Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк
Она шла впереди широким шагом, с опущенной головой.
— Авытаешлучшели? — донеслось до меня ее бормотание.
— Не понял? Она развернулась.
— А вы? Ты думаешь, лучше что ли? Она явно злилась.
— Ты думаешь, вы лучше? Да? Думаешь, лучше? Думаешь, с вами все не так банально?
— С кем это: с нами?
— С кем, с кем? Да с вами! С вами! С тобой и с мамой! К какой категории вас отнести? Насквозь прогнивших паршивых парочек, которые…
Молчание.
— Которые? — как дурак, переспросил я.
— Сам знаешь… — прошептала она.
Да, я знал. Поэтому мы и промолчали весь остаток пути.
Сейчас я завидовал ее наушникам, оставшись наедине со своим смятением.
С невнятными отголосками прошлого и этим дурацким, давно уже съеденным молью, плащом.
Наконец, мы дошли до улицы Севр, до громадного претенциозного магазина,[10] который одним своим видом действовал на меня угнетающе.
— Мне нужно выпить чашечку кофе перед боем, — взмолился я, сворачивая в кафе, — ты не против?
Досадливо поморщившись, она пошла за мной.
Я пил обжигающий кофе, она возилась со своим девайсом.
— Шарль.
— Да.
— Ты мне не скажешь, о чем он тут поет… Я кое-что понимаю, но не все…
— Без проблем.
Мы снова поделили между собой звук. Ей — долби, мне — стерео. Каждому по наушнику.
Но первые же аккорды фортепьяно потонули в грохоте кофеварки.
— Погоди…
Она увела меня на другой конец стойки.
— Готов? Я кивнул.
Незнакомый мужской голос. Более мягкий. Я начал синхронно переводить:
— Если бы ты была дорогой, я бы пошел… Подожди-ка… Это может быть дорога, а может, путь… В зависимости от контекста… Ты хочешь как, поэтично или дословно?
О… — застонала она, нажав на паузу, — так не пойдет… Мне не нужен урок английского, я хочу только, чтобы ты рассказал мне, о чем там речь!
— Ладно, ладно, — заторопился я, — дай я разок сам послушаю, а потом все тебе расскажу,
Я вставил второй наушник и закрыл уши руками, она следила за мной краешком глаза, дрожа от нетерпения.
Я был в шоке. Такого я не ожидал. И в мыслях не было. Я… Я был в шоке.
Эти чертовы любовные песни… Всегда исподволь и как же ловко… Добивают тебя за считанные минуты… Проклятые бандерильи, вонзаемые в наши столь предсказуемые сердца.
Я со вздохом отдал ей ее наушник.
— Ну как, понравилось?
— Кто это поет?
— Нил Хэннон. Ирландец… Ну что, теперь переведеш?
— Да.
— И без остановок, пожалуйста!
— Don't worry sweetie, it's gonna be all right,[11] — залихватски, как настоящий ковбой, процедил я сквозь зубы.
Она улыбнулась. Неплохо сыграно, Шарли, неплохо… Я вернулся к пути, с которого сошел, ибо речь шла именно о пути, теперь я точно это знал.
— Будь ты путь, я бы прошел тебя до конца… Будь ты ночь, я бы спал целыми днями… Будь ты день, я бы плакал ночами…
Теперь она приникла ко мне, чтобы ничего не пропустить…
— Ибо ты путь, истина и свет. Будь ты деревом, я обнял бы тебя руками… и… и ты… ты бы не жаловалась. Будь ты деревом… я вырезал бы свои инициалы у тебя на боку и ты бы не застонала, потому что деревья — они не стонут… (тут я позволил себе некоторую вольность, «Cos trees don't cry», ладно, Нил, извини, у меня тут тинэйджер изнывает от нетерпения на другом конце провода). Будь ты мужчиной, я все равно бы тебя любил. Будь ты вином, я напился бы тобой допьяна… Будь ты в опасности, я за тебя убил бы любого… Будь ты Джеком, я стал бы Джилл. Будь ты лошадью, я убирал бы твой навоз из конюшни и нe жаловался… Будь ты лошадью, я бы скакал на тебе по полям на заре и… и весь день, пока он не кончится (эээ… шлифовать нет времени)… я воспел бы тебя в своих песнях (тоже не бог весть)… (Но ей на все это было наплевать, а ее волосы касаются моей щеки.) (Ее запах. Знакомый аромат «Драгоценной воды»[12] девчонки с разодранными локтями.) Будь ты моей внучкой, мне было бы трудно тебя отпустить… Будь ты моей сестрой, я… эээ… «find it doubly»… ну, как бы почувствовал себя двойным. Будь… будь ты моей собакой, я бы кормил тебя остатками пищи прямо со стола (sorry), как бы это ни злило мою жену… Будь ты моей собакой (тут он перешел на крещендо), уверен, тебе бы это понравилось, и ты стала бы моим верным четвероногим другом, и тебе (он уже почти кричал) больше не нужно было бы думать и… (он кричал во весь голос, но как-то грустно) мы были бы вместе навсегда. (До коооооооооооооооонннцццаааааа и впрямь, но чувствовалось, что у него так ничего и не вышло. У него тоже ничего не вышло…)
Я молча вернул ей наушник и заказал вторую чашку кофе, хотя вовсе не собирался ее пить, просто мне хотелось дать ей время дослушать заключительные аккорды и вернуться с небес на землю, привыкнуть к дневному свету, прийти в себя.
