Януш Вишневский - Постель
Он встал прямо перед ней, так близко, что она уловила запах его тела, и легко смахнул несколько песчинок с ее лица.
Она хотела было сделать приличествующий ситуации шаг назад, но, к своему удивлению, не ощутила стеснения и не сделала этого шага. От него шло тепло, а его запах напоминал ветер.
— Как ты думаешь, чем у них кончится любовь? — Он кивнул в сторону лежавшей на полотенце открытой книги.
— Надеюсь, что чем-нибудь необычным, если учесть, что я чуть не рассталась с жизнью, стремясь овладеть этой книгой.
— Да ладно, жизнь за эту книгу? Разве в наше время еще есть люди, способные погибнуть за слово? — спросил он скорее весело, чем удивленно.
— Думаю, что да, — улыбнулась она, — из тех, что не хотят умереть от скуки.
Парень ничего не ответил. Пошел к воде, сел, набрал полные пригоршни песка и стал медленно пересыпать его. Она подняла книгу, сложила полотенце и встала. Какое-то время наблюдала за ним издали, потом подошла и села рядом. Его лицо было задумчиво-спокойным. Влажный ветер играл его выгоревшими на солнце волосами. Они молча смотрели в океанскую даль и сидели так близко, что иногда их руки соприкасались.
— Его рубашка? — спросил он, не глядя на нее.
Она не ответила. Потянулась за ракушкой, только что принесенной на берег океанской волной.
— Поедешь со мной завтра? Хочу покататься по острову. В семь утра. У стойки администратора. Поедешь? — спросил он, ловко вытаскивая ракушку из ее пальцев.
Не ожидая ответа, встал и стряхнул песок с ладоней. Подал ей руку. Они направились к отелю. Шли медленно, оставляя следы на мокром песке.
— Поеду… — сказала она, когда они подошли к гостиничному пляжу, потом разжала его пальцы и забрала свою ракушку.
Утром ее разбудил будильник. Влажный воздух вместе с криками птиц ворвался в открытое настежь окно гостиничного номера. Было уже тепло, но пока еще не жарко. Она взяла рюкзак и спустилась к аллейке, ведущей к ресторану. Темнокожий садовник, обрезавший сухие листья банана, поприветствовал ее улыбкой. Сейшельцы называют свой остров раем. Но пока туристы не проснулись, приводят этот рай в порядок. Чтобы выглядел точь-в-точь как на цветных открытках.
В ресторане она взяла кофе и тарелку маракуйи. С самого первого дня она из всех фруктов выбирала именно эти, бордово-коричневые, малопривлекательные для непосвященных. На четвертый день официантка сама принесла ей тарелку разрезанных пополам плодов. Одни сладкие, а другие кислые, почти несъедобные. Вот их-то она любила больше всего.
Ее вдруг охватило беспокойство. Она задумалась, осталось ли в силе вчерашнее приглашение, но, когда она налила себе еще кофе, в ресторан вбежал Лукаш и подсел к ее столику. Волосы его были мокрыми. Без церемоний он потянулся к фруктам на тарелке, взял ложечку у нее из рук. Потом, дождавшись, когда она поставит чашку с кофе на блюдце, потянулся и к ней.
— Брр, пьешь сладкий кофе? — спросил, сморщившись. Поспешно отставил чашку и, подавая ей руку, сказал: — Едем…
Они сбежали по ступеням к маленькому серебристому авто, припаркованному на асфальтовом подъезде. Подошли к машине. Поняли, что перепутали стороны. Громко рассмеялись. Поехали по левой стороне шоссе. Это наследие английских колонизаторов острова. Ей было не по себе. Постоянно напоминала ему, что «здесь ездят по левой стороне». Но до того как они добрались до Виктории, столицы острова и одновременно страны, ей уже казалось, что левостороннее движение столь же естественно, как и правостороннее. Нужно лишь проявить немного терпения…
Каждый прожитый час казался ей страницей какого-то сказочного путеводителя. Рынок пряностей в Виктории и старый продавец, грызущий последними двумя зубами высушенный чили. У другого прилавка Лукаш купил красный перец. Перчинки были нанизаны на шнурок, словно краковские кораллы. Он повесил связку ей на шею, чем привел в восторг старушку-торговку, которая не осталась в долгу и пожелала им «острых моментов». Церковь и монастырь капуцинов. Из всех монахов остался лишь один. И был сегодня — потому что пятница — очень занят: крестил детей, как объяснил им нищий с паперти. Крестил рожденных вне брака детей. На Сейшелах люди занимаются любовью когда хотят и с кем хотят. Католицизм и верования вуду мирно сосуществуют. В воскресенье священник крестит законнорожденных детей. В пятницы, быстро и без лишнего шума — тех, кто больше походит на соседа, чем на мужа.
Сразу за городом узкая полоска пляжа. Сквозившая сквозь сочную зелень кустов белизна песка. Бирюзово-голубая прозрачная и теплая вода. Лукаш на бегу сбросил с себя рубашку и с восторженным криком ребенка, впервые увидевшего море, бросился в волны.
