Дмитрий Быков - Эвакуатор
— А, — сказал толкиенист. Вид у него стал озадаченный. — Играем. Понял. Простите, что вторглись.
— Да ничего, ничего.
— Когда магистр играет, ученик отступает, — учтиво сказал толкиенист. Он был приятный малый, хотя и сальноволосый. — Удачи магистру. Помните, что всегда можете рассчитывать на Эстрагорна.
— Непременно, непременно, — ответил Игорь. — Добро победит, мир, дружба, жвачка.
Толкиенист нахлобучил шлем и отбежал к своим.
— Ты его знаешь? — удивилась Катька.
— Понятия не имею.
— А чего же он…
— Ну, обознался. Или вербует нового человека. У психов своя логика.
— А я уж подумала, что ты в юности того…
— Кать, я похож на толкиенутого? Серьезно? Магистр Эстрагон, рыцарь Тархун?
— Ты ни на кого не похож, за это я так по тебе и сохну, — серьезно и уважительно сказала она. — Знаешь, как приятно говорить другому человеку, что по нему сохнешь? Я уж думала, что все, отсохлась. Поразительные способности открываются в организме.
Потом пили зеленый чай на открытой веранде странного клуба «Ротонда», где собирались незлобивые, отрешенные люди, почему-то сплошь в черных очках («Это наши, — пояснял Игорь, — они слетелись посмотреть, не делаешь ли ты мне зла»). Там, в «Ротонде», в присутствии внимательно наблюдающих за ними инопланетян, которые, конечно, только для виду заказывали пирожные и минералку, — он впервые рассказал ей, зачем, собственно, Земля.
— У вас многое хорошо, но неправильно, — пояснил он. — Мы наблюдаем и не допускаем.
— Ага. То есть здесь, как я понимаю, своего рода полигон.
— Ну да, можно так. Когда вас открыли, то очень обрадовались: у вас жизнь почти совсем такая, как у нас. Немножко другая биоформа, другая корова, другой скунс. Но в целом очень сходно. Тогда решили, что зародят сюда жизнь и будут смотреть, и делать так, чтобы у нас не повторялось.
— Долго же вы ждали. Сначала инфузории, потом динозавры…
— Да нет. Какие динозавры? Динозавр — мифологический персонаж, вроде дракона. Обычная ящерица, только большая. Их никогда не было. Просто выселили сюда какое-то количество народу, оно стало плодиться и размножаться, а мы смотрим и учитываем.
— Поняла, отлично. Изгнание из рая. А за что их?
— Ну, было за что.
— За первородный грех?
— Это они так придумали, что за первородный. На самом деле у нас за это никого не выгоняют. Все это делают, и ничего. Просто… за мелкие пакости.
— Но это нечистый эксперимент. Преступники дадут преступное потомство, земля будет заселена моральными уродами…
— Ну а как иначе наблюдать? Если сюда ссылать прекрасных людей, они не будут допускать ошибок, быстро построят совершенное общество по нашему образцу, и прощай вся затея. Мы сюда забрасываем самых таких, забыл, как это по-нашему… анкурлык.
— Ага. А всех хороших, случайно тут образовавшихся, отзываем к себе, поэтому лучшие поэты редко живут дольше тридцати семи. Игорь, почему все программеры такие обчитанные посредственной фантастикой?
— Ничего не посредственной, ты это сама придумала. Никто хороших не отзывает. Легенда о загробной жизни — продолжение воспоминаний о потерянном Рае. Типа здесь не пойми что, а где-то там есть правильная земля. Она есть, конечно, но туда никто не попадает.
— А как вы доставляете этих ваших плохих?
— Как-нибудь покажу. Дубов, например, сам сбежал.
— А обратно его никак нельзя?
— Нет, Кать. Никак. Я его лично не пущу. У вас ему самое место.
Дубовым звался — и, надо сказать, весьма точно, — ответственный секретарь «Офиса», редкий дурак и трус, по двадцать раз перепроверявший любой факт и вырубавший из текста даже фразы типа «Очевидно, что…». «Мы работаем для деловых людей, — говорил он с теплой комсомольской интонацией, — и не наше дело указывать им, что очевидно, а что нет. Вам очевидно, а им, может быть, неочевидно». Представители крупного бизнеса представлялись ему особым, высшим отрядом млекопитающих, все у них было не как у людей, угадать их предпочтения было невозможно — это дано было только жрецам, редкой породе, к которой принадлежал и сам Дубов. Вероятно, он видел себя кем-то вроде овчарки, лучшего друга человека, — тогда как прочая команда журнала состояла в лучшем случае из болонок и такс. Деловые люди, вероятно, были и в самом деле не совсем люди. Катька решительно отказывалась понимать, кому может быть интересен их журнал, главным критерием оценки текста в котором была не точность и не увлекательность, а таинственная и непредсказуемая рекламоемкость. Дубов с истинно собачьим чутьем отсекал все, что приносили живого, заменял удачные обороты на неудобочитаемые и бестрепетно лишал все тексты даже еле уловимого личного начала. В редакции «Офиса» собралась разношерстная публика, и ни с кем, кроме Игоря, Катька толком не сошлась, — но Дубова ненавидели все. Только это — да еще дружная брезгливость относительно буфета, — и сплачивала их в подобие коллектива.
