Виктория Токарева - День без вранья
Каждый раз, когда подхожу к двери, я думаю, что если нажимать кнопку редко, пережидая после каждого звонка, то в квартире, как в мультфильме, изо всех дверей в алфавитном порядке будут высовываться головы. Высовываться и слушать.
Я быстро звоню восемь раз. Представляю, как при этом все квартиросъёмщики бросают свои дела и начинают торопливо считать, шевеля губами.
Сегодня мне открыла соседка, её фамилия начинается с буквы "ш" и стоит в списке перед Нининой. Она часто отпирает мне дверь, и мы хорошо знакомы.
Когда я вошёл в комнату, Нина чертила, нагнувшись над столом, с умным видом рисовала кружок. Весь лист величиной с половину простыни был изрисован стрелочками, кружками и квадратиками.
Увидев меня, Нина перестала чертить, выпрямилась и покраснела от неожиданности, радости, от обиды, которая ещё жила в ней после ссоры, и оттого, что я застал её ненакрашенной.
Моя Нина бывает красивая и некрасивая. Бесцеремонная и застенчивая. Умная и дура. Её любимый вопрос:
«Хорошо это или плохо?» — и каждый раз я не знаю, как ей ответить.
Мать поздоровалась со мной приветливее, чем обычно, и, прихватив соль, ушла на кухню. Я понял — она в курсе наших дел.
Я разделся и сел на диван. Нина снова принялась чертить. Мы молчали.
Она, видно, собиралась сказать мне нечто такое, чтобы я понял раз и навсегда, но ждала, когда я начну первый.
А я не начинал первый, и это злило её.
Телевизор был включён. Шла передача «Встреча с песней». За столом сидели действующие лица и их исполнители, вели непринуждённую дружескую беседу в стихах.
Время от времени все замолкали, за кадром включали песню — тогда один из артистов принимался старательно шевелить губами. Артист, изображающий лётчика, спел подобным образом две песни — одну тенором, а другую басом.
Когда передача закончилась, диктор стал перечислять фамилии тех, кто эту передачу готовил. Я подумал: хорошо бы всей этой компании приснилась ночью радуга.
— Валя! — Нина отложила карандаш. Не выдержала.
— Прежде всего я хочу знать, за что ты меня не уважаешь?
Все-таки лучше, если бы она была только умная.
— С чего ты взяла, что я тебя не уважаю?
— Мы договорились в семь. Я ждала до семи пятнадцати, стояла как не знаю кто… Я не говорю уже о любви, хотя бы соблюдай приличия…
Последнюю фразу Нина придумала не сама, заимствовала её из немецкого фильма «Пока ты со мной» с Фишером в главной роли.
— Я пришёл в семь шестнадцать, тебя не было, — сказал я.
— Почему ты пришёл в семь шестнадцать, если мы договорились в семь?
— Я не мог перейти дорогу: там, возле метро, поворот — и не поймёшь, какая машина свернёт, какая поедет прямо.
— Ну что ты врёшь?
— Я не вру.
— Значит, считаешь меня дурой…
— Иногда считаю.
Нина посмотрела на меня с удивлением. По её сценарию я должен был сказать: «Брось говорить глупости, я никогда не считал тебя дурой».
Тогда бы она заявила: «И напрасно. Я действительно круглая дура, если потратила на тебя лучшие годы своей жизни».
Но я путал карты, и Нине пришлось на ходу перестраиваться.
— И напрасно… — сказала она. — Я все вижу. Все.
Что там она видит? Будто дело в том, пришёл я в семь или в семь шестнадцать. Главное, что я не делаю предложения.
— Что ты видишь? — спросил я.
— То, что ты врёшь, — Нина побледнела сильнее, наверное, действительно не спала ночь.
— Когда я говорю правду, ты не веришь.
— Ты не думал, что я вчера уйду…
Я понял, Нина решила не перестраиваться, а просто сказать мне все, что приготовила для меня ночью.
— Ты привык, что я тебя всегда жду. Пять лет жду. Но больше я ждать не буду. Понятно?
Вот тут бы надо встать и сделать предложение. Но я молчу.
Где-то в казахстанской степи есть сайгаки — такие звери, похожие на оленей. Я их видел в кино. Сайгаки эти жили ещё в одно время с мамонтами, но мамонты вымерли, а сайгаки остались и, несмотря на своё древнее происхождение, бегают со скоростью девяносто километров в час.
Ленька Чекалин рассказывал, как охотился ночью с геологами на грузовике. Если сайгак попадает в свет фар, он не может свернуть, наверное, потому, что ночью степь очень чёрная и сайгак боится попасть в черноту.
Представляю, что он чувствует, когда бежит вот так, я очень хорошо представляю, поэтому не хотел бы охотиться на сайгака. Но вцепиться в борт грузовика, ощутить всей кожей пространство и видеть в высветленном пятне бегущего древнего зверя я бы хотел.