И делал так всякий раз, когда выходил из машины, на всех попадавшихся на пути пляжах, каждый из которых казался райским уголком. Они добирались до очередного, а она торопила его ехать дальше, опасаясь, что они не успеют увидеть всех и пропустят самый красивый. Она отмечала на карте их путь и называла места, которые они проезжали.
После очередного поворота, на северо-западной оконечности острова они вдруг увидели за бескрайними пространствами чайных плантаций огромный крест, вырастающий на горизонте. Совершая ежедневный ритуал, солнце спускалось в океан. Смеркалось. Они вышли из машины. Над кронами высоких манговых деревьев летали гигантские летучие мыши. Она испугалась и прижалась к нему. Они подошли к краю обрыва. Крест был установлен на вершине высокой скалы, расположенной на маленьком островке. Оба почувствовали уникальность этого места. Внизу была маленькая бухточка. Они осторожно спустились к ней. Лукаш, как всегда, с гиканьем бросился в воду и поплыл к островку с крестом. Она присела на песок, достала из рюкзака книгу и стала читать.
— Скажешь мне, наконец, сумела бы ты так же любить? — спросил он, внезапно появившись рядом с ней. Капли воды упали на бумагу.
— С чего ты вообще взял, что это книга о любви?
— Потому что эта книга когда-то принадлежала мне, — засмеялся он, вытирая полотенцем волосы, — только какой-то гад спер ее с моего лежака на пляже перед отелем.
— Так, может, тогда мы вместе прочтем эту книгу, вдвоем? — спросила она робко.
Он лег возле нее, пристроив голову на гранитную глыбу, и взял книгу у нее из рук. Стал читать. Он читал размеренно и неспешно, как бы наслаждаясь каждым словом. Иногда он замолкал, делая паузы там, где что-то заставляло задуматься. Она слушала. И вспоминала, как мама читала ей сказки. Она положила голову ему на плечо и слушала. Оба уснули, должно быть, одновременно.
Их разбудил вечерний холод. На маленьком пляже было совсем темно.
— Пора возвращаться, — сказал Лукаш, касаясь губами ее лба.
Да. Книга пахла своей историей. И океаном…
Она приняла душ. С мокрой головой присела на кровать. Достала книгу. Из книги ей на колени высыпалось несколько песчинок. Она дотронулась до каждой. Впервые ей подумалось, что, может, там, на том пляже, где в общем-то ничего и не произошло, все как раз и началось. Что-то такое, чему пока нет названия. Она не сумела определить это состояние, но ей вдруг подумалось, что это не нужно, да и не обязана она вовсе ничего называть. Что время само когда-нибудь все назовет.
Она открыла книгу, легла на кровать и стала читать последнюю главу. Ту, которую они не успели дочитать там, на пляже. Она читала, и ей хотелось, чтобы эта книга никогда не кончалась. Снова она была там, на пляже…
Она встала. Торопливо раскрыла ноутбук. Начала писать…
Моя беда в том, что я не умею ждать, не умею упорно, день за днем отдаляться от скверных переживаний. Я чувствую тогда, что впустую трачу время. Я просто не умею ждать. Я должна научиться этому. Ты смог бы научить меня быть терпеливой? Тогда, на том маленьком пляже, ты был олицетворением терпения. Само терпение.
Я не хочу в одиночку дочитывать эту книгу. У меня широкая постель. Она, может, и не такая мягкая, как песок на том пляже, но я чувствую себя в ней в такой же безопасности, как и там, на твоем плече. Не мог бы ты прийти и дочитать мне последнюю главу? Здесь, у меня?
P. S. Я выбросила ту рубашку. Сразу, как только мы вернулись в отель…
Отослала. Улыбнулась сама себе. Положила голову на голубую подушку. Закрыла глаза и стала терпеливо ждать. Звонка в дверь, приятных сновидений, а может, любви…
О лжи…
Расскажешь мне? О них обо всех? О тех, к которым ты прикасался до меня? Расскажешь?! Я не буду ревновать. Обещаю…
Мне иногда кажется, что если бы машины умели говорить, то в одну из летних ночей по дороге в Париж, Венецию, Прагу, в Казимеж-над-Вислой или Барселону, в темноте, под тихую, плывущую из динамиков музыку ты задала бы эти вопросы. Точно так же, как иногда их задают женщины. А поскольку женщины по природе своей не могут не ревновать, а еще потому, что обещания не ревновать даются под давлением сиюминутных обстоятельств, я никогда не отвечал на такие вопросы. Я все никак не мог понять, зачем женщины хотят это знать. А может, они вовсе не хотят и это всего лишь провокация с их стороны? Может, единственный правильный ответ — это «не скажу, потому что не помню ни одного важного прикосновения к другой женщине, кроме тебя», а потом зажмуриться, чтобы она не смогла разглядеть в моих глазах лжи? Вот если бы об этом спросила моя машина, я бы ей ответил. Всю правду бы выложил. Без колебаний. С именами, датами рождения и пикантными подробностями нашей близости. Мне не пришлось бы даже выдумывать имена. У всех моих машин были женские имена. Все они были для меня самыми красивыми, каждой из них я хранил верность, во всех был безумно влюблен, к каждой прикасался и каждую в свое время бросил.