— И откуда же у вас, в вашем прекрасном обществе, после долгой селекции, еще берутся плохие люди?
— Сами не знаем. Это что-то генетическое, вроде сбоя в программе. Один рождается без слуха, другой с ослабленным иммунитетом, а третий, например, клептоман. Это только у вас придумали зависимость от среды. От среды зависит не больше, чем от погоды. Но у нас, слава Богу, быстро разбираются, что к чему. Всякая неприятная личность сюда попадает еще в детстве, в крайнем случае в молодости.
— И ничего не помнит.
— Почему, помнит что-то… Иногда во сне видит… Летает там, как у нас. У нас многие летают, очень запросто.
— Ну хорошо, а ты что здесь делаешь? Такой славный?
— Инспекция, мать, инспекция. Надо следить, что тут у вас, и предупреждать у нас. Иначе на фиг бы вы и нужны, с вашими терактами. Инспектор быть профессия гордая, рискованная. Многий не возвращаться. Некоторый влюбляться земная женщина, любить крепко, много сильно, она его жрать, жрать, как у вас быть принято. Некоторый драться с жестокие мальчишки. Другой попадаться милиция при попытке освободить несчастные животные из зоопарк. Так что цени, я человек непростой.
— Это да, — согласилась она.
2
В начале октября, в один из последних теплых дней, они сидели на парапете смотровой площадки на Вороьбевых горах, пили «Балтику» номер седьмой и рассматривали женихов и невест, в изобилии съезжавшихся сюда по случаю субботы.
— А я ведь так и не знаю, как у вас размножаются, — грустно сказал Игорь.
— Ты сам говорить, у нас одна биоформа.
— Биоформа одна, а размножаться по-разному.
— Откуда ты знать?
— Быть специалист. Но только в теории. Ты знаешь, по-настоящему размножиться на земле удавалось очень немногим нашим. Почему-то ваши женщины к этому допускают очень неохотно. У нас гораздо проще: полюбил, поговорил, размножился.
— Ну и неинтересно.
— Очень интересно. И вообще у нас секс отдельно, а размножение отдельно.
— Почему?
— Потому что только у вас надо обязательно обставлять размножение максимальной приятностью. Очень сильный нужен стимул человеку, чтобы продолжать род. Жизнь плохая. А у нас не так, у нас размножение в радость, и женщина это делает сама. Она съедает специальный фрукт, похожий на земное ыблоко, — и, как это у вас называется, за… за…
— Залетает.
— Ну да, да. По-нашему тыбыдым.
— Игорь, — сказала Катька страшным шепотом. — Ты тронул сердце земной женщины, и я тебе откроюсь. У нас тоже так.
— Что — тоже?
— Секс отдельно, а размножение отдельно. Это все женский пиар, что люди трахаются и от этого залетают. Придумано, чтобы мужики женились. На самом деле от такого приятного дела не могут получаться дети. Дети — это серьезно, а секс — развлечение, праздник. Сам посуди, если бы дети получались от секса — сколько бы тут было детей? Все бы только и делали, что плодились. А откуда, по-твоему, столько матерей-одиночек? Женщине стало скучно, она съела яблоко и размножилась. Посмотри, у каких бывают дети. Неужели кто-то с ними занялся бы сексом?
— А где вы берете эти яблоки?
— А вы?
— У нас выдают централизованно. Ты пишешь заявление, специальная комиссия изучает твои жилищные условия, образование, нравственные качества… И тогда тебя либо отправляют на курсы повышения квалификации матерей, либо выдают ыблоко. Я его никогда не пробовал, но говорят, что исключительно вкусно.
— А у нас не так, — сказала Катька. — У нас естественный отбор. Если женщина может достать такое яблоко, то она, значит, уже готова к деторождению. Его очень трудно найти, целая процедура. Через знакомых там… А милиция специально отслеживает, кто их распространяет, и отлавливает. Масса риска. Ты думаешь, почему Дума запретила рынки?
— Из-за террористов.
— Господи, ну при чем тут террористы! Что террорист, на рынок пойдет? Персиками торговать? Это все из-за размножения. Очень много стало людей, прокормить невозможно. Убивать пока смелости не хватает, так они решили рождаемость свернуть.