Александр Покровский - «...Расстрелять!» – 2

– Химик, проведешь завтра лекцию «Оружие массового поражения». Договоришься с кабинетом. С восьми и до восемнадцати.

Десять часов подряд.

– Так… товарищ капитан второго ранга, они ж за десять часов обалдеют.

– Ни-че-го, не обалдеют! Так, ладно, завтра я сам проведу занятие. На тему «Воспитание личного состава». С восьми и до восемнадцати. Учись, химик, пока я жив, как надо проводить занятия.

С утра собрались в кабинете. Входит старпом.

– Встать! Смирно! Вольно! Сесть!

– Дежурный! Приготовить доску.

Дежурный готовит доску, протирает ее и кладет мел.

– Так! Командирам подразделений доложить о наличии личного состава и о наличии у личного состава конспектов и ручек.

Командиры подразделений встали и доложили. Старпом берет мел и пишет на доске печатными буквами:

– МАТРОСА НАДО ЗАДОЛБАТЬ! – и со стуком ставит восклицательный знак, отчего мел разлетается.

– Дежурный! Мел!

Дежурный подает еще один кусок мела.

– Вы все не читаете классиков, – обращается старпом к аудитории. – А что говорят классики? Классики говорят: если вы матроса не поставите раком, то он вас поставит раком! Кто это написал и где? Кто знает? Командир бэче один? Кто это написал? Не знаете? Сядьте! Так, командир бэче два, тот же вопрос: кто это написал? Не знаете? Сядьте! Никто не знает? Это написал Леонид Соболев в «Капитальном ремонте»! Так, всем законспектировать.

Какой-то лейтенант в глубине хихикнул. Старпом заметил.

– Лий-ти-нант! Встаньте! Я вам, вам говорю! Да, вам! Представляться надо, когда к вам обращаются. Вот, товарищи, лейтенант! Он, может, только вчера из сперматозоида вылупился, а уже хихикает! Запомните, лейтенант, я в сто, нет, я в тысячу раз умнее вас. И поэтому я ваш начальник, и поэтому вы должны выполнять мои распоряжения. Вот где ваш конспект? Чей это лейтенант? Командир подразделения! А-а, вот чей это лейтенант. Тогда понятно…

И до восемнадцати часов старпом ни разу не запнулся. Теперь самое время сказать, что же такое у нас офицер?

Офицер у нас – это двуногое, лишенное совести и памяти. Офицер врет. И врет он не как все люди: он непрерывно врет. И вообще у офицера есть только два состояния: он либо врет, либо оправдывается. Но и оправдываясь, он все равно врет.

– И что это за офицер пошел? – говорил при мне один адмирал.

И мне тогда хотелось ему возразить, мне хотелось ему сказать, что сам офицер «пойти» никуда не может. Несмотря на то, что офицер живет ногами, переставляет он их только по приказанию и только по подразделениям: делай – раз! делай – два!

Может, это кому-то напоминает деревянных солдатиков? Кому хочешь, может, и напоминает, но только не мне. Наше офицерство я люблю. Я сам к нему принадлежу. Поэтому офицерство я понимаю. И если офицер говорит: «Я служу Родине бескорыстно, то есть за деньги», – я понимаю, о чем он говорит. Остальные не понимают, и это их возмущает. Возмутившись, они начинают орать и плескать руками, как бакланы над мусорной кучей. Ублюдки, одним словом, клюв бы им загнуть!

И государство о нем заботится. В чем видна эта забота? Она видна в новых образцах военной техники.

Офицер как животное: все это понимает, а сказать не может. Просто обструкция какая-то, клянусь мамой!

А иногда слышишь, как кто-нибудь там наверху говорит кому-нибудь тоже там наверху об офицере:

– Передайте ему мою твердую уверенность.

И уверенность со стуком падает вниз по ступенькам – шлеп, шлеп, шлеп (а возможно, и «тах, тах, тах») – и передается.

И в груди от этой уверенности как-то теплеет. Ну просто как от колбасы твердого копчения. Хорошо как-то. И служить хочется.

Офицеру раз в году хочется повеситься: при возвращении из отпуска. А если так получилось, что ты съездил в отпуск дважды, то и повеситься хочется два раза.

Из отпуска тебя отозвать может только начальник штаба флота. То, что он может, я лично не сомневаюсь, но тебя вызывают все кому не лень… А ты не приезжаешь.

– Почему вы не прибыли?

– Телеграмму не получил, товарищ командир!

– Как это «не получил»? Как «не получил»? У нас и квиток имеется. О вручении. Где у нас квиток? Сейчас! Найдем квиток и разберемся!

Ищется квиток и… не находится. А однажды я им послал в ответ: «Саша ушел в горы. Сообщите, надо ли искать. Целую. Мама».

Говорят, старпом две недели ходил и говорил про меня:

– Вот… блядь!

