Бернард Вербер - Мы, Боги
Пестрая толпа заполняет проспекты, улицы и улочки. Молодые люди и девушки одеты, как и я, в белые тоги. Очевидно, тоже ученики-боги. Они не обращают на меня никакого внимания.
Молодая женщина в желтой тоге прогуливает собаку с тремя головами таксы, этакий мини-цербер. Здесь также есть кентавры, сатиры, херувимы.
Я различаю «самцов» и «самок». Бабочки с лицами молодых людей, и кентавры, скрывающие выпуклые груди под длинными волосами-гривами.
Я иду дальше и обнаруживаю новые чудеса. Рынки, где люди и чудовища объясняются знаками, маленькие дома из белого камня, крытые красной черепицей, с коринфскими колоннадами, украшенные скульптурами балюстрады, фонтаны с каменными тритонами, выпускающими изо рта потоки отливающей медью воды.
Теплый воздух благоухает цветочной пыльцой и свежескошенным газоном. Я замечаю посадки зерновых культур и огороды. Несколько нехимерических травоядных — козы, овцы, коровы, похожие на земных, — мирно пасутся, безразличные к этому грандиозному пейзажу.
За соснами видны другие виллы. Все они одноэтажные.
В конце проспекта находится большая круглая площадь с бассейном в середине, в центре которого, на маленьком острове, растет многовековое дерево.
Подойдя поближе, я вижу, что это величественное дерево — яблоня. Его плоды также золотого цвета. Очевидно, это яблоня эдемского сада, дерево познания добра и зла, из-за которого Адама и Еву изгнали из Рая. Его кора испещрена тысячелетними морщинами, его корни, обвившие этот особенный остров, переплетаются, огибая камни. Его ветви широко раскинулись в небе и покрывают не только бассейн, на котором находится остров, но и стенку, окружающую бассейн. Его тень накрывает практически всю центральную площадь.
Я снова вспоминаю отрывок из Апокалипсиса от Иоанна: «В центре городской площади было Дерево жизни… и листья Дерева предназначены для исцеления народов».
От центральной площади ведут четыре широких перпендикулярных проспекта. На указателях написано:
На восток — ЕЛИСЕЙСКИЕ ПОЛЯ.
На север — АМФИТЕАТР И МЕГАРОН.
На запад — ПЛЯЖ.
Нет никакого указателя, говорящего, что находится на севере. На затылке я чувствую легкое дуновение. Оборачиваюсь и вижу игривую херувимку с рыжими волосами, бесшумно летающую позади меня.
— Что ты хочешь? Как тебя зовут?
Химера чихает, и я протягиваю ей край моей тоги, чтобы она высморкалась.
— Ну ладно. Раз ты мне ничего не хочешь сказать, для меня ты будешь… сморкмуха. Тот, кто вкалывает, становится дровосеком, тот, кто вьет, становится вьюном, а тот, кто сморкается, становится…
Сморкмуха мечется из стороны в сторону, недовольная, что я смеюсь над ней. Она показывает мне тонкий язычок бабочки, гримасничает и вертит глазами. Я ее передразниваю, тоже показываю ей язык, а затем отправляюсь дальше, не обращая на нее внимания.
Я замечаю, что если все проспекты прямые, то все улицы дугообразные и закругляются вокруг центральной площади. Перед домами разбиты сады с неизвестными мне деревьями, цветы которых похожи на орхидеи, а запах напоминает сандал и гвоздику.
На улице Олив под номером 142 857 оказалась белая вилла с красной черепичной крышей, окруженная кипарисами. Ни стены, ни забора, все открыто. Посыпанная гравием дорожка ведет к двери без замка. Херувимке, следующей за мной, я сообщаю, что здесь я «у себя» и хочу побыть один. Несмотря на ее раздосадованную мину, я захлопываю дверь у нее перед носом.
Я замечаю, что деревянная задвижка позволяет изнутри закрыть дверь, и вздыхаю с облегчением. Я моментально чувствую, какое это счастье находиться там, где никто не может тебя побеспокоить. Уже долго со мной такого не было. «У себя». Я осматриваю помещение. В большой комнате в центре находится красный диван и стол из черного дерева, на белой стене висит экран плоского телевизора.
Сбоку находится библиотека, книги которой предлагают мне девственно-белые страницы.
Телевизор без пульта управления.
Книги без текстов.
Преступление без расследования.
Справа от книжных шкафов кресло и бюро со множеством ящиков. На нем чернильница и гусиное перо. Предполагается, что я должен сам заполнить эти книги?
В конце концов, я уверен, что мои приключения заслуживают того, чтобы о них рассказать. Как и все, я хочу оставить свой след. Но с чего начать? «Почему бы не с буквы А, — подсказывает внутренний голос. — Это было бы логично». Значит, А. Я усаживаюсь за бюро и пишу.