— Обожаю эту песню… — вздохнула она.
— Почему?
— Не знаю. Потому что… Потому что деревья, они не стонут.
— Ты влюблена? — неуверенно предположил я.
Недовольная гримаса.
— Нет, — призналась она, — нет. Когда ты влюблен, такие песни тебе ни к чему, как мне кажется…
Несколько минут я добросовестно изучал кофейную гущу на дне чашки.
— А что касается твоего вопроса… Она посмотрела на меня в упор. Я и бровью не повел.
— Ну там про переходный возраст и все такое… эээ… Я думаю… что лучше нам на этом и остановиться… Типа не слишком друг к другу придираться что ли, понимаешь?
— Уфф, что-то не очень…
— Эээ… ну смотри: ты можешь на меня рассчитывать, когда надо найти подарок для мамы, я — когда мне надо перевести песню, которая мне нравится… и… Ну вот. Вот и все.
— И все? — ласково возмутился я. — И это все, что ты можешь мне предложить?
Она снова натянула капюшон.
— Да. Пока да… Но… эээ… на самом деле это много. Мда… много.
Я внимательно на нее посмотрел.
— Что ты улыбаешься, как кретин?
— Потому что, — ответил я, пропуская ее в дверь, — будь ты моей собакой, я бы кормил тебя остатками пищи со стола и ты бы наконец стала моим верным френдом.
— Ха, ха! Очень умно.
Пока мы пережидали поток машин, стоя на краю тротуара, она задрала ногу, сделав вид, что писает мне на штаны.
Она была со мной предельно честна, и в магазине, на эскалаторе, я решился ей ответить, откровенностью на откровенность:
— Знаешь, Матильда…
— Что? (прозвучавшее как «ну что еще?»)
— Все мы меркантильны…
— Не сомневаюсь, — мгновенно отреагировала она.
Она так уверенно меня осадила, что я призадумался. Пожалуй, во времена «Сьюзан» мы все же были бескорыстнее… Или простодушнее? Она поднялась на одну ступеньку.
— Так, ладно, давай заканчивать этот гнилой базар, ок?
— Ок.
— Что маме будем покупать?
— Что хочешь, — отвечал я.
По ее лицу пробежала тень.
— У меня-то подарок уже есть, — заметила она, поджав губы, я о твоем…
— Понимаю, понимаю, — я напыжился, — дай мне подумать, сейчас что-нибудь найдем…
Так вот что значит быть четырнадцатилетней сегодня? Ясно осознавать, что все продается и покупается в этом дольнем мире, и в то же время оставаться настолько наивной и нежной, и верить, что можно, взяв за руки двух взрослых одновременно, шагая посередине, между ними, и не вприпрыжку, как раньше, но крепко сжимая их руки, сковывая их собою, несмотря ни на что удержать их вместе.
Немало, правда?
Даже с хорошими песнями такое не каждому по плечу…
Каким я был в ее возрасте? Думаю, инфантильным…
Я вздрогнул, заметив, что мы добрались до последнего этажа. Да ладно… какая разница, каким я был. Кому какое дело. Совершенно не интересно.
К тому же я уже и не помню ничего.
Ладно, цыпочка, с меня хватит, сжав рукою перила, подумал я. Ищем, находим, заворачиваем и сваливаем.
Сумочка. Еще одна… Пятнадцатая, надо полагать…
— Если мадам эта сумочка не подойдет, она всегда может ее обменять, — выслуживалась продавщица.
Знаю, знаю. Спасибо. Мадам часто меняет. Поэтому, знаете ли, я уже и не напрягаюсь…
Впрочем, я промолчал и заплатил. Как полагается.
Едва мы вышли из магазина, Матильда куда-то испарилась, и я остался стоять один, как идиот, перед газетным кио-
ском, машинально читая набранные крупным шрифтом заголовки.
Пойти что ли пообедать? Не голоден. Может, прогуляться? Не хочу. А не лучше ли будет просто отправиться спать? О да! И все же нет. Тогда я сегодня уже не встану.
А что если… Какой-то тип полез за журналом, толкнул меня, я почему-то извинился.
Один-одинешенек, с отупевшей головой, неприкаянный посреди кишащего вокруг муравейника, я поднял руку, остановил такси и назвал адрес офиса.
