста штук должно хватить, — пробормотал Рат, закидывая руки за голову и потягиваясь всем телом. — Половину пули, тридцать с дробью, двадцать с картечью, куда ещё?.. Ну-ка… — он выдвинул ящик стола, достал пять плоских магазинов и яркие коробочки мелкокалиберных патронов к верхнему стволу.[6] Снарядив точными движениями пальцев все магазины, Рат подумал и положил рядом с ними одну из коробочек — на сто патрон.
Но вместо того, чтобы вернуться к снаряжению патрон, мальчик подпёр голову рукой и задумался…
…— Не ходил бы ты, Ратка.
— Я задаток взял, — Рат, отодвинул пустую тарелку. — Спасибо, ба… Вкусно.
— Сколько задаток-то? — бабушка Зина с любовью смотрела на внука. С тех пор, как умер гораздо более старший, но горячо любимый муж, старший сын после похорон опять пропал неизвестно куда, а младший с невесткой погиб в тайге, внук остался последним для неё светом в окошке. Учёбу, означавшую для неё тоскливое одиночество с болезнями, она ещё терпела, но с тоской думала о том, что скоро Ратмир уедет учиться совсем далеко и мог бы хоть последнее лето побыть с нею… Но с другой стороны — её пенсии не хватило бы даже на еду…
— Три тысячи, — ответил Рат. — За месяц…
— Немного, — вздохнула бабушка. — Я задолжала больше… ты уж прости…
— Отдал я долги, — словно бы нехотя буркнул Рат.
— С задатка-то от трёх тысяч?
— Ты, ба, не поняла, — Рат достал бумажник и поочерёдно выложил из него радужные плотные купюры-евро: десять сотенных, четыре полусотенных и пять десяток.
— Это ж эти… — старушка ахнула. — Это ж евреи!
— Евро, ба, — поправил Рат, усмехнувшись. — Я потратил много, а эти тебе оставлю. Ты тут не жмись… Вторую половину получу — поедешь в санаторий. В Крым. Полечишься как следует…
— Ой, Ратка! — баба Зина закачала головой. — Это ж больше ста тыщ, за что такие деньги?!
— Дурное дело нехитрое, — ответил мальчишка, наливая себе компот из запотевшей банки. — Им деньги легко достаются, они и не считают. Заработано — не прошено, не крадено.
— Ой, Ратка, — старушка продолжала качать головой, — а если в худое дело попадёшь?
— Своя голова на плечах, — тоном, дававшим яснее ясного понять, что разговор окончен, хотя и не грубо, отрезал мальчишка…
…Рат бесцельно передвинул по столу гильзу, вздохнул. Бабушке что — она всю свою жизнь жила за мужчинами и делала то, что они скажут, привыкнув к мысли, что они умней, а всё ими решённое — справедливо… Но ведь он же не всё ей рассказал.
Не всё. Совсем не всё…
…Он только что сдал биологию, последний экзамен за девятый класс, и соображал у окна в вестибюле интерната, что ему надо сделать в первую очередь, чтобы поскорей заполнить обходной лист и сорваться домой. Пробегавший мимо младшеклассник, сын директрисы, круто затормозил:
— Рат, там тебя внизу какой-то дядька спрашивает!
— Какой дядька? — удивился Ратмир, но удивление его разбилось о спину мальчишки, который уже с середины второго лестничного пролёта крикнул:
— Да не знаю я-а!!!
Ратмир вышел наружу, в жаркий июньский день, переваливший за половину.
На противоположной стороне улицы стоял легковой автомобиль. Рат не очень разбирался в марках, но хорошо было видно, что автомобиль дорогой и зарубежный. Облокотясь на полированную крышу, спиной к интернату стоял одетый в такие же, как автомобиль, шмотки, рослый человек. Когда дверь за спиной мальчишки коротко щёлкнула, человек обернулся… и Рат споткнулся.