«А… А имею ли я право рассказать про все? Даже теперь, по прошествии времени, мне с трудом верится, что я, Мишель Пэнсон, участвовал в такой потрясающей эпопее и…»
Перо повисает в воздухе. Я был не только Мишелем Пэнсоном. В Раю я обнаружил, что как человек прожил сотни жизней, растянувшиеся на три миллиона лет. Я был охотником, крестьянином, домохозяйкой, ремесленником, торговцем. Я был мужчиной и был женщиной. Я знал богатство и нищету, здоровье и болезни, власть и рабство. Большинство моих жизней были ничем не примечательны. Но все-таки мне досталось с десяток интересных карм. Одалиска в египетском серале, влюбленная в астрологию, друид, лечивший людей лесными растениями, солдат, игравший на волынке в шотландской армии, самурай в японской империи, отлично владевший мечом, танцовщица канкана с бесчисленными любовниками в Париже в XIX веке, врач — пионер антисептики в области хирургии в дореволюционном Санкт-Петербурге…
В большинстве своем эти выдающиеся жизни закончились плохо. Став свидетелем массового убийства, друид-целитель из отвращения к соплеменникам покончил с собой. Танцовщица свела счеты с жизнью из-за несчастной любви. Русский врач умер от туберкулеза. Впадая в различные заблуждения, я тем не менее в конце концов стал лучше.
В моей последней жизни я был Мишелем Пэнсоном, именно его внешность у меня сейчас. В этом последнем существовании я подружился с Раулем Ра-зорбаком, который вовлек меня в странное приключение. Мы оба стали учеными и объединили наши знания, я — в области медицины, он — в биологии, чтобы попытаться соединить науку и духовность для путешествий вне тела в поисках континента мертвых.
Мы назвали это «танатонавтикой», от греческих thanatos — смерть и nautis — исследователи.
Мы, танатонавты, построили танатодромы, наши взлетные площадки. Мы терпеливо отрабатывали технику выхода души из тела и ее полета вне Земли. Мы боролись за то, чтобы первыми достичь Рая, опередив представителей общепризнанных религий. Мы преодолели семь дверей континента мертвых, с упорством открывая новые, еще не известные территории. Быть танатонавтом значило быть пионером, но это было очень опасное занятие. Я постепенно предал гласности тысячелетние секреты, которые были известны раньше лишь посвященным. Я раскрыл гораздо больше, чем человечество было готово принять.
Самолет врезался в мой дом и положил конец моей жизни и жизням всех моих близких. Таким образом меня «призвали» на небеса.
Там мою душу взвесили и судили за то, что я сделал хорошего и плохого как Пэнсон в этой последней человеческой оболочке. К счастью, на процессе у меня был удивительный адвокат, писатель Эмиль Золя собственной персоной, мой ангел-хранитель. Благодаря ему я избежал необходимости возродиться смертным и считал себя навсегда избавленным от этого.
Я стал чистым духом. Ангелом. В качестве ангела мне на попечение дали троих людей, которым я, в свою очередь, должен был помочь выйти из цикла реинкарнаций. Я помню этих трех «клиентов». Игорь Чехов, русский солдат; Венера Шеридан, американская фотомодель и актриса; Жак Немро, французский писатель.
Но смертным помочь нелегко. Эдмонд Уэллс, обучавший меня профессии ангела, любил повторять: «Они стараются лишь уменьшить свои страдания, вместо того, чтобы создавать свое счастье». Он научил меня, как влиять на людей с помощью пяти рычагов: сны, интуиция, знаки, медиумы и кошки. Так мне удалось спасти одного из клиентов, Жака Немро, и предложить ему выйти из цикла реинкарнаций. Что касается меня, то мне разрешили покинуть империю ангелов и перейти на следующий этаж.
И вот, сейчас я в…Эдеме. Я был смертным, был ангелом. Кем я стану теперь?
«Богом-учеником», — сказал Дионис.
Я положил перо в чернильницу и встал, чтобы продолжить осмотр виллы. Справа от гостиной находится спальня с большой кроватью под балдахином. В гардеробе меня ждут двадцать одинаковых белых туник и тог. В продолжении спальни ванная комната, отделанная мрамором, с умывальником и ванной с золочеными кранами и унитазом. Флакон с белым порошком благоухает лавандой. Под струей воды, которую я включаю, он пенится. Я раздеваюсь и погружаюсь в блаженство.
Я закрываю глаза. Слушаю свое сердце, делающее…
15. ПОСЕТИТЕЛЬ
…Тук, тук.
Я подскакиваю. Опять сморкмуха? Поскольку стук повторяется, я встаю, чтобы прогнать ее. Одной рукой оборачиваю бедра полотенцем, другой хватаю щетку-чесалку для спины и, вооруженный таким образом, открываю дверь.