Если бы меня после института на оставили в Москве, я, может, увидел бы все это своими глазами. Но меня оставили в Москве, и я боюсь, что теперь никуда не поеду. А если женюсь на Нине, то вообще, кроме Москвы и Московской области, а также курортных городов Крыма и Кавказа, ничего не увижу.
Нина ждала, что я отвечу, но я молчал.
— И вообще ты врёшь, будто переводишь по вечерам, — грустно сказала она. — Где твои переводы? Хоть бы раз показал…
— Нет никаких переводов. Я по вечерам к Леньке хожу, а иногда в ресторан.
— Я серьёзно говорю, — Нина подошла ко мне. — Ты куда-то уходишь, я… ну, в общем, правда, покажи мне свои переводы.
— Да нет никаких переводов, — сказал я серьёзно. — Я к Леньке хожу, а тебя не беру, ты мне и так за пять лет надоела. Там другие девушки есть.
Нина засмеялась, села возле меня, и я почувствовал вдруг, что соскучился. Мне даже невероятным показалось, что когда-то я обнимал её. Нина быстро оглянулась на дверь. Я прижал её к себе, услышал дыхание на своей шее, подумал — правда.
— Дурак, вот ты кто.
Эту фразу Нина не планировала, и это была её первая умная фраза. День ещё не кончился, и если мне повезёт, то я услышу вторую.
В шесть часов пришёл отец, и все сели за стол. В последнее время каждый раз, когда я прихожу, меня усаживают обедать.
Разливая суп, Нинина мама переводила глаза с меня на Нину, с Нины — на меня. Ей хотелось понять по нашим лицам, помирились мы или нет.
— Разольёшь, — предупредил отец. Он сидел за столом в пижамных штанах, хотя жена каждый раз говорила ему, что это не «комильфо».
Нинина мама так ничего и не поняла по нашим лицам. Пребывать в неизвестности она больше не могла, поэтому спросила:
— Ну как?
Нина покраснела.
— Мама!
— Ну как суп, я спрашиваю. Валя, как вам суп?
Суп был нельзя сказать чтобы вкусный, но лучше, чем те, которые я ем в школе.
— Ничего, — сказал я.
Нинина мама посмотрела на меня с удивлением, потому что только последний хам может есть и хаять то, что ему дают. Бывают такие положения, в которых говорить правду неприличнее, чем врать. Но сегодня надо мной висела радуга.
— Очень вкусный, мамочка, — быстро сказала Нина.
Это была её следующая умная фраза. Если так пойдёт дело, то сегодня Нина побьёт рекорд.
— Валя, вы читали в «Правде», как орлы напали на самолёт? — спросил отец.
Вряд ли он спросил это из соображений такта. Просто знал, что следующий вопрос о супе жена предложит ему, за двадцать пять лет совместной жизни он выучил на память все её вопросы и ответы.
— Читал, — сказал я.
— Что, что такое? — заинтересовалась Нина.
— Летел пассажирский самолёт где-то в горах, кажется. А навстречу ему три орла. Один орёл разогнался — и прямо на самолёт.
— Идиот! — сказала Нинина мама.
— Ну, ну… — Нина нетерпеливо заёрзала на стуле.
— Ну и упал камнем с проломленной грудью, а те два улетели, — закончил отец.
— Надо думать, — заметила Нинина мама, которая тоже улетела бы, будь она на месте тех двух орлов. — Только последний дурак бросится грудью на самолёт.
— Это хорошо или плохо? — Нина посмотрела на меня.
— Для орла плохо, — сказал я.
— Ничего ты не понимаешь… — Нина стала глядеть куда-то сквозь стену, как Павлов сквозь меня, а я задумался: действительно, хорошо это или плохо? Мог бы я броситься грудью на самолёт или улетел, как те два орла?..
— Представляешь, — медленно проговорила Нина, — наверное, он решил, что это птица.
Она глядела сквозь стену: в руках забытый кусочек хлеба, лицо растроганное и вдохновенное, глаза светлозеленые, чистые, будто промытые. Если бы знать, что она может поехать за сайгаками, я согласился бы просидеть в этой комнате всю жизнь и никуда не ездить. Согласился бы каждый день общаться с её мамой, каждый день встречать в школе Сандю — только бы знать, что Нина может поехать.
Все думали о своём и молчали, кроме Нининой мамы.
Она, очевидно, думала о том, сделаю я сегодня предложение или нет, а вслух рассказывала про соседа, который ушёл от жены к другой женщине, несмотря на ребёнка, язву желудка и маленькую зарплату.
Фамилия этого человека начиналась с буквы "а", звонить ему надо было один раз, поэтому в лицо я его не видел. А жену видел и на месте соседа тоже не посмотрел бы на язву желудка и на маленькую зарплату.
— Прожить десять лет и… как вам это нравится?! — возмущалась Нинина мама.