Но это был не отец, как в какую-то безумную секунду показалось мальчишке. Человек около автомобиля был похож на отца, но — не отец. Каким-то чутьём Рат в следующую секунду сообразил, что видит своего дядю — Владимира Никифоровича, о котором слышал, но которого не видел ни разу… да и отец с ним виделся последний раз только на похоронах деда Никифора.
Скорей всего, мужчина тоже узнал мальчика, потому что, как-то неуверенно-радостно улыбаясь, пошёл через дорогу навстречу Рату. Ратмир тоже шёл, испытывая смущение, неловкость и смутное недовольство — сам не понимая, почему.
Они встретились на середине проезжей части. Синие — отцовские — глаза мужчины обежали фигуру рослого мальчишки, со смущённым вызовом глядящего на него (почти не снизу вверх). Потом мужчина сказал:
— Узнал.
— Да, — кивнул Рат.
— Я тебя тоже, племяш… — он огляделся. — Пойдём в машину, что ли… нет, пойдём вон туда.
Они прошли полсотни метров до небольшого сквера. Владимир Никифорович первым опустился на скамейку. Рат сел рядом, рассматривая лицо дяди — в самом деле очень похожего на отца. Тот молчал, постукивал по колену сцепленными пальцами, потом тихо сказал:
— Как же так… Славка-то? — Рат пожал плечами. — А ты неразговорчивый… — Рат повторил то же движение. — Обиделся?
— За что? — искренне удивился Рат.
— Ну… Не мог я приехать. Я и не знал ничего, я только тут узнал, у вас в Зее. Думал — на встречу с братом еду, а сам на похороны, и то не попал… — он снова пристукнул пальцами, сказал тоскливо: — Вот так всё нескладно… вся жизнь, что у меня, что у него, только по-разному…
— У отца была хорошая жизнь, — спокойно и жёстко сказал Рат, взглянув в глаза дяде.
— У вас — не знаю. А у отца — хорошая.
— Ты с мамой живёшь? — не стал продолжать тему Владимир Никифорович.
— С мамой? — удивился Рат, но тут же понял: — Да, с бабушкой.
— Как она?
— Болеет. С тех пор болеет.
— Что ж ты меня не пригласишь? — Владимир Никифорович встал, прошёлся перед скамейкой. Рат жёстко ответил:
— Двадцать лет её не видели, и ещё потерпите. Или вы и адрес забыли?
— Я приеду, — мужчина потёр висок. — Я… обязательно. Но не сейчас. Я не могу сейчас. Мне надо… дела.
— Я пойду? — Рату стало скучно.
— Подожди, куда же ты?! — в голосе Владимира Никифоровича прозвучал настоящий ужас — даже не испуг. Рат вновь пожал плечами, встал, но мужчина перехватил его. Если бы он просто схватил — Рат начал бы вырываться. Но дядя взял его за локти и поставил между колен лицом к себе — как отец. И Рат обмяк. От этого, а ещё от того, какими тоскливыми были знакомые глаза. И от понимания, как мучается этот человек от того, что ничего уже нельзя поправить, вернуть… и от того, что снова делает то, о чём потом будет жалеть. — Ратка, поехали со мной, — вдруг сказал он. Рат удивился:
— Куда?
— Со мной! — горячо сказал Владимир Никифорович и заторопился — наверное, ему показалось, что Рат задумался. — Со мной… ко мне, у меня сын твой ровесник…
— А бабушка? — углом рта усмехнулся Рат.
— Да, конечно… — мужчина вдруг обвис на скамейке, руки с локтей мальчишки соскользнули.
— Конечно, конечно… ты имеешь право меня ненавидеть…
— Я вас не ненавижу, — терпеливо пояснил Рат.
— Что же мне для тебя сделать? — дядя вздохнул, снова потёр лоб. — Скажи, что? — Рат уже в который раз поднял и опустил плечи. — Подожди… Я правда приеду, я клянусь, а пока… — он быстро полез в карман пиджака, рванул его, тихо выругался, спеша что-то достать. — Ратмир, ты… вот, ты не думай, для меня это ничего не значит…