А если ты вдруг приезжаешь, то выясняется, что ты уже никому не нужен, а нужен ты был именно в ту секунду, когда тебе давали телеграмму, а потом нашли какого-то другого дурня, и ты стал не нужен, но сообщить тебе об этом – рубля не нашлось.

Без рубля, приложенного к телеграмме о вызове на службу, тебе не оформляются отпускные проездные документы. Эта телеграмма нужна на всякий случай: а вдруг война, тогда надо будет всех срочно отзывать из отпуска.

Кстати, об этой телеграмме: перед убытием в отпуск ее в трех экземплярах оформляют на каждого члена экипажа. Оформляют, скрепляют скрепкой и под нее кладут твой личный рубль.

Оседают телеграммы с рублями в недрах строевой части, а ты едешь в отпуск.

О рубле вспоминают в самый неподходящий момент. Первым вспоминает кто-нибудь из тех, кто следит за продвижением каждой своей копейки. Встает он на партсобрании и говорит:

– А я тут хочу спросить, как раз все присутствуют, где же наши рубли с телеграмм? Собирают перед отпуском со всех, а если и вызывают кого-нибудь, то за телеграмму все равно платит тот, кто ее отправляет, да и не всем же отправляют. А рубли собирают со всех. Вот я и хочу спросить: где же наши рубли?

Все начинают спрашивать: «А действительно, где наши рубли?» Председатель собрания растерян. Теме собрания будто позвоночник перебили. Положение пытается спасти зам:

– У вас по теме собрания есть что-нибудь? Товарищи, давайте выступать по теме!

– А я по теме! – не сдается тот, с рублями. – Из года в год собирают по рублю, а концов не найдешь! И по подписке мне хочется сказать. Я выписал на воинскую часть «Политическое самообразование» и «За рулем». «За рулем» не приходит, а приходит одно «Политическое самообразование».

– Ну, при чем здесь «Политическое самообразование»? – стонет зам.

– Как при чем? Как при чем? А зачем мне одно «Политическое самообразование», если не приходит «За рулем»?

Словом, на собрании не соскучишься.

Офицеры живут там, где остальные жить не могут. Им, остальным, такое даже не снилось. Край света – и офицеры. Ну просто стада офицеров. Безбрежные стада. Идешь – и одни офицеры: как попало, где придется,

Один полный адмирал, проезжая в четыре утра безмятежно спящее КПП? назвал это место «страной непуганых идиотов».

С тех пор так и живем.

Офицеры живут в домах, построенных воинами-строителями. Только у нас существует такое возмутительное сочетание таких двух совершенно несовместимых слов, как «воин» и «строитель». Везде воины – разрушители, а у нас, понимаешь, строители. Считается почему-то, что если «равняйсь-смирно!», по роже дал, то он уже и строитель.

Стучатся в дверь – женщина открывает. – Хозяйка, – говорят, – мы пришли вам унитаз поменять.

Сняли унитаз и ушли. Полгода жили вообще без унитаза. «Северный вариант» называется. Это я не про унитаз, это я про дом. Дом называется официально: «северный вариант». Ялтинский проект, приспособленный к северным условиям: зимой холодно, летом жарко, и круглый год по стенам течет, а к батарее прислонился – почки простудил.

Слив канализации в одном таком забавном доме не дотянули до общей магистрали и вывели его просто в окружающую среду, и крысы там водились ростом с нутрию. Сидит однажды тетка, можно сказать, даже женщина, в этом доме на первом этаже (квартиру только получила), сидит она миролюбиво на унитазе и разгружается. Разгрузилась и, как всякий нормальный человек, расставив ножки, заглянула туда. (Каждому же интересно знать, как он разгружается.) Посмотрела она туда, а в этот момент нутрия у нее между ног вынырнула. Тетка вынесла на себе дверь, в тот же день разошлась с мужем, улетела в Ленинград и там рехнулась, а муж остался служить, потому что все это «тяготы и лишения», которые нам предписано стойко преодолевать.

Вот какое восклицание вместе с восклицательным знаком они выложили выступающими кирпичами на вновь отстроенном девятиэтажном здании штаба флотилии.

Две недели висело, потом командующий приказал срубить. И вот за что: приехал к нам Министр Обороны, прошел он в штаб к командующему и там уже захотел сходить в гальюн.

Вместо того чтоб у командующего сходить (не просто в кабинете, на палубу или там в специальный горшочек, который командующий при этом лично в руках держит, нет, гальюн у него, у командующего, имеется в соседней с кабинетом комнате), отправился Министр ни с того ни с сего в народный гальюн. А в народном гальюне так высоко от земли приделали писсуары, что в них только с прыжка что-нибудь получилось бы наделать, сантиметров двадцать пять надо было иметь в запасе, чтоб туда чего-то насифонить.